Мировая история не может уйти в отставку ради юриспруденции. Радбрух.

Когда в моменты, подобные переживаемому ныне Россией и всем человечеством, слушаешь речи и читаешь статьи о спасительном значении права, неизменно ощущаешь величайшее несоответствие этих выступлений тому, что зовется «духом времени». Почтенные и сами по себе заслуживающие всяческого одобрения панегиристы правовых принципов в настоящее время удручающе напоминают собой тех полководцев, которые в разгар неудачного сражения начинают читать дрогнувшим солдатам лекции о пользе дисциплины, или того брандмейстера, который в момент пожара внушает хозяевам горящего дома правила осторожного обращения с огнем.

Право - полезный, необходимый элемент в жизни народов, и глубоко ошибаются те, кто, как наш Толстой, его недооценивают. Но в «критические» эпохи истории не оно движет миром. Оно безмолвствует в эти эпохи. Подобно статуе Свободы в дни конвента, оно «задернуто священным покрывалом», и чувство такта должно подсказать его служителям, что этого покрывала до времени нельзя касаться.

Великие войны, великие народные движения всегда воодушевляются внеправовым или сверхправовым мотивами. Никогда их нельзя уложить в формальные рамки права. Подлинная сила, добиваясь своего признания, апеллирует прежде всего к самой себе: ее стремление не знает чуждых ее природе, принципиальных сдержек - «Non kennt kein Gebot». Она сама - свой высший суд. Только тогда, когда закончена силовая переоценка ценностей, на историческую сцену возвращается право, чтобы регистрировать свершенные перемены и благотворно «регулировать прогресс»: до следующей капитальной переоценки.

Реальный пафос права - в «утрамбовывании» исторического пути. Непрерывность исторического развития в рамках права - вот основоположный постулат правовой идеи.

Однако, утрамбовывающие машины, имеющиеся в распоряжении этой идеи, слишком легковесны, чтобы превратить в безукоризненно-вылизанный тротуар волнистое, живописно-шершавое, терниями и розами усеянное поле истории.

Любопытно, что о «разуме государства» (raison d'Etat) говорят тогда, когда государственная власть нарушает право, учиняет «прорыв в праве», - 18 Брюмера Бонапарта, 3 июня Столыпина, применение «clausulae rebus sic stantibus» в международном праве, - вот логика государства, его «эссенция». И когда эта эссенция непосредственно становится «историческою плотью», - мы имеем «новые рубежи», «новые этапы»:

Но, ведь, это лишь нарушение «положительного права», от которого самой «идее права» ни тепло, ни холодно (возражение школы идеализма).

Нет, это, несомненно, также и обнаружение известного дефекта самой «идеи», т. е. рациональной концепции. Дело в том, что идея должна быть активной и творческой, - «реальность чистого долга есть воплощение его в природе и чувственности» (Гегель). Идея немощная и бессильная (только «релятивный принцип», только мыслимое «отнесение к ценности») не удовлетворяет конкретного сознания. Недаром отвлеченный нормативизм преодолевается нынешней наукой права (Еллинек, Кистяковский).

Одним из существенных элементов содержания идеи права должна быть признана ее связь с действительностью, с «реальным рядом». Отсюда уразумение сущности понятия права, отсюда же - и точное определение границ (ограниченности) «правовой системы», - условий возможности применения юридических принципов.

Если современная наука государственного права приходит к выводу, что само государство, как стихия власти, «неисчерпаемо в юридических категориях» (Дюги во Франции, Котляревский в России), то что же говорить о всемирной истории вообще? В рациональных юридических формулах не выразить ее сущности: - «под нею хаос шевелится», и этого хаоса не изжить вплоть до ее конца.

«Хлеба и зрелищ!» - издревле кричали народные толпы, ниспровергая принцип «законной преемственности» правовых установлений. «Да приидет Царствие Твое!» - восклицала Церковь на заре средних веков, ополчаясь против земного права. «Моя родина - выше всего!» - заявляет боевой национализм, загораясь безбрежным планом и разрывая договоры, как клочки бумажек. «Да здравствует мир и братство народов!» - провозглашает современный интернационал, объявляя все «старое право» сплошным «буржуазным предрассудком», подлежащим насильственному слому.

И всем этим лозунгам столь же бесплодно противопоставлять абстрактный правовой принцип, сколь, скажем, нелепо было убеждать христиан ссылками на «дух» римского кодекса. «Иной подход», «разные плоскости»:

Когда в мир входит новая сила, новая большая идея, - она проверяет себя достоинством собственных целей и не знает ничего, кроме них. Путь права - не для нее, она «обрастает правом» лишь в случае победы («нормативная сила фактического»). Она рождает в муках, разрывая правовые покровы, уничтожая непрерывность правового развития («Luecken im Recht»). Таково уже свойство «творцов новых ценностей», вокруг которых, по слову Ницше, «неслышно вращается мир».

В иерархии ценностей праву принадлежит подчиненное место. Выше его - нравственность, эстетика, религия. Большие исторические движения обыкновенно допускают известное «оформление» именно нравственными, эстетическими и религиозными категориями, но не правовыми. С точки зрения последних они иррациональны, и потому еретичны, отрицательны, злы. Вот почему юристы-догматики в массе обычно «ничего не понимают» в таких движениях. Их время приходит потом, когда нужно уже фиксировать результаты кризиса. Тут они, подобно гетовскому Вагнеру, все распределят по рубрикам, сопоставят, противопоставят: Не следует, впрочем, преуменьшать плодотворнейшего значения этой работы.

Если же преобразовать понятие права, перенести его всецело, как это делает например проф. Петражицкий, в психический, внутренний мир человека, то тогда вообще нечего говорить о праве, как о ценности. Остается лишь известное психическое переживание, которое может быть изучаемо, но которое, очевидно, никак не годится в повелевающие, общеобязательные «лозунги»:

Великие эпохи - акты суда Божия на земле. «Всемирная история - всемирный суд» (Гегель). Историческая сила, победившая в борьбе, есть историческая правда. Победителей не судят.

Для отдельных лиц отсюда, конечно, не вытекает вывод квиетизма или безграничного фаталистического оппортунизма. Пока идет борьба, ее исход еще не предрешен и этот исход зависит от поведения каждого из нас. Каждый из нас должен способствовать торжеству той силы, в которой он видит смысл очередной ступени всемирной истории. Он может ошибиться, но в момент действия ему не дано это знать.

Ибо «сова Минервы начинает свой полет лишь с наступлением сумерок». Мы не можем знать итога нашей эпохи, ее «разума», ее значения в целом всемирно-исторического процесса. Но наши ошибки объективно столь же нужны истории, как и наши положительные прозрения: живая ткань прогресса без них была бы лишена узоров:

Главное, нужно угадать действительную, подлинную силу, - в этом основная задача политического искусства. Следует при этом иметь в виду, что «сила не менее отличается от насилия, чем от слабости».

Подлинная сила всегда глубоко духовна прежде всего. За подлинной силой всегда стоит творческая идея.