ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

ЧАСТЬ1. Концепция состояния и связи состояний в философии диалектического материализма

ГЛАВА1. Объективное содержание категорий "состояние" и "связь состояний"

1. Понятие "состояние"

2. Связь состояний

Список литературы

ЧАСТЬ2. "Целое-становление-состояние" в поэтике М.Бахтина

ГЛАВА1. Целое и его литературна-художественное состояние

1. Категории "целое и часть"

2. Концепция "эстетического состояния" словесного текста как целого в поэтике М. Бахтина

ГЛАВА2. Диалектика внутренней и внешней сторон литературно-художественного состояния

ГЛАВА3. "Хронотоп". "Целое-становление-связь"

1. Становление романа

2. Роман становления как развитое состояние романного жанра

3. Заключение

Список литературы

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ.

"ЦЕЛОЕ-СТАНОВЛЕНИЕ-СОСТОЯНИЕ"

В ПОЭТИКЕ М. БАХТИНА И СТРУКТУРАЛИЗМА

Введение

В творчестве М.Бахтина философско-методологическое и поэтико-методологическое настолько органически взаимосвязаны, что стремление философии к своему методологическому утверждению в сфере конкретнонаучного знания получает в трудах этого мыслителя и литературоведа убедительно-продуктивное проявление и "благодатную почву".

Актуальность предлагаемого исследования усиливается еще и тем, что:

а) современная эпоха характеризуется чрезвычайным усложнением и ускорением общепланетарного социально-исторического процесса;

б) качественными преобразованиями в российском обществе.

Все это ведет к соответствующему росту художественно-литературной массы, направленной на удовлетворение существенно-духовной и социально-практической потребности современного человека понять происходящее и определить основное направление и смысл эпохальной деятельности.

в) Несмотря на известное преодоление сциентистского стиля мышления, он продолжает (а то порой и укрепляет) свое влияние не только на представителей естественнонаучного знания, но и на субъектов духовно-творческой (в том числе и литературно-художественной) деятельности. Мы имеем в виду прежде всего формалистски-позитивистские методологические течения в лингвистической и литературоведческой областях.

Достижению поставленной цели будет способствовать решение трехсоставной задачи:

1. Обоснование философско-методологического статуса подсистемы категорий "целое-становление-состояние" на материале теоретического литературоведения М. Бахтина). Важным аспектом этой задачи является дальнейшее углубление знания формальной и содержательной сторон категорий "состояние" и "связь состояний", их познавательного и методологического потенциала.

2. Выявление того, как М. Бахтин сознательно или имплицитно применяет эту подсистему категорий.

3. Апробация данной подсистемы категорий как методологи ческого "средства" критического восприятия теоретико-литературо ведческого процесса (и его результатов) в творчестве Бахтина.

Новизна данной научной работы состоит в том, что в ней впервые (насколько это известно автору) предпринимается попытка:

- Осуществить философский анализ творчества известного со ветского теоретика литературы посредством предлагаемой и разраба тываемой нами подсистемы категорий: "Целое-становление-состояние";

- продолжить обоснование философского статуса категорий: "состояние" и "связь состояний", используя для этой цели сложный и специфический материал теоретического литературоведения;

- показать и доказать, что те, ныне высоко ценимые результаты творческого поиска были достигнуты М. Бахтиным потому и тогда, когда он руководствовался методологией материалистической диалектики; и напротив, он допускал серьезные ошибки, когда покидал указанную методологическую позицию, используя концепцию Гуссерля ("интенциональностьсознания","жизненный мир"), экзистенциальное учение о человеке и даже порой обращаясь к критикуемой им форма листски-структуралистской методологии.

Сформулированные выше задачи нашего исследования разрешаются с позиции диалектического материализма.

Поскольку рассмотрение трудов М. Бахтина мы осуществляем, привлекая еще только становящиеся философские категории "состояние" и "связь состояний", постольку необходимо вкратце изложить нашу концепцию состояния и связи состояний: формально-содержательные аспекты этих категорий, их познавательную и методологическую функции.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Концепция состояния и связи состояний

в филосо фии диалектического материализма.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

§1. Объективное содержание категорий "состояние" и "связь состояний".

1. Диалектико-материалистическая концепция состояния. Любой объект как конкретная форма бытия движущейся материи представляет собой единство моментов устойчивости и изменчивости. Сохраняясь во времени (момент устойчивости), объект однако теряет тождество с самим собой в некотором отношении (момент изменчивости). Активное сопротивление внешнему или внутреннему воз действию обеспечивается внутренними процессами объекта как целого, но в известных пределах, пока не исчерпан запас устойчивости. Механизм устойчивости (при изменении факторов воздействия) претерпевает внутреннюю перестройку, позволяющую ослабить эффект воздействия и продолжить свое существование. Благодаря наличию у объекта момента устойчивости можно зафиксировать и определить изменение. В возможности относительного покоя, устойчивости тел, временных состояний равновесия Ф.Энгeльс видел существенное условие дифференциации материи и появления жизни (13. т. 20, с. 62). Момент устойчивости позволяет обнаружить определенные тенденции в движении объекта. Отрицание этого момента ведет в теории познания к релятивизму, то есть к невозможности утверждать что-либо достоверное об объекте, который растворяется в представлении о процессе. Однако устойчивость существует лишь как аспект всеобщего изменения, движения, которые в этом отношении абсолютны. Рассмотрение устойчивости вне движения приводит к концепции неподвижного, застывшего мира, а в конечном итоге - к теологии, как только устойчивости отводят роль основы в объяснении и предвидении.

Через объект как субстрат изменения и взаимное уравновешивание процессов движение непосредственно связано с устойчивостью.

Но связь изменения и сохранения имеет и другой аспект: они являются диалектически едиными, ибо всякий процесс обладает устойчивостью в силу пребывания во времени. Различие устойчивости и изменчивости относительно и в общем случае, так как всякое движение как пребывание есть устойчивость и, наоборот, всякая устойчивость есть форма пребывания движения. Объекту свойственно не только сохранение наличного способа бытия, но и изменения внутри этого способа; более того, само бытие объекта было бы невозможным, если бы его внутренним содержанием не выступало изменение. Нет тождественных себе во всех отношениях, застывших объектов, есть только процессы; эту мысль отмечал Ф. Энгельс в "Людвиге Фейербахе..."; "...мир состоит не из готовых, законченных предметов, а представляет собой совокупность процессов, в которой пред меты, кажущиеся неизменными, равно как и делаемые головой мыслимые их снимки, понятия находятся в беспрерывном изменении" (13. т. 21,с. 302).

Следовательно, под устойчивостью необходимо понимать факт простого или сложного воспроизведения некоторых элементов и звеньев структуры объекта, типа его взаимодействия с другими объектами, а также факт воспроизведения равновесия его внутренних процессов, определенного типа законов его изменения и развития. Под изменчивостью материалистическая диалектика понимает свойство объекта терять тождество с самим собой в каком-либо из отношений (относительно некоторых элементов и связей между ними), качественное превращение объекта и другое.

Устойчивость и изменчивость как диалектически взаимосвязанные стороны объективной реальности выражают универсальное противоречие ее бытия, лежащее в основе всех иных ее противоречий.

Фундаментальной категорией материалистической диалектики, выражающей внутреннюю устойчивость бытия, является категория "качество". Качество - это такая характеристика объекта, которая тождественна его бытию в определенной системе связей и отношений. Эта характеристика выражает специфику того или иного способа или конкретной формы бытия объективной реальности. И предмет сохраняет себя лишь постольку, поскольку он сохраняет свое качество. Не обходимо отметить, что понимая качество как целостную систему, в данном случае мы имеем в виду не качество вообще, а его инвариантную часть. Лишь сохраняя свой инвариант, один объект качественно отличается от другого, и с изменением которого объект претерпевает качественное превращение, становится и сущностно иным, с другим качественным инвариантом.

Но сохраняя инвариантную основу своего качества, объект, однако, подвержен внутренним и внешним изменениям, переходя от одного своего наличного бытия к другому. Качество выступает как качество данного наличного бытия только в определенной системе связей и отношений. Качественный инвариант играет роль качества лишь в операции сравнения объекта с другими (носителями иных качественных инвариантов). По отношению ко всему ряду наличного бытия объекта, а стало быть, и по отношению к спецификациям качества как целостной системы, и по отношению к спецификациям качественного инварианта этот инвариант выступает уже как сущность.

1. Явление спецификации качества выражает внутреннюю жизнь его субстрата, динамику в пределах инварианта. Это объясняется тем, что будучи целостной системой, качество не имеет равной устойчивости всех своих элементов. Изменение одного из них (существенного или несущественного) по каналам системообразующей связи этого элемента приводит к изменению (соответственно, существенному или несущественному) тех элементов, которые находятся с ним в необходимой, устойчивой, сущностной связи. Таким образом, качество подвергается известной перестройке отдельных элементов и звеньев структуры, и потому его носитель меняет свои конкретные способы существования при сохранении качественного инварианта (сущности).

Определенностью всякого такого способа бытия объекта является специфическое единство (по отношению к предыдущему и после дующему способам бытия) количественных и качественных характеристик. Качественный инвариант, снимающий в себе ряд спецификаций, сам будучи определенным единством количественной и качественной сторон, не может быть абсолютно и бесконечно безразличным к собственной внутренней динамике; так что правомерно говорить о смене конкретных способов проявления качественного инварианта (сущности) объекта, которая (динамика) ведет этот объект за его пределы.

Понятие "состояние" выражает, на наш взгляд, противоречивость качества и сущности объекта, то есть динамику его устойчивости. Именно качественное изменение состояния (изменение специфического единства количественной и качественной опpеделенностей некоторого временного среза бытия объекта в определенном отношении), означает, что мы имеем дело с тем же самым объектом, испытывающим качественное изменение, внешнее по отношению к его инварианту.

Объективное состояние фиксируется познающим субъектом последующим формальным признакам:

а) единство моментов устойчивости и изменчивости;

б) дискретности и континуальности;

в) конечности и бесконечности.

Остановимся вкратце на содержании каждого из вышеуказанных противоречивых признаков. Внутреннее бытие объекта представляет собой следующее. Чисто количественные изменения, или изменения отдельных элементов системы качества ведут к его спецификации, которая суть относительно самостоятельная ступень бытия этого качества (сущности), относительно самостоятельное единство количественной и качественной определенностей. Поэтому данная спецификация качества (меры, сущности), будучи результатом собственного развертывания, является в то же время, во-первых, состоянием по отношению к данному качеству (мере, сущности); и во-вторых, определенным количеством, открытым вновь к дальнейшему движению за свои пределы. Таким образом, всякая специфика 1ц 0ия качества, поскольку она есть относительно самостоятельное существование, выступает носителем дискретности и конечности наличного бытия; но поскольку она в то же самое время суть определенное количество, постольку эта спецификация есть отрицание собственной самостоятельности, а значит, и присущей этой самостоятельности функции "выpажать дискpетность и конечность". 0Поэтому состояние является формой проявления континуальности и бесконечности объекта (его качества, меры и сущности).

Далее. Объект есть субстрат всех актов самоотрицания, всего ряда конкретных способов своего бытия во времени, так что каждый элемент этого ряда, содержание каждого акта самоотрицания есть не что иное, как изменяющееся постоянное. Полным содержанием конкретного способа бытия объекта является вся совокупность его свойств. Но объект как сторона мировой универсальной связи обладает бесконечным многообразием свойств в любой момент своего бытия. Поэтому не все свойства его учитываются при выражении состояния объекта, 0что обусловливается также конкретной задачей исследования, которое берет объект в строго определенной системе связей и отношений.

Фиксируя внимание на различии понятий качественного изменения состояния и качественного превращения объекта, следует помнить, что это различие относительно и зависит от системы отсчета. Относительность различия между качеством и состоянием определяется наиболее общими закономерностями структурной организации материи, в особенности, материальным единством мира и его системностью.

Для выражения этой относительности мы вводим понятие "объект-состояние". Какова его познавательная и методологическая функции? Во-первых, всякий объект взаимодействует с другими в некотором времени и пространстве и определенным своим конкретным содержанием, которое будет иным в ином времени и пространстве, поскольку объект изменяется, развивается. Следовательно, взаимодействие объектов есть, по сути, взаимодействие объектов-состояний.

Во-вторых, объект всем своим существованием (от его становления и до гибели) является состоянием какого-либо общего или особенного качества (сущности).

В-третьих, как синтез первого и второго, данное понятие позволяет схватывать различие однокачественных объектов: саморазличение объекта во времени и различие этого объекта от однокачественных других.

Как было отмечено, существование объекта противоречиво, потому что он существует и сам по себе, и находится во взаимодействии с другими объектами. "В жизни, в движении все и вся бывает как "в себе", так и "для других", в отношении к другому, превращаясь из одного состояния в другое" (11. т. 29, с. 97). По этому качественная характеристика объекта представляет собой единство внутpеннего и внешнего моментов. Внешний момент выражает качественное в объекте как элементе некоторой системы и в то же время является обусловленным внутренней определенностью, инвариантом, сущностью.

Отправным пунктом анализа внутреннего бытия объекта выступает также принцип системности. Понимание определенности объекта как единства элементов и структуры позволяет, во-первых, обнаружить объективное основание многообразия конкретных состояний движущейся материи, и во-вторых, раскрыть механизм перехода объекта от одного состояния к другому. Важно как в методологическом, так и в практическом аспектах, правильно понять диалектику внутренней и внешней сторон этой определенности объекта-состояния. Единство этих сторон находит свое объяснение во всеобщих законах диалектики, в которых устанавливается относительный характер самостоятельности частных систем, недопустимость абстрактного противопоставления внутренних связей объекта-состояния его внешним связям. Между внешней и внутренней сторонами его определенности имеет место существенное отношение, которое есть непосредственное отношение между целым и его частями, - отношение рефлектированной и непосредственной самостоятельности. Однако обе эти самостоятельности уходят в общее их основание - сущность, снимающую в себе и указанное существенное отношение внешнего и внутреннего. Различие их становится чисто формальным, а самостоятельность видимостью. Внутреннее есть в то же время нечто внешнее по отношению к сущности, как единству внешнего и внутреннего; так что и внутреннее и внешнее суть внешние моменты своего изначального единства, а потому есть одно и то же. Внешнее же суть одновременно нечто внутреннее, поэтому единство внешнего и внутреннего в действительных объектах-состояниях взаимопереходящие и взаимопроникающие определения.

Так, существование самоуправляемых органических систем (например, общества) невозможно без согласования, сопряжения изменений их свойств с изменениями свойств их среды. Для такого согласования системе необходимо располагать сведениями о состояниях собственных элементов и состояниях тех элементов внешней среды, которые существенны для ее функционирования и развития .

Качественные характеристики внешней и внутренней сторон объекта-состояния многообразны, в связи с чем возникает проблема одноуровневой и многоуровневой иеpаpхии состояний.

Всякий объект-состояние неоднороден, так как, во-первых, он участвует в неоднородных системах связей и отношений и, во-вторых, - характеризуется внутренней динамикой, переходя от одного своего состояния к другому. В процессе развития возникает иерархия уровней организации материи в границах одного объекта-состояния, которой соответствует иерархия его качественных характеристик и сущностей. Определяющим качеством выступает качество высшего уровня и основание как единство всех спецификаций сущности. Вместе с тем объект-состояние обладает иерархией определений и в рамках отдельно взятого уровня. Каждой сфере общественной жизни, например, присущи специфические отношения, которые порождают соответствующие процессы. В результате человек как субъект раз личных сфер общественной деятельности обретает многообразие сосуществующих и взаимосвязанных социально-функциональных качеств и проявлений сущности: труженика, политического деятеля и т.д.

Любое звено как одноуровневой, так и многоуровневой иерархии, может быть рассмотрено как относительно самостоятельный объект-состояние с внутренней и внешней сторонами своего бытия. Подобная иерархичность присуща и внутренней и внешней характеристикам объекта-состояния. Концепция многоуровневой объективной реальности и соответствующего строения ее конкретных состояний под водит к методологически важному выводу, что в объекте-состоянии, наряду с главной, определяющей стороной, существуют зависимые, определяемые. "Возьмите определенную ступень развития производства, - писал Карл Маркс, - и вы получите определенную форму обмена и потребления. Возьмите определенную ступень развития производства, обмена и потребления, и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов, - словом - определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является лишь определенным выражением гражданского общества" (13. т. 23, с. 402). Это положение есть сущность социально-исторического детерминизма (как элемента диалектико-материалистической философии).

§2. Связь состояний

Большой научный интерес представляет стадиальное рассмотрение бытия объекта-состояния, которое не только дает возможность постижения сущностной динамики, но обнаружить и поставить проблему связи состояний.

Обратимся к анализу диалектико-материалистической концепции последовательно разновременной связи состояний. Основоположники материалистической диалектики высоко ценили гегелевское положение о внутрикачественном, внутрисущностном движении субстрата и связи различающихся разновременных ступеней бытия (понятия - Гегель). В своих исследованиях социально-исторических и естественных процессов они непременно обращались к идее связи состояний.

"Всякое развитие, независимо от его содержания, - писал К. Маркс, - можно представить как ряд различных ступеней развития, связанных друг с другом таким образом, что одна является отрицанием другой" (13. т.4,сс. 296- 297). Объединение различных стадий развития, возникновение связи между ними в ходе отрицания подчеркивал В. Ленин, когда писал "что это весьма важно для диалектики "...не "голое" отрицание, а отрицание, как момент связи как момент развития с удержанием положительного,.." (11. т. 29. сс. 2О7-2О8). И в другом месте: "...диалектика вообще состоит в отрицании первого положения, смене его вторым (переходе первого во второе, в указании связи первого со вторым" (там же, с. 208). Критикуя социологическую концепцию Н. Михайловского, Ленин замечает: "...особенно необходимо, чтобы с такой же точностью был исследован ряд известных состояний, последовательность и связь между различными ступенями развития". (11. т. 1, с. 167).

Трудно переоценить значение исторической связи для понимания сущности социальных явлений, происходящих в современной России, для разработки стратегии и тактики радикальных преобразований российского общества. Актуальное значение имеет ленинская мысль о том, что при исследовании тех или иных сложных явлений общественной жизни самый надежный способ заключается в: "...не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие этапы в своем развитии пpошло, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь" (11. т. 39,с. 67).

Этот принцип историзма, нашедший свое воплощение, в частности, в структурно-генетическом методе, предполагает воспроизведение движения и развития социально-исторического объекта в виде логически стройной теории. Этот принцип выражает один из существенных моментов материалистической концепции истории, суть которого заключается в признании относительной целостности развивающегося объекта, что мы и стремимся отразить в понятии "связь состояний". Данное понятие позволяет выделить этапы развития, как смену реальных состояний социально-исторической системы. Так, К.Маркс определил в "Капитале" структурный ряд:

а) первоначальное накопление капитала (мануфактурный период);

б) промышленный переворот, приведший, по мнению Маркса, не только к возникновению специфического буржуазного технического базиса, но и к становящемуся несоответствию капиталистических производственно-экономических отношений характеру и прогрессирующему уровню производительных сил общества. Исходя из этого, имманентного капитализму ряда, Маркс не только теоретически воспроизвел процесс развертывания капиталистической сущности но и пришел к выводу, что данная общественно-экономическая формация - это не последнее историческое состояние общества.

Особо следует подчеркнуть роль понятия "связь состояний" в прогностической деятельности. Использование этого понятия в анализе будущего позволяет найти ответы на сложные и существенные вопросы:

а) Каким получится конкретное соотношение старого и нового в последующем социальном состоянии?

б) нового, перешедшего из старого, и того нового, которое возникает в процессе самого отрицания? Настоящее всегда включает в свое содержание, хотя в снятом виде, прошлое точно так же, как и будущее - в виде тенденций настоящего, его возможностей. Осознание единства прошлого, настоящего и будущего предостерегает от нигилистического отношения к историческому наследию, в котором не все принадлежит прошлому, как и не все из прошлого включается в содержание настоящего и будущего.

Итак, исследование содержания понятия "связь состояний" (как его понимает диалектико-материалистическая теория истории) приводит к обнаружению тождества и различия этого типа связи и связи преемственной.

В содержании понятия "связь состояний" мы различаем три группы элементов;

1. К первой группе относятся некоторые свойства, связи и от ношения предшествующего состояния, которые переходят в последующее, не подвергаясь отрицанию. Данным аспектом своего содержания понятие "связь состояний" тождественно понятию "преемственность". Так, например, в области социальной истории, как объективная закономерность, наблюдается преемственность поколений, которая обеспечивает непрерывность социально-материальной субстанции (субстрата) общественной истории. Наряду с преемственностью поколений в истории общества хорошо прослеживается преемственность вещественно-энергетических элементов производительных сил, раз личных элементов процесса обобществления производства: концентрация рабочей силы и основных средств производства, всестороннее общественное (в том числе и международное) разделение труда и т.д.).

Данную группу элементов содержания понятия "преемственная связь" следует рассматривать как часть содержания понятия "связь состояний"; ее образуют те свойства, связи и отношения предшествующего состояния, без усвоения которых последующее состояние не могло бы возникнуть. Это - общие, родовые, сущностные определения объекта, или общие, видовые, специфически-сущностные характеристики. Поскольку те или иные элементы предшествующего состояния включаются в качественно (или специфически-качественно) иную систему отношений, постольку и само "положительно удержанное" оказывается преобразованным и приобретает новые функции. Уже здесь можно говорить о диалектическом различии между связью состояний и преемственностью.

2. Ко второй группе элементов содержания понятия "связь состояний" относятся те, которые возникают в процессе отрицания специфического качества и специфической сущности объекта-состояния; они связаны с отрицаемым не преемственной, но генетической связью. Если бы рождение нового состояло бы лишь в переносе каких-то элементов в каком-то другом сочетании то это не было бы действительным обновлением, а только простой перекомбинацией старого. Следовательно, не все новое "несет на себе отпечаток старого. Если в предшествующем состоянии имеет место лишь один вид нового - новое, порожденное ходом всей предлежащей эволюциии данного специфического качества (и сущности), то в последующем состоя нии - два вида нового: новое, сформировавшееся в "борьбе" со ста рым в предыдущем состоянии (это - стадия возникновения последующего состояния); и новое, сложившееся в процессе скачка "разрешения противоречия специфического качества (и сущности).

Таким образом, вторая группа элементов содержания понятия "связь состояний" лишь первым видом нового совпадает с преемственной связью.

3. Третий содержательный компонент связи состояний представляет собой, во-первых, некоторые свойства, связи и отношения старого объекта-состояния, которые не имманентны новому, последующему состоянию (как ставшей системе); они есть признак его неразвитости. Данные элементы суть относительно несущественные для процесса становления новой целостности; поэтому их переход в свою противоположность происходит по мере развертывания собственного основания нового объекта-состояния; и они являются для него функционально полезными в течение некоторого времени. Во-вторых, третья группа элементов содержания понятия "связь состояний" включает в себя некоторую совокупность свойств, связей и отношений старого состояния, которая не только не может быть (хотя бы временно) функционально-положительной в новой системе, но в известной степени противодействует становлению и функционированию последующего состояния, которое постоянно ведет с этой совокупностью "борьбу" и усиливает свою устойчивость по мере освобождения от нее. Причем, одни из элементов этой совокупности противоположны новому состоянию в силу своей развитости; другие же тормозят развитие нового через свою неразвитость. Как правило, первые и вторые элементы взаимосвязаны, что значительно повышает их общий негативный эффект.

Каково же соотношение связи состояний и преемственности по линии элементов третьей группы? Мы считаем возможным утверждать, что здесь отсутствует их полное совпадение. Если элементы старого состояния, временно вовлекаемые в новое и функционирующие в нем относительно положительно, необходимы этому состоянию на стадии его становления, суть общие для содержания и связи состояний, и преемственности, то в отношении второй подгруппы этого сказать нельзя. По нашему мнению, те свойства и связи старого состояния, которые являются "антагонистами" новой целостности и обречены в будущем на "голое" отрицание, не могут рассматриваться как содержательные элементы преемственности; ведь в содержание ее входит лишь "положительное наследие".

Таким образом, связь состояний представляет собой связь преемственно-генетическую, возникающую в процессе изменения и развития между последовательно разновременными состояниями одного и того же объекта.

Исходя из нашего различения понятий "состояние" и "объект-состояние", следует считать данное толкование связи состояний как момент более развернутой ее интерпретации, в которую включается и "связь сосуществующих состояний".

Связь состояний как интенсивность системной организации реальности является важной и сложной проблемой диалектико-материалистической концепции детерминизма. Эта проблема значима в плане дальнейшего углубления познания многоразличных связей детерминации, а также в русле решения задачи совершенствования методов научного предсказания.

Существенным аспектом этой проблемы выступает типология объективных связей состояний. Возможно отрицание объекта "в себе самом", как предшествующего его состояния последующим. Это - своего рода "самоотражение" объекта во времени, связь последовательно разновременных состояний. Данный тип связи выполняет две функции: описания и объяснения. Подобно другим категориям диалектики, это понятие объективно по своему содержанию, является законом соотношения состояний.

В субстратно-содержательном аспекте (то есть как основание-содержание) связь состояний есть общее, существенное свойство, связь или отношение, которые делают возможной эту связь.

Единство основания-содержания и основания-отношения (полное основание) необходимо, но не достаточно для существования реальной связи состояний: последняя требует соответствующих условий, которые специфичны и разнообразны в различающихся сферах бытия. Условием связи состояний является взаимодействие: либо внутреннее (частей целого ), либо внешнее (целого и его среды), либо единство того и другого взаимодействий. Иначе говоря, если некоторый объект вступает во взаимодействие с другими, то характер этого взаимодействия определяет соответствующее качество связи состояний: существенная/несущественная, необходимая/случайная.

Механизм связи состояний представляет собой форму процесса связи состояний. Он указывает на непосредственный или опосредованный ее характер:

а) Каким образом возникают элементы и структура нового состояния?

б) Как слабеют и разрушаются ранее прочные связи?

Раскрытие механизма связи состояний осуществляется в процессе содержательного анализа сосуществующих или последовательно разновременных состояний посредством прежде всего трех основных законов диалектики. В зависимости от того, в каких масштабах и с какой интенсивностью происходит переход количественных изменений в качественные (отдельная ли эта сторона, существенная или несущественная); какие противоречия состояния разрешаются (противоречие ли в его основании или отдельной его стороны - существенной либо несущественной); что и каким способом отрицается. - Все это обусловливает некоторый специфический ряд разновидностей связи состояний.

Начнем с того типа отрицания, который обозначается терминами "гибель", "разрушение". Этот процесс, если рассматривать его не изолированно, а в рамках всеобщей связи, является необходимым элементом развития, без которого последнее вообще невозможно. Содержанием такого процесса выступает межуровневый переход количественных изменений в качественные и разрешение основного межуровневого противоречия. Данный акт отрицания может выражать "ту пик" в одном из направлений развития; он может также быть результатом внешнего воздействия на объект-состояние или отдельную его сторону, что приводит к разрушению их структуры и распаду в том случае, если сила этого воздействия превышает устойчивость внутренних связей. Указанный тип отрицания находит свое выражение в двух разновидностях связи состояний. Во-первых, для этого типа отрицания характерно отсутствие связи состояний в узком смысле слова: то есть связи состояний одного и того же объекта во времени, так как его "остатки" становятся "исходным материалом" для формирования нового объекта, но уже в пределах более простой формы движения субстанции. Связь состояний в широком смысле слова здесь сохраняется как связь состояний двух разнородных объектов, рассматриваемых со стороны более простой формы. Так как любой объект представляет собой иерархию уровней структурной организации субстанции, то существует и иерархия связей состояний. И если объект подвергается "голому" отрицанию по отношению к более высокому уровню этой организации, то существует связь состояний в пределах нижележащего уровня. Таким образом, в случае деструктивного отрицания мы имеем дело со связью состояний, которая теряет отдельные уровни связи и стремится к упрощению. Поэтому данный тип связи состояний можно назвать "деградирующей, или "деструктивной связью состояний".

Вторая разновидность связи состояний, возникающая в результате того же "голого" отрицания, названа нами негативной связью состояний. Понятие "негативная связь состояний" позволяет, на наш взгляд, как нельзя лучше раскрыть одну из объективных сторон вся кого изменения и развития, суть которой заключается в том, что разрушение объекта суть необходимое и достаточное условие возникновения и развития нового объекта. Эта связь состояний названа нами "чисто-деструктивной связью".

Другим типом отрицания в действительности является процесс, нашедший свое выражение в понятии "снятие". Для него характерно то, что этот процесс выступает "...как момент связи, как момент развития, с удержанием положительного" (Гегель). В снятии (как, впрочем, и в "голом" отрицании) происходит прерывнепрерывности и переход отрицаемого материального или идеального состояния в не бытие. Это находит свое проявление в исчезновении элементов и связей старого состояния и возникновении новых. Однако между указанными типами отрицания имеет место и существенное различие: если в "голом" отрицании сутью является разрушение элементов и звеньев структуры объекта-состояния, то в процессе снятия в единстве находятся два момента: воспроизведение и уничтожение. Таким образом, заключая в себе деструкцию, снятие не сводится к нему, утверждая связь, сущностное единство ряда бытия. Поэтому снятие есть продукт отрицания отрицания, в котором "голое" отрицание является подчиненным моментом.

Итак, сохранение в отрицающем некоторых элементов и звеньев структуры отрицаемого и есть "удержание положительного", как доминирующего момента данного типа связи состояний. Такую связь следует понимать как существенный момент поступательного движения некоторого субстрата. Эту связь мы выражаем в понятии "прогрессирующая связь состояний". Ей присущи следующие признаки:

а) указывает направление процесса (как и деградирующе-деструктивная);

б) обладает открытым к развитию содержанием;

в) фиксирует те процессы, в которых структура состояния трансформируется и перестраивается, так что содержанием нового объекта-состояния являются отдельные элементы и связи старого;

г) в таких процессах каждый последующий объект-состояние снимает в себе структуру предшествующего; причём, это происходит либо в форме ее преобразования (когда уровень, порядок организации остаются прежними), либо в форме перехода объекта-состояния к организации качественно нового типа.

Третьим типом отрицания является процесс внутрикачественного преобразования объекта-состояния при сохранении его основы. Существенными свойствами связи состояний, возникающей в этом процессе, являются:

а) эти связи по своей природе нейтральны;

б) они суть самоопосредование, самоотражение объекта-состояния во времени;

в) последующий cбъект-состояние есть как бы функция от предыдущего, как более или менее простое воспроизведение элементо-структурного состава предыдущего объекта-состояния,

Связь состояний, порождаемую данным процессом, мы называем трансформативной.

Как видно из указанных некоторых признаков прогрессирующей и траисформативной связей состояний, эти связи существенно различны. Однако абсолютизация этого различия ведет к ложным гносеологическим выводам; истиной их действительного соотношения является их взаимопроникновение, их взаимопереход, их единство выражаемое нами в понятии "трансформативно-прогрессирующая связь состояний" (или прогрессирующе-трансформативная), что зависит от преобладания того или другого типа связи.

Основанием-содержанием трансформативной связи состояний являются процессы функционирования, то есть более или менее определенная последовательность состояний, которая, по сути, выражает основную схему содержания данного процесса. Функционирование есть движение в состояниях одного и того же уровня, связанное лишь с перераспределением элементов, функций и связей в объекте-состоянии. Причем, каждое последующее состояние либо непосредственно определено предыдущим, либо так или иначе преформировано всем строением объекта-состояния как целого и в принципе не выходит за пределы его истории.

Основанием-содержанием прогрессирующей связи состояний выступают существенные изменения в строении объекта-состояния, формах его бытия. Эти процессы не есть простое раскрытие объекта-состояния, актуализация уже заложенных в нем возможностей, а такая смена состояний, в основе которой лежит невозможность по тем или иным причинам сохранить существующую форму функционирования. Здесь объект-состояние оказывается как бы "вынужденным" выйти на иной уровень функционирования через спецификацию сущности; условием такого изменения является изменение организации объекта-состояния.

Единством трансформативной и прогрессирующей связей состояний выражается в том, что устойчивое функционирование объекта-состояния имеет тенденцию к изменению; то есть в границах относительно простого воспроизведения совершается постепенное накопление условий развития. И пребывание этого объекта-состояния можно рассматривать с точки зрения осуществления им своих функций, обусловливаемых сохранением его качественного инварианта, его сущности.

Абсолютизация различия между трансформативной и прогрессирующей связями состояний неправомерна еще и потому, что в процессах функционирования имеют место и свои микроотрицания (деструкция, снятие); стало быть присутствуют и соответствующие типы связей состоянии.

Нами была предпринята попытка посредством основных законов диалектики дать анализ соотношения объектов-состояний во времени, чтобы выявить формальную, содержательную, сущностную определения этого типа конкретной связи. Это поможет нам занять твердую методологическую позицию в ходе рассмотрения концепции состояния и связи состояний в литературоведении М. Бахтина (отметим вновь, что термины "связь состояний" Бахтин не употреблял в своих трудах; но речь, конечно, идет не о словах, а о понятиях).

Часть вторая

"Целое-становление-состояние" в поэтике М. Бахтина

Обращение к бахтинскому пониманию сущности "Литературы", как специфическому, художественному состоянию семиотической системы, и его критическим размышлениям над основными положениями позитивизма и формализма в теоретическом литературоведении вызвано определенным философско-поэтическим интересом.

Как известно, М. Бахтин специально не определял своей философско-методологической позиции; однако анализ его работ (под указанным углом зрения) убеждает в том, что их автор не является последовательным сторонником материалистической диалектики. Он признает отражательную природу духовной (в том числе, словесно творческой) деятельности, социокультурную обусловленность литературно-художественного процесса и его результатов, методологическую роль философской эстетики в духовно-практическом и теоретико-литературном творчестве, диалектику формы и содержания в литературном бытии, существенную логико-методологическую и теоретико-познавательную функции принципов связи и развития в познании литературных феноменов, диалектику единичного, особенного и общего, внутреннего и внешнего, необходимого и случайного, возможного и действительного в литературной сфере и, наконец, - методологическое значение для теоретического литературоведения основных за конов диалектики.

Мы разделяем бахтинскую критику в адрес формализма и позитивизма в лингвистике и поэтике, однако отмечаем, что в понимании соотношения художественной формы и содержания сам Бахтин обнаруживает склонность к структурализму, преувеличивая роль отношения. Мы утверждаем, что М. Бахтин метафизически разрывает внутреннюю и внешнюю стороны пространственной, временной и смысловой целостностей героя, а также его взаимоотношений с автором; имеют место известные уступки метафизике и в интерпретации процесса становления.

Бахтин раскрывает сущность литературы в сравнительном ее рассмотрении с лингвистически понятым языком. Особенность нашего исследования состоит в том, что литературно-художественный текст будет рассматриваться через призму становящегося понятия "состояние". Насколько нам известно, такого рода попытка предпринимается впервые. Следует заметить, что М. Бахтин при изучении сущности литературного текста, не оперирует понятием "состояние". Однако уже в первом параграфе первой главы данной части мы постараемся показать и доказать, что М. Бахтин в своих исследованиях обращается к таким познавательным формам, которые и формально, и содержательно, по сути, совпадают с понятием "состояние", выполняя те же (познавательную и методологическую) функции. Кроме того, привлечение этого "молодого" понятия не исказит бахтинской концепции литературно-художественного текста, а напротив, подтвердит научную значимость ее, а вместе с тем будет способствовать дальнейшему углублению знаний формальной, содержательной сторон и познавательного потенциала понятия "состояние". Необходимость обращения к этому понятию вызвана еще и тем, что оппоненты М. Бахтина - структуралисты - в своих теоретико-литературных исследованиях применяют понятие "состояние" или его смысловые синонимы.

Прежде, чем приступить к соотносительному анализу структуралистского и бахтинского толкований словесно-художественного текста, мы считаем целесообразным вкратце напомнить диалектико-материалистическую точку зрения на означенный предмет.

Итак, "Литература" в строгом смысле слова - это словесно письменная художественная деятельность. Ее свойствами, общими с другими видами искусства являются: художественно-образная форма отражения действительности, специфически-качественное духовно-практическое освоение мира.

Художественный образ есть единство объективно-познавательного и субъективно-творческого начал. Он не только воссоздает, но и творит новый мир. В нем осуществляется переход чувственного отражения в мыслительное обобщение и далее в "вымышленную действительность" и ее чувственное воплощение. Такова внутренняя динамика сущности художественного образа. Какова специфика словесного образа?

Он - менее нагляден, воссоздавая не зримый облик предмета, а смысловые, ассоциативные связи. Он придает словам бытийную полновесность и ценность, самозначимость, которой обладают вещи, преодолевает онтологическую ущербность знака. Речевые знаки сменяются во времени (произнесения, написания), а поэтому и образы, воплощенные в этих знаках, раскрывают не только статическое подобие вещей, но и динамику их бытия. Литература создает свою форму из слов (из языка), которая, имея материальное воплощение, действительно постигается не в чувственном восприятии, а в интеллектуальном понимании.

Литература - наиболее идейно-насыщенное, наиболее идеологическое из всех искусств. Ее образы обладают всеохватывающим проникновением в сущность вещей (13. сс. 186-187).

Глава первая

Целое и его литературно-художественное состояние

§1. Категории "целое и часть"

Бахтин исходит из диалектического понимания соотношения целого и его частей. Однако, по нашему мнению, в этом понимании имеется известная непоследовательность, которая проявляется в заметном (метафизическом) преувеличении роли целого по отношению к своим частям. Так, например, в "Вопросах литературы и эстетики" в разделе "Проблема содержания" читаем: "Проблема той или иной культурной области в ее целом, - познания, нравственности, искусства - может быть понята как проблема границ этой области. Та или иная наличная творческая точка зрения становится убедительно нужной и необходимой лишь в соотнесении с другими творческими точками зрения: лишь там, где на их границах рождается существенная нужда в ней, в ее творческом своеобразии получит она свое прочное обоснование, и оправдание; изнутри же ее самой, вне ее причастности единству культуры, она только голо-фактична, а ее своеобразие может представиться просто произволом и капризом,.. Внутренней территории у культурной области нет: она вся расположена на границах, границы проходят повсюду, через каждый момент ее; систематическое единство культуры входит в атомы культурной жизни... В этом смысле мы можем говорить о конкретной систематичности каждого явления культуры... о его автономной причастности - или причастной автономности. (4. сс. 24-25).

Диалектика различает два пути формирования целого:

а) из ранее самостоятельных объектов и

б) в процессе внутренней дифференциации некоторого объекта, элементы которого приобретают относительную самостоятельность бы тия. И в первом и во втором случае в пределах целого действуют два вида законов:

а) законы целого (структурные, функциональные, управления, развития

б) специфические законы относительно самостоятельных частей-объектов. Так что последние функционируют и развиваются, подчиняясь одновременно законам целого и собственным частным за конам. На границу, то есть на диалог с другими причастными автономностями данная автономность выходит "из себя"; она есть особенное (как единство единичного и общего); и если для других автономностей непосредственно существенно лишь то, что делает встречающуюся с ними на границе вещь частью общего целого, то опосредованно для данной "особенной автономности" существенно и то, по каким законам проходит ее "в-нем-бытие". Ведь общие законы целого лишь до определенного предела безразличны к действию особенных законов частей, так как при существенных превращениях частных законов (имеются в виду основные части целого) подвергаются соответственным изменениям общие законы целого, то есть "граничные" структурные связи частей. Следовательно, необходимо познавать своеобразие причастных автономностей "изнутри", поскольку "бытие-в-границе" этой автономности определяется ее внутренним особенным "бытием-для-себя" и "в-нем-бытием". Отрицание такой необходимости разрушило бы бахтинскую концепцию эстетического, которая рассматривает "вживание" (познание внутреннего мира героя) существенным моментом эстетического. Поэтому мы считаем не вполне диалектическим утверждение М. Бахтина: "...завершающее единство и есть автор, как открытое единство отражаемой им жизни (данная мысль, несомненно, верная - Б,С.); герой же пассивен и завершен, как часть, которая пассивна по отношению к целому" (5. с. 15). Часть пассивна (по сравнению с целым) лишь по от ношению к внешней среде этого целого; пассивная же часть по отношению к своему целому этому целому не нужна.

Можно ли, например, адекватно понять творчество Достоевского, если к нему (как автору-целому) подходить с позиции бахтинского толкования соотношения части и целого? Ответ будет отрицательным. И сам М. Бахтин покидает свою точку зрения и признает, что: "... создать - не значит выдумать. Всякое творчество связано как своими собственными законами, так и законами того материала, на котором оно работает. Всякое творчество определяется своим предметом и его структурой и потому не допускает произвола... У мысли... и у образа художественного есть своя логика, своя закономерность... Выбрав героя и выбрав доминанту его изображения, автор (как целое) уже связан (зависимость целого от части, активность части - Б.С.) внутреннею логикой выбранного, которую он и должен раскрыть в своем изображении. Логика самосознания допускает лишь определенные художественные способы своего раскрытия и изображения" (5. сс. 110-111).

М. Бахтин различает иерархию "целых", элементы которой находятся в отношениях субординации и координации. А поскольку каждый из этих элементов обладает в данном пространственно-временном (синхроническом) срезе определенной совокупностью характеристик или состоянием, то, следовательно, Бахтин имплицитно ставит проблему связи сосуществующих целых-состояний. "Объемлющим целым (Ясперс) является социально-природный мир, который суть исходная фундаментальная детерминанта. Социальное целое как автономная причастность мира в целом; духовная культура (материальная тоже, но нас здесь интересует прежде всего духовная) как целостная часть социального целого: искусство как целостная часть духовного целого; художественная литература как целостная часть искусства как целого; жанр как целостная часть литературного целого; роман как целостная часть жанрового целого; отдельный роман как целостная часть романного жанра как целого. Мы считаем, что именно здесь можно указать и автора как целое, ибо он - творец романа, а потому носитель его целостности. Герой в единстве со своим социально-природным окружением "вымышленного мира" как целостная часть романа как целого; герой-индивид как целостная часть единства героя и его социально-природного окружения "вымышленного мира"; пространственное целое героя как целого; "временное целое" как часть героя как целого; "смысловое целое" героя как целого; высказывание как целостная часть смыслового целого романа.

М. Бахтин объясняет вертикальные связи между элементами вышеприведенной иерархии, опираясь на диалектико-материалистическую концепцию детерминизма и прежде всего социального.

Основной детерминантой, по Бахтину, является социальный мир социальная жизнь. "...саморазвитие жизни - замечает он, - независимо от автора, его сознательной воли и тенденций" (5. с. 31). Бахтин подчеркивает обратное воздействие продуктов литературной деятельности на этот социальный мир. "Взаимодействие изображенного и изображаемого мира. ... Изображенный мир входит в реальный и обогащает его. И реальный мир входит в произведение как в процессе его созидания, так и в процессе его последующей жизни, в постоянном обновлении произведения в творческом восприятии слушателей-читателей" (4. с. 402).

М. Бахтин глубоко и всесторонне раскрывает социально-исторические факторы возникновения романного жанра и его главенства в жанровом целом. "Это единственный жанр, рожденный новой эпохой мировой истории, поэтому глубоко сродный ей... Конечно, явление романизации (других литературных жанров - Б.С.) нельзя объяснить только прямым и непосредственным влиянием самого романа... оно неразрывно сплетается с действием тех изменений в самой действительности, которые определяют и роман, которые обусловили господство романа в данную эпоху" (4. сс. 448-449). Возникновение полифонического, диалогического романа Бахтин связывает с определенным социальным состоянием: со стадией бурного становления капитализма в России. "...полифонический роман - подчеркивает он, мог осуществиться только в капиталистическую эпоху... ...самая благоприятная почва для него была именно в России, где капитализм наступил почти катастрофически и застал нетронутое многообразие социальных миров и групп, не ослабивших, как на Западе своей индивидуальной замкнутости в процессе постепенного наступления капитализма. Здесь противоречивая сущность становящейся социальной жизни, не укладывающаяся в рамки уверенного и спокойно созерцающего монологического сознания, должна была проявиться особенно резко... Этим создавались объективные предпосылки многоплановости и многоголосости полифонического романа" (3. сс. 32-33).

В ходе анализа "характера" и "типа" как форм взаимоотношения автора и героя, М. Бахтин вновь выявляет детерминирующие факторы. "Ценность судьбы (классицистская концепция характера - Б.С.) как всесторонней определенности бытия человека, которая с необходимостью предопределяет все события его жизни. Изнутри себя личность строит свою жизнь по целям (так нужно! так хочется!); но по сути лишь реализует свою неотвратимую судьбу, которая коренится в "роде": национальной истории, эпохе" (3. с. 152).

"Типичность", по мнению М. Бахтина, еще более жестко определяется внешними социальными факторами (по сравнению с судьбой), поскольку в "типе" человек полностью обусловлен средой, он необходимый момент этой среды, "он не целое, - подчеркивает Бахтин, а только часть целого" (5. с. 160).

Мы не разделяем мысль М. Бахтина о том, что "тип" - лишь часть целого. Детальный анализ бахтинской концепции этой формы

взаимоотношений между автором и героем убеждает в том, что здесь личность есть "целостная копия" коллективного целого, или целостная часть этого целого.

И наконец, о "высказывании как смысловом целом": "целое высказывание, - пишет Бахтин, - это уже не единица языка (и не единица "речевого потока", или "речевой цепи"), а единица речевого общения, имеющая не значение, а смысл, то есть целостный смысл, имеющий отношение к ценности: красоте, истине и т.п." (5. с. 305).

Существенный философско-методологический интерес представляет бахтинская концепция литературно-художественного артефакта как целого, рассматриваемого нами через призму категории "состояние".

2. Концепция "эстетического состояния"

словесного текста как целого

в поэтике М.М. Бахтина

Специфически-существенным определением литературного текста (как видового состояния семиотической словесной системы) М.Бахтин считает "эстетическое", которое он понимает (в духе диалектико-материалистической традиции) как единство противоположностей:

- субъективного и объективного,

- чувственного и рационального,

- сущности и явления,

- идеи и образа,

- идейной образности и эмоций,

- эмоциональной идейной образности и волевого акта,

- сознательного и бессознательного,

- рационального и иррационального,

- заинтересованности и бескорыстия,

- созерцательного и деятельного,

- органически живого и технически сделанного.

Природа эстетического "символична", ибо одно нечто "говорит" не о себе, но о чем-то другом. Специфика эстетического феномена в нераздельном единстве чувственно-материального и идеально-смыслового моментов, вследствие чего он занимает промежуточное положение между сферой единичных (материальных или духовных) объектов и областью развивающегося содержания духовно-общего и всеобщего.

Фундаментальным методологическим положением, из которого исходит М. Бахтин (как философствующий литературовед) - это единство науки, искусства и жизни, которое обеспечивает соответствующую степень единства человека. Это единство находит свое выражение, по мнению М. Бахтина, в ответственности" (см.: 3. с. 5). Опираясь на это утверждение, он формулирует требования к познающему и творящему субъекту - художнику. Он уверен в том, чтобы выявить реальную определенность предмета, необходимо "...принципиальное отношение к нему, а не наоборот" (там же, с. 8). Эта мысль М. Бахтина несколько "затемнена" в своей заключительной части: "а не наоборот". Современная материалистическая диалектика различает два аспекта понятия "принцип":

1) Пpинцип (начало, основа, исходный пункт) - это объективный закон, объективная логика пpедмета (principiaessendi - пpинцип бытия).

2) Пpинцип - это то, что зависит в познании от субъекта, от цели его, от уpовня и степени его методической и методологической оснащенности в пpоцессе познания). Это - исходный пункт объяснения, познания (principia cognoscendi).

Однако качество (истинное или ложное) познавательной "продукции" обусловливается прежде всего адекватностью знаний субъекта действительным свойствам, связям и отношениям изучаемого предмета. Следовательно, принцип познания снимает в себе как субъективное, так и объективное, конкретное соотношение которого и де терминирует вышеуказанное качество когнитивного процесса и его результатов.

Мы считаем, что именно так следует понимать бахтинское "принципиальное отношение" к предмету. Итак, какой же смысл он вложил в свой вывод: "а не наоборот"? Разумеется, Бахтин признает, что предмет есть вторая существенная сторона системы "субъект-объект". Поэтому не следует, конечно, думать, что он игнорирует данную сторону, определяющую содержание познавательных форм субъекта. Мы склонны считать, что этим: "а не наоборот" он стремился подчеркнуть творчески-активную позицию субъекта в этой системе в отличие от пассивно-созерцательной. Правильность такого нашего утверждения обосновывается содержанием продолжения бахтинской мысли: "Случайное и капризное отношение к предмету знания, жизни и поступка ведет к распаду предмета и мира" (там же, с. 8).

Именно в непризнании или непонимании единства, целостности жизни, а потому единства и целостности ее отражающих духовных форм (культуры в целом и ее составляющих: науки, искусства, каждая из которых в свою очередь представляет собой целое), М.Бахтин видит все слабости и пороки экспрессионистской, импрессионистской и структуралистской теорий литературы. Он утверждает, что невозможно создать научную поэтику без опоры на общую, философскую эстетику (по его мнению, поэтика является эстетической теорией литературы), которую либо игнорируют, либо плохо знают. Причем, Бахтин обращает внимание на то, что субъект познания и творчества должен учитывать тот факт, что "жизнь-целое" изменяется, развивается, а поэтому "...чтобы жить, - пишет он, - нужно быть ценностно откpытым миpу, неезавеpшенным (для себя и других)" ( там же). Таким образом, М. Бахтин отмечает еще одно существенное свойство эстетического - "ценностность".

Мы уже писали ранее, что он не исследует специфику литературно-художественного текста по отношению к семиотической системе как таковой. Он ограничивается рассмотрением своеобразия литера туры как вида искусства только по отношению к лингвистической знаковой системе. Поэтому для раскрытия специфики литературно-художественного объекта ученый использует такие философские и литературоведческие категории: эстетическое отношение, форма и содержание, целое и часть, связь, единство, и другие. Среди литературоведческих категорий следует прежде всего назвать те, которые считает фундаментальными сам М.Бахтин: словесный образ, архитектоника, композиция, вчувствование, вненаходимость, избыток видения, завершение, изоляция.

Специфически-существенной чертой эстетического отношения Бахтин считает то, что оно возникает лишь при условии присутствия минимум двух равноправных и равнозначных сознаний (в частности, сознания автора и сознания героя). Совпадение или рядоположенность этих сознаний или отсутствие одного из них, ведет к исчезновению эстетического отношения и к замене его в первом случае этическим, а во втором - познавательным отношениями. Следователь но, можно утверждать, что литературно-художественный текст - это словесно-эстетический, или словесно-образный. "Эстетический компонент (литературного текста - Б.С.) - назовем его пока "образом" - замечает М. Бахтин, - не есть ни понятие, ни слово, ни зрительное представление, а своеобразное эстетическое образование" (3. с. 51). И несмотря на то, что данное определение эстетического через образ, а образ - через эстетическое нельзя назвать корректным, для нашего исследования важно прежде всего то, что здесь Бахтиным была схвачена сущностная особенность литературного текста. Он раскрывает и специфическую природу того вида духовной деятельности. которая порождает словесно-образный мир; причем, Бахтин различает две разновидности этой деятельности: первично творящую литературно-художественный текст и его воспроизводящую (сам автор, как читатель своего произведения, критик его произведения и читатель). "Эстетическая деятельность, - пишет он, - собирает рассеянный в смысле мир и сгущает его в законченный и самодовлеющий образ, находит для преходящего в мире... эмоциональный эквивалент, оживляющий и оберегающий его, находит ценностную позицию, с которой преходящее мира обретает ценностный событийный вес, получает значимость и устойчивую определенность. Эстетический акт рождает новое бытие в новом ценностном плане мира, родится новый человек и новый ценностный контекст" (5. с. 165).

В приведенной мысли наше исследовательское внимание привлекает прежде всего то, что существенно напоминает бартовское толкование понятия "корпус-состояние", "модель" и наше понятие "состояние". Действительно, продуктом эстетической деятельности (видимо, обоих типов) является духовно-практическая модель, или состояние реального человеческого мира и индивидуумов, сотворенных в процессе сущностно-смыслового, сущностно-ценностного и сущностно-чувственного обобщения (собирания, сгущения, в единстве всех этих видов обобщения).

Этот тип состояния, который можно определить как "эстетическое состояние", является не просто воссозданием совокупности существенных определений реального человека и его мира (как их единство, как целое ), но его новым (возможным или должным, прогностическим) состоянием. Это состояние представляет собой конкретный пространственно-временной срез бытия этого целого - чело века и событий его жизни. М. Бахтин подчеркивает, что для эстетической объективности необходимо, чтобы "ценностным центром героя" было: "он как целое", а также "он и относящиеся к нему события", понимались как целое. Этому последнему целому должны подчиняться этические и социальные ценности. "Целое автора, - замечает Бахтин, - обнаруживается в процессе выявления завершающих (существенных, устойчивых) характеристик героя и событий его жизни, находящихся в активном и творческом, напряженном единстве. Это завершающее единство и есть автор, как открытое единство отражаемой им жизни; герой же пассивен и завершен, как часть, которая пассивна по отношению к целому" (3. с, 15).

Автор художественного произведения прежде, чем приступить к его созданию, формирует план (идейно-содержательный и ему соответствующие архитектонический и композиционный), на основании которого конструирует затем "вымышленный мир":

а) пространственный с его ценностным центром - живым телом, и расходящимся от него пространством человеческой активности;

б) временной с его центром - душою;

в) смысловым центром, который представляет собой единство двух первых.

Сформировавшееся у автора эстетическое состояние окружающего его мира - это "...внутренняя реальность ценностно-смысловой направленности жизни... (В этом состоянии - Б.С.) Мы должны почувствовать живое сопротивление событийной реальности бытия (3. с. 173). Таким образом, М. Бахтин подчеркивает социально-историческую обусловленность словесно-эстетического состояния текста и процесса его созидания.

Специфическим приемом создания формальной определенности эстетического состояния является, по Бахтину, "изоляция" (или отрешение); этот прием - первичная функция эстетической формы состояния целого - человека и его мира. "Изоляция, - пишет Бахтин, - относится не к материалу, не к произведению, как вещи, а к его значению, к содержанию, которое освобождается от некоторых необходимых связей с единством природы и единством этического события бытия" (5. с. 59). И в другом месте: "Содержание произведения - это как бы отрезок единого открытого события бытия, изолированный и освобожденный формой от ответственности перед будущим событием и поэтому в своем целом самодовлеюще-спокойный, завершенный... Изоляция из единства природы уничтожает все вещные моменты содержания (4. с. 60). М. Бахтин в этой связи критикует литературный формализм за то, что он важное, по сути, понятие "ост ранение" методически ошибочно отнес к материалу, в то время как данное понятие есть отражение процесса выведения предмета,.. ценности и события из необходимого познавательного и этического ряда... Изоляция позволяет автору-творцу стать конститутивным моментом формы,.. (занять - Б.С.) творческую, продуктивную позицию по отношению к содержанию, то есть к познавательным и этическим ценностям" (4. сс. 60-61).

Анализ формально-эстетической функции - "изоляция" - позволяет, по нашему мнению, утверждать, что М. Бахтин имплицитно намечает и такие формальные признаки эстетического состояния текста, как: единство моментов устойчивости и изменчивости, прерывности и континуальности, конечности и бесконечности (отрезок единого открытого бытия - тут схвачены все указанные противоречивые единства).

Следующей стадией эстетической деятельности автора является, по Бахтину, процесс созидания словесно-художественного артефакта, то есть процесс объективирования первичной, субъективно-творческой модели-состояния мира человека. Эта объективация осуществляется с помощью приема "вненаходимости". "Эстетическое отношение автора к герою (и его природному и социальному окружению - . Б.С.) выявляется во вненаходимости, - подчеркивает Бахтин, которая изъемлет героя из мира автора, объективирует его образ из этого мира, делает его завершенным, индивидуальным бытием..." (5. с. 16). На страницах 25-26 он эксплицирует суть этого, творящего "вымышленный мир" приема: "Эстетическая деятельность, - пишет он, - возможна лишь в том случае, когда имеет место возвращение из нутра героя в себя, на свое место созерцателя. Только таким образом возможно единство вживания и завершения как аспектов эстетического отношения автора-созерцателя по отношению к герою, его понимания невидимого природного и социального окружения... ...автор должен находиться на границе создаваемого им мира, как активный творец его, ибо вторжение его в этот мир разрушает его эстетическую устойчивость... Автор не только понимает жизнь героя изнутри, но и находится вне этой жизни, чтобы ее завершить... Найти существенный подход извне - вот задача художника..." (5. с. 165).

Объектом второй разновидности эстетической деятельности является содержание созерцания, направленного на произведение. Это - уже вторичная, воспроизводящая деятельность, и ее суть М. Бахтин выражает в понятии "эстетический объект", отличая его от внешнего произведения, допускающего по отношению к себе познавательные действия. Даже на уровне созидания автором своего произведения присутствует данный вид деятельности, который превращает прием вненаходимости в положительно-творческий". Ведь автор-творец есть в то же время первый читатель своего произведения. Созидая "вымышленный мир" и стоя на границе, отделяющей его (мир) и в то же время соединяющей с творящим разумом, воображением и чувством автора как целого, а через него - с живой действительностью, писатель постоянно (или в случаях сомнений) пользуется эстетическим анализом своего творения, корректируя те или иные элементы и связи. Так что эстетическая деятельность является диалектическим единством процессов объективирования и субъективирования (опредмечивания и распредмечивания - Гегель).

Разумеется, что этот вторичный вид эстетической деятельности в чистом плане обнаруживается на уровне литературной критики и читателя.

По мнению М. Бахтина, перед эстетической деятельностью рассматриваемого типа стоят три задачи.

Первая задача - выявить специфику эстетического объекта, его структуру, или архитектонику, которая "...есть форма душевной и телесной ценности (и целостности - Б.С.) эстетического человека, форма природы - как его окружения, форма события в его лично жизненном, социальном и историческом аспектах... они ничему не служат, а успокоено довлеют себе, - это формы эстетического бытия в его своеобразии" (5. сс. 20-21).

Вторая задача эстетического анализа литературно-художественного текста состоит, по Бахтину, в том, чтобы "...понять (текст Б.С.) чисто лингвистически, без оглядки на ... "эстетический объект", только в пределах той научной закономерности, которая управляет его материалом" (4. с. 17). Решение этой задачи М.Бахтин связывает с критикой концепции материальной эстетики (в частности, в ее структуралистской версии). В отношении словесного художественного текста Бахтин формулирует следующие положения отвергаемой им концепции: понимать художественные формы как формы данного материала, как комбинацию в его пределах со всеми его лингвистическими закономерностями (см.: 4. с. 11). М. Бахтин рассматривает эту концепцию как попытку быть независимым от об щей, философской эстетики. По его мнению, материальная эстетика может быть продуктивной лишь при изучении техники художественного творчества и вредна при изучении литературного творчества в целом, его эстетической специфики и значения.. "Материальная эсте тика" не способна обосновать эстетическую форму, через которую только и может, по Бахтину, проявляться творческая активность автора, объяснить эмоционально-волевой момент этой формы" (см.: 4. сс. 13-14). В противоположность данной концепции он уверен в том, что "...художественно-значимая форма... на что-то ценностно направлена помимо материала, к которому она прикреплена... Необходимо, по-видимому, допустить момент содержания, который позволил бы осмыслить форму более существенным образом..." (4. с. 16). То есть вне связи с содержанием (реальным миром как объектом познания и этического поступка) форма не может быть эстетически значима, не может осуществлять своих основных функций: объединять, индивидуализировать, сцеплять, изолировать, завершать существенные характеристики человека и его жизни). М. Бахтин отрицает материально-эстетическое понимание содержания литературно-художественного текста: как момента формы или даже как момента материала.

Какое же значение имеет язык, понятый чисто лингвистически, для бытия эстетического объекта-состояния? Он - техническое средство создания эстетического впечатления, но не его момент. Словесно-образный текст возникает как продукт преодоления чисто словесного целого в художественном целом завершенного события... все словесные связи и взаимоотношения лингвистического порядка превращаются во внелингвистические архитектонические событийные связи" (4. с. 50).

Третья задача эстетического анализа состоит в обнаружении формы внешнего произведения - "композиции", назначение которой в том, чтобы служить, опять-таки, лишь техническим субстратом архитектонической (ценностно-смысловой) формы, которая является определяющей. Материальная эстетика постоянно смешивает архитектоническую и композиционную формы.

Подобно тому, как художник слова использует лингвистические единицы лишь как инструмент для обработки мира, так и художественный стиль (как совокупность приемов формирования и завершения человека и его мира в их целом) работает не словами, а смысло-ценностными признаками реального мира. М. Бахтин считает, что техническая функция языка остается единственной в сфере словесно-образного творчества и сохраняется тогда, когда он подвергается предварительной литературной обработке. Представители материально-литературной концепции (в том числе и поэтики-структуралисты) творчества утверждают, что ее субъект, не выходя за пределы литературной области искусства, ее ценности, здесь и рождается и завершается, используя готовый литературный язык, жанры, стили, виды композиций и т.д. Стремление создать новую перегруппировку старых форм или создать новые формы - также, по их мнению, имеет внутрилитературную детерминацию.

М. Бахтин не приемлет указанную концепцию и выдвигает против нее следующие аргументы:

а) "...ценностно-смысловая установка автора в мире определяет и его материально-литературный выбор средств, форм, их комбинаций;

б) архитектоника художественного мира определяет композицию художественного произведения...

в) использовать ли старые формы или создавать новые - все это определяется художественной борьбой с познавательно-этической направленностью жизни" (см.: 5. сс. 170-171);

г) среди закономерностей (лингвистических и литературных), управляющих художественным состоянием текста, сущностную его специфику определяют закономерности действующего в мире человека.

Однако следует особо остановиться на бахтинской концепции

соотношения эстетической формы и эстетического содержания. Бахтин дает следующее определение эстетического содержания: "Действительность познания и этического поступка, входящую в своей опознанности и оцененности в эстетический объект и подвергающуюся здесь конкретному, интуитивному объединению, индивидуации, конкретизации, изоляции и завершению, то есть всестороннему художественному оформлению с помощью определенного материала... мы называем "содержанием художественного произведения". Задачей эстетического анализа является прежде всего раскрытие состава со держания: его познавательных и этических составляющих, при определяющей роли последних; то есть познавательно-истинное становится моментом этического свершения.., Самый момент этического свершения либо свершается, либо созерцается, но никогда не может быть адекватно теоретически сформулирован (то есть этим моментом художник в своем созидающем процессе овладевает посредством сопереживания, вчувствования и сооценки)" (4, с. 39).

В этой связи М. Бахтин формулирует и оценивает, как ложные, формалистски-структуралистские определения содержания:

1. Содержание есть лишь момент формы; а потому-де познавательно-этическая ценность художественного произведения имеет лишь формальное значение.

2. Содержание есть лишь момент материала. Содержанию, как "конститутивному моменту эстетического объекта... коррелятивна художественная форма, вне этой корреляции не имеющая никакого (в данном случае эстетического - Б.С.) смысла.

И вновь М. Бахтин обращается с критикой к структуралистскому пониманию формы, как формы материала; он подчеркивает, что функции эстетической формы: объединять, индивидуализовать, оценять, изолировать и завершать - направлены не на материал, в котором нет разрыва и который к завершению индифферентен. Материал, по Бахтину, только тогда попадает в сферу действия эстетической формы, когда он приобщается к ценностно-смысловому движению поступка" (4. с. 32).

Итак, эстетическое содержание и эстетическая форма соотнесены, взаимосвязаны, взаимозависимы.

1. Для того, чтобы форма имела чисто эстетическое значение, ей нужна внеэстетическая весомость содержания. Эти два существенных определения эстетического состояния текста (формальный и содержательный) находятся в сущностном ценностно-напряженном взаимодействии. "Но, конечно, - замечает М. Бахтин, - эстетическая форма со всех сторон объемлет возможную внутреннюю закономерность поступка и познания, подчиняет ее своему единству: только при этом условии мы можем говорить о произведении как художественном" (4. с. 36). Следовательно, хотя содержание и форма взаимно проникают друг друга, нераздельны, однако для эстетического анализа они неслиянны, то есть являются значимостями разного порядка.

И все-таки в соотношении формы и содержания М. Бахтин определяющей стороной считает форму. "В форме, - пишет он, - я нахожу себя, свою продуктивную, ценностно оформляющую активность, я живо чувствую свое, созидающее предмет, движение, не только при собственно исполнении, но и при созерцании художественного произведения: я должен пережить себя в известной степени творцом формы, чтобы вообще осуществить художественно-значимую форму... Форму я должен пережить как мое активное ценностное отношение к содержанию, чтобы пережить ее эстетически" (4. сс. 57-58). Поэтому эстетическое содержание пассивно в отношении к форме; такие его объективные элементы, как ритм, симметрия, гармония, целесообразность, - нейтральны и свой действительно эстетический характер приобретают лишь благодаря эстетической форме. "...как только я перестаю быть активным в форме, - заключает М. Бахтин, - содержание... предстанет в своей чистой познавательно - эти ческой значимости... ...нужно сделать видимое, слышимое, произносимое выражением своего активного ценностного отношения,..

преодолеть материальный, внетворчески-неопределенный характер формы, ее вещность" (4. с. 58).

Форма имеет (как минимум) три аспекта рассмотрения:

а) внутренняя, ценностно-смысловая, или архитектоническая; б) внутренняя форма материального целого произведения, или

композиция его; эта "...форма не должна истолковываться как форма материала, - замечает Бахтин, но лишь как осуществленная на нем и с его помощью,.. помимо своей эстетической цели, обусловленная и природой данного материала" (4. с. 56).

в) "внешняя форма, как лингвистический или материально-литературный текст. Эта форма есть лишь техника выражения архитектоники, о чем мы более подробно писали ранее. Композиционная форма, по Бахтину, осуществляет форму архитектоническую и способом такого осуществления является развеществление композиционной формы, что позволяет выразить ценностно-определенную творческую активность эстетически деятельного субъекта.

Мы разделяем точку зрения М. Бахтина на соотношение познавательно-этического содержания художественного произведения и его эстетической формы. Однако мы считаем, что определяющая роль художественной формы имеет место лишь, во-первых, по отношению к познавательно-этическим моментам реальной жизни и, во-вторых, по отношению к ее первичносмысловому воплощению автором в тексте произведения. Что же касается вторичносмыслового, коннотативного понимания познавательно-этического содержания, то, на наш взгляд, действительная диалектика содержания и формы, то есть определяющая роль содержания по отношению к форме, здесь бесспорна. Иначе говоря, коннотативное содержание не пассивно, не нейтрально и не становится эстетическим лишь благодаря эстетической форме (активно-творческому отношению автора к содержанию); оно уже есть эстетическое содержание, самооформляющее себя, соответственно своей сущности; поэтому причиной движения, развития эстетической формы, в конечном счете, является именно коннотативное, или вторичносмысловое содержание. Разумеется, эстетическая форма (как и всякая иная) активна, что, в частности, проявляется в ее консерватизме; и все же эта активность детерминируется конкретными содержательными моментами; тем более, когда речь идет о внутренней форме, архитектонике, которая, безусловно, определяется содержа тельными элементами, их состоянием, степенью и качеством их изменения, движения и развития. Именно так понятое соотношение содержания и формы, позволяет объяснить, почему происходит смысловое движение художественного произведения во времени и пространстве: пространственно иные (для современников-читателей) или изменившиеся во времени социальные условия (социально-объективное со держание) изменяют читательское содержание духовного (познавательно-этического) читателя, что изменяет воспроизводящую эстетическую активность читателя или эстетическое отношение к первичному смыслу произведения, и к коннотативным смыслам читателей других времен. Однако данное изменение активно-творческого, ценностно-смыслового отношения читателя к содержанию (эстетическая форма - по Бахтину) не является первичной по отношению к возникающему новому коннотативному содержанию. Напротив, она есть следствие процесса взаимодействия по меньшей мере трех видов смысла:

а) первичного смысла художественного произведения с доминантой авторской преднамеренности (Мукаржовский);

б) известных читателю коннотативных смыслов этого произведения:

в) смысл его собственного духовного мира.

Иначе говоря, новое эстетическое содержание, его элементы (ибо оно есть система), образуя соответствующие себе связи и (что особенно важно) новое системообразующее отношение, как раз и продуцируют архитектоническую форму. Следовательно, хотя мы не считаем наши аргументы безупречными и их уточнение и усиление требу ют дальнейших исследований бахтинской концепции соотношения эстетической формы и эстетического содержания, все же диалектическая интуиция подсказывает, что его концепция неадекватно воспроизводит действительную связь этих сторон бытия литературно-художественного артефакта.

Значительный философско-методологический интерес для нашего исследования представляет бахтинское понимание соотношения внешней и внутренней характеристик литературно-художественного целостного состояния, к рассмотрению которого мы и перейдем.

Глава вторая

Диалектика внутренней и внешней сторон литературно-художественного состояния

Остановимся на существенном аспекте бахтинской концепции эстетического состояния: на диалектике внутренней и внешней ее сторон. Этому вопросу Бахтин уделяет значительное внимание в своих философско-поэтических размышлениях. Без выяснения действительного соотношения внутреннего и внешнего нельзя, по Бахтину, определить природу эстетического, потому что главными категориями философии эстетического являются "Я" и "Другой". "Во всех эстетических формах. - пишет М. Бахтин, - организующей силой является ценностная категория "Другого", отношение к Другому, обогащенное ценностным избытком видения для трансгредиентного (извне) завершения" (5. с. 164). Проблема диалектики внутреннего и внешнего (Я и другого) методологически важна для М.Бахтина прежде всего в связи с проблемой соотношения автор-герой. Разумеется, он рассматривает и другие конкретные формы проявления этого соотношения, в частности, формы и содержания, архитектоники и композиции, внешнего произведения и эстетического объекта и др. Однако мы считаем необходимым остановиться на системе "автор-герой", поскольку ее исследование позволит нам выявить существенные характеристики интересующего нас эстетического состояния словесного текста.

Бахтин различает три типа соотношения автора и героя:

1. Автор полностью овладевает героем;

2. герой полностью овладевает автором;

3. Герой - сам себе автор.

М. Бахтин считает, что при одном-единственном участнике (самоотчет-исповедь) не может быть "эстетического задания" (5. с. 151). Первейшим с эстетической точки зрения, а потому методологи чески фундаментальным типом соотношения внутреннего и внешнего является соотношение, соответственно, героя и автора. Однако, для того, чтобы раскрыть диалектику сторон этого соотношения, необходимо, вслед за М. Бахтиным, предварительно обратиться к анализу трех аспектов соотношения внутреннего и внешнего в "сфере героя":

1) Соотношение внутреннего и внешнего в пространственной форме.

2) Во временном целом героя.

3) В смысловом целом.

Считаем уместным напомнить гносеологическую и методологическую позиции М. Бахтина, которая, на наш взгляд, не безупречна с точки зрения диалектической логики.

"Для эстетической течки зрения существенным является, - пишет Бахтин, - следующее: я для себя являюсь субъектом какой бы то ни было активности, и направлен вперёд себя, на мир, на объект... Дело здесь идет не о гносеологической корреляции субъекностно для определения и завершения другого,.. но не меня..." (5. сс. 36-37).

Мы, разумеется, принимаем, защитительные реплики" Бахтина от возможных обвинений его в субъективном идеализме и даже солипсизме (см.: там же); однако и жизненная корреляция и эстетическая точка зрения тем более (ведь это - философская точка зрения, а значит - методологическая) не освобождают от необходимости признания социальной сущности "Я" и "Другого", сформировавшейся в процессе социализации (воспитания и образования), которая, конечно, преломляется через особенное (национальное, профессиональное и т.д.), а также единичное (уникальность психосоматических характеристик индивида и конкретных социальных условий его становления и развития). Однако в "Я" и "Другом" есть существенно-общее, которое детерминирует соответствующую степень сходства эстетических оценок. К этому, методологически важному положению следует добавить еще и то, что всякое Я и Другой представляют собой противоречивое единство бытия-для-себя и бытия-для-иного. Именно данное единство лежит в основании и потребности в общении, и способности общаться. М. Бахтин в данном случае метафизически разрывает и противопоставляет две стороны этого единства (по крайней мере, в данной своей работе: "Автор и герой в эстетической деятельности".

Эта, с нашей точки зрения, методологическая слабость обусловила соответствующие выводы во всех трех указанных аспектах эстетического статуса героя.

1. Поэтому "Я", по Бахтину, имеет лишь внутреннее тело, как совокупность собственных, фрагментарных его ощущений; а "внешнее тело" для него есть тело другого; внешнее тело "Я" существует только с позиции другого и для другого. "Внутреннее тело не под лежит эстетической самооценке "Я". - утверждает Бахтин. Мы не считаем, что "свой другой" в "Я" не имеет право на такую оценку.

2. Соотношение внутреннего и внешнего во временном целом героя. В основе самотождественности и целостности человека во времени, как эстетического явления, лежит душа, которая "трансгредиентна его жизненной смысловой направленности, его самосознанию,., (Душа - Б.С.) это дух; как он выглядит извне, в другом" (3. с.89). Далее он пишет о том, что душа "Я" эстетически оформляется только с помощью "временного избытка видения" другой души, избытка, заключающего в себе все моменты трансгредиентного завершения внутреннего целого душевной жизни.., и прежде всего временные границы: начало и конец жизни, которые не даны конкретному самосознанию,.." (5. с. 92). Напомним, что М. Бахтин считает необходимыми и достаточными условиями возникновения эстетического от ношения: вненаходимость, завершение и избыток видения. "Я", по мнению Бахтина, не тождественно самому себе в любом временном моменте и не организует себя во временное целое. "Внутреннюю жизнь другого, - подчеркивает Бахтин, - я переживаю как душу, в себе самом я живу в духе.., ...а он внеэстетичен (как внеэстетично и изнутри переживаемое тело)..." (5. сс. 97-98). Душа, по Бахтину, - это дух, одаривший другого.

В данном аспекте мы вновь исходим из наших посылок социальной сущности Я и единства бытия-для-себя и бытия-для-другого в Я. Разумеется, присутствие другого в Я у каждого индивида различно, а поэтому, соответственно, различна степень эстетической самооценки. И все-таки она есть. Кроме того, у этой самооценки имеется даже известное преимущество перед эстетической оценкой другого, потому что "мне" ведома эстетическая оценка "меня" многими другими, которая, так или иначе, снимается в "моем-другом". Опираясь на сказанное, мы не разделяем предложенный Бахтиным последовательный ряд литературных произведений, построенный по принципу возрастающей эстетичности: "Самоотчет-исповедь - Автобиографический роман - Биографический роман". Мы не можем согласиться с утверждением автора этого ряда, что любой самоотчет-исповедь внеэстетичен; а в автобиографическом романе эстетическое только возникает, усиливаясь на уровне биографического романа. По нашему мнению, М. Бахтин, явно противореча своей методологической позиции, так же, как и мы, исходит из единства себя-и-своего-другого в Я. Он пишет: "Итак, только тесная, органическая ценностная приобщенность миру других делает авторитетной и продуктивной биографическую самообъективацию жизни, укрепляет и делает неслучайной позицию другого во мне, возможного автора моей жизни (твердой точку вне нахождения себя, опора для неё - любимый мир других, от которых я себя не отделяю и которому я себя не противопоставляю, сила и власть ценностного бытия другости во мне, человеческой природы во мне, но не сырой и индифферентной, но мною же ценностно утвержденной и оформленной"

(5. с. 135). Здесь он признаёт единство другости и себя, потому что это единство "настойчиво" и "очевидно": ведь герой изъемлен из автора, а потому несет в себе его "другость" (например, как характер или тип и т.д.).

3. "Эстетическую значимость, - замечает М. Бахтин, - приобретает и смысловая установка героя в бытии, то внутреннее место, которое он занимает в едином и единственном событии бытия, его ценностная позиция в нем, - она изолируется из события и художественно завершается; выбор определенных смысловых моментов события определяет собою выбор соответствующих им трансгредиентных моментов завершения, что и выражается в различии форм смыслового целого героя" (5. с. 121). Выше уже было сказано о последовательном ряде форм смыслового целого героя, построенного на принципе эстетичности (отсутствие эстетического момента в "самоотчёте-исповеди и его возрастание от автобиографии к биографии и т.д.).

Теперь остановимся на "характере" и "типе" и затронем два аспекта:

1. Соотношение внутреннего и внешнего (героя и автора).

2. Соотношение элементов последовательного ряда форм смыслового целого героя, прослеживая в том и другом случае диалектику "Я" и "другого" и ее отражение в размышлениях М. Бахтина.

Если в автобиографии и биографии основным предметом эстетического отношения является исторически значимая прожитая жизнь героя, но не его "целое" (внутренняя и внешняя его определённость), то "характер" - это такая форма взаимоотношения, которая осуществляет задание создать целое героя как определенной личности, причем, это задание является основным..." (5. с. 151). Герой изначально целостен, активен, каждая его характеристика есть проявление этой целостности, его жизнь есть процесс опредмечивания его определенности: "Кто он?" Тут два аспекта ценностного восприятия:

1. Образ жизни героя и его познавательно-этическая самооценка - это "внутреннее";

2. план автора-созерцателя, который объемлет первый, завершая героя и формируя его целое. Автор здесь: критичен, развито-вненаходим, противостоит активности героя и эстетизует ее, завершает ее посредством трансгредиентных определений. Герой же максимально самостоятелен, живо-правдоподобен, упорен в достижении цели. Поэтому взаимоотношения внешнего (автора) и внутреннего (героя) познавательно-этически напряжены и существенны.

Как мы постараемся показать и доказать, бахтинская концепция характера методологически непродуктивна, а поэтому эстетически сомнительна. И причиной тому, по нашему убеждению, является им не понятая или сознательно игнорируемая диалектика бытия-для-себя и бытия-для-другого в Я. Обратимся к анализу двух основных типов характера, которые рассматривает М. Бахтин:

1. классическому и

2. романтическому.

1. Классический тип характера. Его "основой является художественная ценность судьбы (как всесторонняя определенность бытия личности, с необходимостью предопределяющая все события ее жизни". - утверждает М. Бахтин (5. с. 152). На этой же странице он отмечал самостоятельность героя-характера, которая может быть следствием только самоопределенности, но не предопределенности. Следовательно, эта самостоятельность есть видимость или даже фикция. Но уже на 153 странице он явно вступает в противоречие с самим собой, заявляя: "Судьба - это не я-для-себя героя, а его бытие, то, что ему дано, то, чем он оказался; это не форма его за данности (а выше настаивал на предопределенности характера, что как раз и смысло-тождественно заданности), а форма его данности. И далее следует совершенно некорректное с философской и эстетической точек зрения заключение: "Классический герой занимает определенное место в мире, в самом существенном он уже сплошь определился и, следовательно, "погиб" (потому, что он предопределен Б.С.) (см.: сс. 153-154). Но ведь он предопределен изначально, следовательно, "погиб не родившись?" Может быть М. Бахтин имел в виду его "кончину" как уникальности, неповторимости, оригинальности. Все эти определения снимаются в понятии "индивидуальность". Так что герой "погиб", потому что не состоялся как индивидуальность? А может быть герой "погиб", поскольку он определенно-предопределен и вместе с тем не имеет эстетической ценности? Ранее мы писали о том, что Бахтин предъявляет к эстетической ценности героя требования: быть целостностью и завершенным. Но понятие определенности существенно тождественно понятию завершенности; следовательно, герой эстетически живой. И автору остается посредством своей вненаходимости только зафиксировать эту определенность, завершенность. То, что герой-характер есть целостность, отражено в самом понятии характер. По мнению М. Бахтина, герой есть индивидуальность, потому что "Судьба, - утверждает Бахтин, это индивидуальность, то есть существенная определенность бытия личности, ...как характерная именно для данной определенной личности..." (5. сс. 152-153). Мы считаем, что М. Бахтин обращается к понятию "индивидуальность" вопреки его традиционному философскому содержанию, что становится очевидным тогда, когда он раскрывает ценностную почву классического характера, ценность рода как категории утвержденного бытия другости, затягивающего и меня в свой ценностный круг свершения, - вот почва, на которой возрастает ценность судьбы (для автора). Я не начинаю жизни, я не ценностно ответственный инициатор ее, у меня даже нет ценностного подхода к тому, чтобы быть активно начинающим ценностно-смысловой ответственный ряд жизни; я могу поступать и оценивать на основе уже данной и оцененной жизни;.." (5. с. 155). Разве это - индивидуальность, как уникальность, неповторимость, незаменимость? Конечно, нет.

Каково же отношение автора (внешнего) к герою-характеру (внутреннему)? "...автор не должен слишком превозноситься над героем и не должен пользоваться,.. привилегиями своей вненаходимости... Позиция вненаходимости не должна быть исключительной позицией, самоуверенной и оригинальной" (5. с. 154). Почему? Да по тому, что: "Автор и герой принадлежат еще к одному миру, где ценность рода сильна еще (в той или иной ее форме: нация, традиция и проч.). В этом моменте вненаходимость автора находит себе ограничение, она не простирается до вненаходимости мировоззрению и мироощущению героя, герою и автору не о чем спорить,.." (5. с. 156). Где же здесь критичность автора как внешнего по отношению к герою как внутреннему?

Использование диалектического подхода в анализе соотношения автора и героя значительно упрощает (без ущерба для сути), проясняет и еще более убеждает в том, что концепция характера у Бахтина не работает.

Понимание "Я" героя как единства "бытия-для-себя" и "бытия-для-другого" эксплицирует, что в этом единстве только и присутствует одна "другость". Это - родовая сущность, самоопределяющаяся, самозавершающаяся и самоценная и лишь персонифицированная в герое, который есть ее символ и даже функция. А потому он и не может быть "самостоятелен" и "упорен". И отношения его (как внутреннего) с автором (как внешним) - односущностны и потому не могут быть существенно-напряженными. Более того, автор, сам, будучи внутри этой сущности, завершен и определен, подобно герою, следовательно, лишен подлинной вненаходимости. То есть "классический характер" существенно уподобляется " самоотчету-исповеди" (персонифицированной родовой сущности), где автор (внешнее) и герой (внутреннее) совпадают; а это, как известно, дало М. Бахтину право утверждать, что такое соотношение "...не имеет художественного задания, то есть не эстетизуется" (5. с. 51).

Следствием разложения классического характера, по Бахтину, являются сентиментальный и реалистический разновидности. Их анализ мы проведем опять-таки посредством понятия "единства бытия-для-себя и бытия-для-другого". "...герой пассивен, он только претерпевает жизнь..." (5. с. 158), трансгредиентные моменты ослабляют его самостоятельность, и герой становится функцией либо этической, либо познавательной теорий автора.

В "Я" героя (внутреннее) вновь абсолютен момент "бытия-для-другого"; однако этой "другостью" теперь является автор (внешнее). Тут внутреннее есть внешнее, то есть подлинное их от ношение исчезает. Автор полностью овладевает героем.

2. Романтический характер. "Герой самочинен" и ценностно определяет ряд своей жизни (что, по Бахтину, в высшей степени важно - Б.С.), его одинокую познавательно-этическую позицию в мире и должен "преодолеть и завершить автор"; художественную целостность, внутреннюю необходимость завершения герою придает "ценность идеи"; "индивидуальность героя как воплощение идеи"; он лиричен, а его смысловая установка не авторитетна для автора (см.: 5. с. 157).

Вненаходимость автора менее устойчива, в "классическом характере"; "ценностный центр" перемещается "из границы" в свою жизнь, ее познавательно-этическую направленность; функцию завершения герой осуществляет сам и потому он становится бесконечными (см.: там же). Целое автора условно; он ожидает откровений героя.

В единстве моментов "бытия-для-себя" м "бытия-для-другого" героя, делая его одиноким, господствует "идея бытия-для-себя", так что "свое-иное" вытесняется или отождествляется со "своим". В романах Ф. М. Достоевского в конечном итоге эта идея "наталкивается" на сопротивление своего другого" (прежде всего совести). До возникновения этого трагического конфликта в герое внутреннее тождественно внешнему. Поэтому носитель идеи несамокритичен, несвободен и, следовательно, закрыт от общения одержимостью, несамостоятелен.

Таким образом, в "характере", как форме взаимоотношения героя и автора отсутствует действительное, продуктивное единство элементов личности; то есть от личности остается, собственно, лишь неодолимое стремление "быть личностью". В "классическом характере" безраздельно доминирует "другость" (род или автор), а в романтическом - "бытие-для-себя", или "в-нем-бытие".

Типический герой живописен, его ценностные установки не общечеловеческие, как у "героя-характера", но особенные (эпохальные, национальные, средовые), порожденные уже ставшим смыслом, а не становящимся, как у "героя-характера". Тип, по Бахтину, весь в настоящем, а характер - в прошлом, поскольку последний есть лишь однозначное саморазвертывание исходного, состоявшегося Целого. Тип пассивен ("коллективная личность" - Бахтин); он, по сути, персонифицированная функция коллективного "Особенного".

В авторе - познавательная избыточность; мир героя чужд ему и мертв, и поэтому познавательно-этическая установка героя совершенно не приемлема для автора; но тип как человек эстетизуется; он не целое, но только часть целого, обусловленная экономически ми, социальными, психологическими и даже физиологическими причинами; "тип" неотделим от определенного предметного единства (строя, быта, уклада). Автор критичен и в акте проблемного завершения героя абсолютен (см.:5. сс. 159-160).

Что позволяет выявить "наложение" методологического единства "бытия-для-себя" и "бытия-для-другого" на данную форму взаимоотношения автора и героя? В "Я" героя так же абсолютен момент "другости", но он разнороден:

а) "другость особенного" (эпоха, среда);

б) "другость автора".

Между этими "другостями" отношение конфликта. Следователь но, коллективно-целое героя вступает в конфликтную связь с авторским ценностно-смысловым оформлением.

В типической концепции М. Бахтина вызывает возражение та категоричность, с которой он отстаивает устойчивость свойств отношения автора к "герою-типу":

а) это отношение "критическое";

б) он даже "не приемлет".

Всякая эпоха чревата как исторически перспективными, негативно-консервативными, позитивно-консервативными и деградирующе-деструктивными тенденциями. Поэтому качество художественного отношения автора к тому или иному "герою-типу" детерминирует, во-первых, тем, какую из тенденций тот представляет и, во-вторых, - идеологом какой тенденции является сам автор. Так что критичность и неприемлемость могут уступить свое место солидарности и духовно-практической поддержке.

Значительный философский интерес (в русле проблематики нашего исследования) представляет анализ форм взаимоотношения автора и героя, проведенный М. Бахтиным в книге "Проблемы поэтики Достоевского". Как мы стремились доказать, в концепциях "характера" и "типа", которые Бахтин разрабатывал на материалах, прежде всего романа обычного типа, отсутствует герой-личность, поскольку в каждом из рассмотренных видов и разновидностей этой формы, абсолютен один момент - "бытие-для-другого". Ведь понятие "личность" отражает, персонифицирует конкретное состояние определенной социальной сущности, которая живет, развивается, черпая энергию для этого во внутренней своей противоречивости. Следовательно, личность - это существенно-динамическая целостность, в которой адекватно отражается объективно-сущностная противоречивость конкретной социальной системы. Именно этого мы не находим в художественных произведениях "обычного типа". И именно это М.Бахтин отмечает в творчестве Ф.М. Достоевского.

М. Бахтин определяет три фундаментальных открытия русского художественного гения, которые позволили Достоевскому создать предельно-реалистическую словесно-образную "модель-состояние" живой социальной действительности:

1. В произведениях Ф.М. Достоевского "...чужое сознание не вставляется в оправу авторского, оно рассматривается изнутри как вне и рядом стоящее, с которым автор вступает в диалогические от ношения. Автор создает независимые от себя живые существа (точнее, воссоздает), с которыми он оказывается на равных правах. Он не может их завершить, ибо он открыл то, что отличает 3личность 0 от всего, что не есть личность. Над нею не властно бытие" (5. с. 309).

Последняя фраза приведенного фрагмента явно навеяна ясперсовской концепцией структурных уровней человека. Немецкий мыслитель различает:

а) "эмпирическое Я" как предмет изучения естественных наук (био-психическая природа человека и порожденные ее потребностями способы жизнедеятельности);

б) "Сознание вообще", или человек как "нормативное существо" - объект политической и правовой манипуляций; это среднестатистический, заменимый индивидуум ("тип" на литературоведческом языке);

в) "Уровень духа" - это человек, который занимает в социальном целом существенно-значимое место благодаря своим существенно-значимым качествам, что делает его незаменимым, социально-духовной высшей ценностью. Это - высший, социально-реальный уровень бытия человека, который и выражается в понятии "личность";

г) Однако Карл Ясперс различает понятия "бытие" и "самобытие" человека; основой последнего является экзистенция, которую он толкует то как "непостижимое универсальное начало", то как "свободу". (см.: 32. сс. 427-428).

Мы считаем, что М. Бахтин в понятие "личность" вкладывает содержание понятия "самобытие" с его духовно-душевной основой. Таким образом, бытие человека есть продукт социальной обусловленности; самобытие есть продукт самоопределения. Разумеется, Бахтин ведет речь о том, как Достоевский понимал личность, а не о своей точке зрения, которая исходит из диалектико-материалистической социальной философии.

2. Второе открытие Достоевского М. Бахтин видит в изображении им (точнее, в воссоздании) саморазвивающейся идеи, неотделимой от личности. Идея становится предметом изображения и раскрывается она не в плане философской или научной системы, а в плане "человеческого события" (см. там же).

3. Третье открытие Достоевского - диалогичность как особая форма взаимодействия между равноправными и равнозначными сознаниями. Художественным произведениям до Достоевского (и в его время и после) присущ монологизм как отрицание равноправности сознаний в отношении к истине (понятой отвлеченно и системно) (см. 3. сс. 42-44; 5. с. 309). Эти открытия, по Бахтину, носят формально-содержательный характер, но устойчиво-значимое в них - форма. Конкретно-идеологическое их содержание меняется во времени и пространстве, "...но открытые Достоевским новые формы художественного познания человеческого мира, - отмечает М. Бахтин, - остаются" (5. с. 309).

Итак, каково же соотношение между внутренним (познавательно-этическим содержанием героя) и внешним (эстетической формой автора)?

Герой Достоевского не есть "характер" или "тип" традиционного образца, хотя наиболее очевидная преемственная связь обнаруживается с романтическим бесконечным героем-характером. Их тождество - в открытости; их специфически-существенное различие состоит в том, что герой Достоевского есть открытая личность. Он не объект, продукт выражения, завершения, не "функция исключительного бытия для другого. Он есть субъект, равноправная с автором самостоятельность, художественно им изображаемая. Герой - это "...особая точка зрения на мир и на себя самого как смысловая и оценивающая позиция человека... Достоевскому важно не то, чем его герой является в мире, а прежде всего то, чем является для героя мир и чем является он сам для себя" (3. с. 78). Герой и автор сняты в единстве личностного самосознания. Более того, "...и окружающий его внешний мир и быт вовлекаются в процесс самосознания, а потому они не могут быть определяющими героя каузальными и генетическими факторами..." (там же, с. 83). Герой - динамическая, открытая, самоопределяющаяся система. Он - партнер общения, и потому "...рядом с самосознанием героя, вобравший весь предметный мир, в той же плоскости может быть лишь другое сознание, мир других равноправных сознаний" (там же). Голос и слово героя звучат рядом и полноценно не только с другими голосами и словами других героев данного "вымышленного мира" но и рядом с авторским голосом и словом. Указанные особенности этого "героя" являются следствием особенностей "нового автора".

"Своеобразие Достоевского, - пишет М. Бахтин, - в том, что он умел ее (личность - Б.С.) объективно-художественно увидеть по казать как другую, чужую личность.., не сливая с ней своего голоса и в то же время не сводя ее до опредмеченной психической действительности... Это не значит, что герой выпадает из авторского замысла. Нет, эта самостоятельность и свобода как раз входят в авторский замысел" (3. с. 14). "Автор не пассивен", он имеет свою точку зрения, "но его активность носит 1диалогический характер. Он вопрошает, провоцирует, возражает, соглашается, но не заглушает, не завершает от себя. Он преодолевает сопротивление не мертвого материала, но чужого живого сознания" (5. с. 309).

Проанализируем концепцию героя (и ее понимание Бахтиным) через призму диалектически понятого "Я"-личности": как единства "своего" и "своего-другого".

Произошло существенное превращение: возникло "свое", а на место "бытия-для-другого" пришло "свое-другое" (Всеобщее, общее или особенное)"-другое" сознательно и критически усваивается, подвергаясь редакции личного опыта, знаний, принципов, убеждения, т.е. редакции "бытия-для-себя". "Я-личность" постоянно "следит" за соотношением этих моментов, корректируя их в ходе сличения и "своего" и "своего-другого" с результатами их практической реализации и духовного их осуществления в общении с другими "Я", в том числе и с авторским . Способность и потребность общаться является специфически существенной чертой "Я-личности" у Достоевского; это - способ бытия (внешнего) и самобытия (внутреннего). "Я осознаю себя, - размышляет М. Бахтин над концепцией личности у Достоевского, - и становлюсь самим собой только раскрывая себя для другого, через другого и с помощью другого. Важнейшие акты, конституирующие самосознание, определяются отношением к другому сознанию (к "Ты"). Отрыв, отъединение, замыкание в себе как основная причина потери самого себя. И все внутреннее не довлеет себе, повернуто вовне, диалогизованно, каждое внутреннее переживание оказывается на границе, встречается с другим, и в этой налаженной встрече - вся его сущность. Это - высшая степень социальности (не внешней, а внутренней)" (5. с. 311). "Герой Достоевского" отрицает существование одиночества как способ бытия человека; "Быть - значит общаться... смотря внутрь себя, он смотрит в глаза другого или глазами другого. И исповедь есть взаимодействие сознаний". - заключает М. Бахтин (5. с. 312).

Итак, диалектически противоречивая "внутреннее" приобрело себе соответствующее диалектически противоречивое "внешнее", динамичную форму своего бытия (общение), которую "как бы нейтрально" эстетически изображает автор-коллега-партнер.

Обратимся теперь к пристальному рассмотрению этого "внутреннего героя", что органически связано со вторым открытием Достоевского - с идеей.

"Но может ли значимый смысл (идея - Б.С.) стать предметом художественного изображения, - спрашивает М. Бахтин и утвердительно отвечает: "... идея может стать ее (изображения) предметом... Всякий роман изображает развивающуюся жизнь, Это само развитие жизни независимо от автора, от его сознательной воли и тенденций... ...логика самого независимого от автора бытия, но не логика смысла-сознания. Смысл-сознание в его последней инстанции принадлежит автору и только ему. И этот смысл относится к бытию, а не к другому смыслу (чужому равноправному сознанию)" (5. с. 311). Развивающаяся действительность многообразна во времени и пространстве, а потому, по Бахтину, множественны актуальные и перспективные ее истины. Следовательно, каждый человек (герой-личность) имеет право на идею как субъективную форму бытия истины мира. Авторская идея есть лишь одна из равноправных, которые сосуществуют и соотносятся. Для выяснения характера и способа этого соотношения Бахтин считает необходимым обратиться к треть ему открытию Ф.М. Достоевского - к диалогизму.

Полифоническая (многоголосая) природа романов Достоевского и открытие им "человека-личности" не могли бы иметь место, если бы, во-первых, не был открыт новый момент в слове - его 1диалогизм (ассоциативные связи - Ф. де Соссюр; системные, или парадигматические - Барт; и даже коннотативные, поскольку и одно слово может быть многосмысловым высказыванием); во-вторых, - если бы Достоевский не раскрыл "диалогическую природу общественной жизни чело века. Не готовое бытие, смысл которого должен раскрыть писатель, а незавершимый диалог со становящимся многоголосым смыслом" 0(5. с. 311). 1Диалогизм - это взаимодействие многих сознаний, а не 1многих людей в рамках одного сознания. 0В общении герой-личность стремится не к "слиянию с другим" (Бахтин), хотя "согласие" тоже диалогично, по его мнению, а к сохранению "своей позиции вненаходимости и связанного с ней видения и понимания . (Но этот "избы ток" используется не для овеществления и завершения)" (5. с. 324; см.: с. 317).

В творчестве Достоевского, как считает М. Бахтин, роман-целое есть "большой диалог", в котором "отдельные голоса и их миры противопоставляются тоже как неделимые целые , а не расчлененные по пунктам и отдельным положениям" (3. с. 324). Диалогическую природу полифонического романа Бахтин рассматривает с привлечением диалектического подхода. Однако своеобразие "героя-личности": его равноправность, самоценность, незавершенность, самоопределяемость, - все это освоеобразивает проявление диалектики во внутреннем и внешнем общении этого героя. Поэтому М. Бахтин отрицает попытку философской монологизации литературных произведений Достоевского, которая произвольно "закрывает" открытую к миру личность автора, выраженную в его героях и посягает на идею плюрализма (в сфере идейных позиций), реализация которой обеспечивает реальную свободу самоопределяющегося человека. Диалектика и антиномика имеют место во внутреннем мире героя и в его внешнем общении, но лишь как абстрактный момент среди прочих равноправных моментов общения как целого. Этот диалектический момент "витает" в общении (и не только внутреннем) как "далекий адресат понимающего: бога, идеала, народа, будущего читателя, слушателя и т.д. Однако для Достоевского, по мнению М. Бахтина, самодовлеющим моментом в диалектическом процессе является "взаимодействие множества идейных личностей как событие", в котором и мысль становится событийной, выражающей личную позицию героя. "Изъятая из событийного взаимодействия сознаний, - замечает Бахтин, - и втиснутая в системно-монологический контекст, хотя бы и самый диалектический, идея неизбежно утрачивает это свое своеобразие (живую событийность и функцию - представлять свободную личность Б.С.) и превращается в плохое философское утверждение" (3. с. 8). Следовательно, диалогическое, по Бахтину (а не только по-Достоевскому), первичнее, значительнее, чем диалектическое и находит свое обнаружение, в частности, в жизни естественного и литературно-художественного языка. "...диалогические отношения, - пишет Бахтин, - конечно, отнюдь не совпадают с отношениями между репликами реального диалога,.. Два высказывания, отдаленные друг от друга во времени, ничего не знающие друг о друге, при смысловом сопоставлении обнаруживают диалогические отношения, если между ними есть хоть какая-нибудь смысловая конвергенция" (5. сс. 303-304).

Причем, Достоевский сталкивает в общении "без завершения" не только актуальную "многоголосицу" истины бытия эпохи, но и истины различных времен в одном времени, что, по мнению Бахтина, позволяет выявить существенное (видимо, как носитель "нулевого диалогического отношения", то есть "третьего", или "понимающего"). "Художественное творчество Достоевского в его целом тоже не может быть понято как диалектическое становление духа... Гегелевски понятый единый диалектически становящийся дух ничего, кроме философского монолога породить не может... становящийся дух, даже как образ, органически чужд Достоевскому. Мир Достоевского глубоко плюралистичен" (3. с. 45). Образом "третьего" для Достоевского была Церковь, которая, как олицетворение вечного, делает одновременным разновременные истины и идеи "неслиянных душ" (см. 3. сс. 47-54).

М. Бахтин, приводя в тексте мысли А. Луначарского, стремится объяснить негативное отношение Ф.М. Достоевского к идее становления, развития, он видит причину этого в исключительно острой противоречивости молодого русского капитализма, катастрофически быстро обрушившегося на российское общество (в отличие от Европы), что не позволило русской интеллигенции и другим слоям психологически перестроиться и избежать раздвоенности (между общинностью и индивидуализмом, социализмом и консерватизмом), которая была присуща и Ф.М. Достоевскому (см. 3. сс. 60-63).

И все-таки мы считаем возможным подчеркнуть, что М. Бахтин, исходя из сознательно-латентных идеологических соображений, разделяет антидиалектизм Достоевского, действительный или приписанный ему самим Бахтиным. Мы имеем в виду прежде всего явно ошибочное толкование соотношения существенного, с одной стороны и диалога последовательно разновременных состояний истины, - с другой. Разумеется, нельзя соотносить стадии (возникновения, становления и развития) социально-исторических идей (и не только таковых) как более существенные и менее существенные. Кроме того, одновременность рассмотрения указанных идейных разновременностей как раз препятствует обнаружению существенного, которое есть именно то, что устойчиво и внутренне необходимо.

Перейдем к рассмотрению проблемы диалoгизма посредством диалектически понятого "Я", как единства "бытия-для-себя" (или "свое") и "бытия-для-другого" (или "своего-другого").

Мы отмечали ранее, что человек-личность как индивидуальное состояние социальной сущности представляет собой "динамичное единство указанных моментов. Только тогда можно говорить о социально-здоровой личности. Как известно (и М. Бахтин разделяет эту точку зрения), Ф.М. Достоевский изображает в своих произведениях человека кризиса (в "пограничной ситуации" - Кьеркегор, Ясперс). Каково соотношение моментов "бытия-для-себя" и "бытия-для-другого" в "кризисном состоянии"? Разумеется, что содержанием кризисного состояния является "сдвиг" либо в сторону устойчивой доминанты момента "бытия-для-себя", либо в сторону устойчивой доминанты момента "бытия-для-другого".

Бахтин утверждает, что главные герои произведений Достоевского "теряют себя", выпадая из "взаимопонимающего общения", впадая в устойчивое состояние "философского, солипсического одиночества". То есть в данном случае "сдвиг" происходит в сторону момента "бытия-для-себя", так что теперь этот момент напоминает гегелевское "в-нём-бытие"; поэтому "динамическое равновесие" устойчиво нарушено. И вряд ли такое состояние можно назвать "раздвоенностью" в подлинном смысле этого слова, которая характеризует "равенство сил" обоих моментов. В данном случае хотя и имеет место "инерция" естественной потребности в общении и попытки ее реализации, но практика общения "оглушенных и ослепленных" "социальным переломом" людей создаёт ситуацию внешнего, формального общения без обратной связи, что, собственно, означает "многолюдное одиночество". Конечно, - это "больная личность", причем, как правило, обреченная, поскольку "сдвиг" она может преодолеть с помощью "Другого", который закрыт "одиночеством". Поэтому "складывается такое впечатление", что о диалогичности произведений Достоевского можно говорить как о поставленной им проблеме, как о средстве спасения личности и общества, а не как о действительно имеющем место социальном процессе. Но Бахтин умаляет диалектический момент диалога, абсолютизируя тем самым форму общения, сам факт взаимодействия, "идею как событие". Однако все это не может "излечить" личность, поскольку бессодержательно, или недиалектично. Конечно, нельзя согласиться с бахтинским сведением диалектики к предельной схеме: "тезис-антитезис- синтез". Ведь диалектика "знает" и "тождество" и "конкретное тождество", "голое отрицание" и "снятие", а поэтому подлинный диалог всегда диалектичен. Бахтин, писавший свои труды в состоянии жесткого идеологического одиночества, выдвигал на передний план требование "идеологического плюрализма" как средство спасения "больной, задавленной философско-политическим монологизмом". Эта личность должна была терпеть антагонизм между требуемым внешним своим состоянием и действительным внутренним. Однако диалектика не несет ответственности за "официоз", который по своей сути также антидиалектичен как и абсолютный плюрализм. Социально-позитивный плюрализм органически связан с диалектикой как две стороны единства: плюрализма-многообразия и диалектики как способа бытия этого единства социального целого. Только так возможно существование "живого", конкретного единства в многообразии.

В заключение философского анализа соотношения внутреннего (познавательно-этического - Бахтин или коннотативного - Барт, Ельмслев) и внешнего (эстетической формы) моментов целостного состояния "героя Достоевского" в интерпретации Бахтина можно утверждать, что мы имеем дело с эстетизацией субъекта трагического процесса смысло-жизненного поиска, который лишь на уровне видимости самоопределен и самозавершен, но по сути - социально детерминирован и по отношению к герою, и по отношению к автору.

Итак, назовем существенные свойства эстетического состояния, которые подчеркивает М. Бахтин:

1. Целостность,

2. образность,

3. символичность,

4. идеологичность,

5. индивидуализированность,

6. двойственность (как у Ролана Барта),

7. конкретность и

8. диалого-диалектичность.

Глава третья

"Хронотоп". "Целое-становление-связь".

В первой главе мы рассмотрели иерархию целого, а вместе с ней проблему "синхронической детерминации целого (как понимает ее М. Бахтин). Однако "...каждая теоретическая проблема должна, замечает Бахтин, - быть ориентирована исторически. Между синхроническим и диахроническим подходами к литературному произведению должна быть непрерывная связь... взаимная обусловленность..." (5. с. 16). Уже в этом утверждении М. Бахтина намечается методологи чески важная проблема детерминизма - "проблема связи состояний". Автор приведенной мысли подчеркивает и конечную причину различий в содержании и форме разновременных срезов бытия литературного произведения, которую он видит в самоизменении социального мира. "...всякое литературное произведение имманентно социологично. В нем скрещиваются социальные силы, каждый элемент его формы пронизан социальными оценками" (5. с. 181).

Следовательно, в данной главе мы будем анализировать соотношение трех видов целого:

а) социальный мир как временное целое;

б) романный жанр как целостная часть жанра как целого;

в) героя и его социально-природное романное окружение как целостная часть романа как целого.

То есть будем исследовать прежде всего два взаимосвязанных аспекта:

1. Становление романа и

2. роман становления.

1. Становление романа

Прежде, чем обратиться к исторической поэтике М. Бахтина, следует заметить, что мы исходим в данном вопросе из того диалектического положения, что в развитом состоянии объекта в снятом виде содержатся все существенные характеристики его предшествующих состояний. Поэтому считаем целесообразным привести в тексте современное определение романного жанра, чтобы затем проследить становление его сущностных характеристик во времени.

"Роман - это эпическое произведение, в котором повествование сосредоточено на судьбе отдельной личности в процессе ее становления и развития, развернутом в художественном времени и пространстве, достаточном для передачи "организации" личности.

Являясь эпосом частной жизни, "изображением чувств, страстей и событий частной и внутренней жизни людей" (Белинский), роман представляет индивидуальную и общественную жизнь как относительно самостоятельные, не исчерпывающие и не поглощающие друг друга стихии, и в этом состоит определяющая особенность его жанрового содержания " ( 13. сс. 329-330).

К указанным существенным характеристикам романа М. Бахтин добавляет следующие:

Особенности трактовки "характера" в романе: "Человек до конца не воплотим в существующую социально-историческую плоть" (4. с. 480), поскольку он либо больше, либо меньше своей актуально реализованной судьбы. Для нашего исследования важно то, что Бахтин выявляет тождество и различие романа (как эпического про изведения, с одной стороны и эпоса, - с другой.

- Предметом эпоса служит национальное (коллективное - Б.С.) прошлое - это абсолютное прошлое;

- источником эпопеи служит национальное предание, а не личный опыт и на его основе "вымысел";

- эпический мир отделен от современности;

- установка эпопеи (как и прочих нероманных жанров) на незавершенность своего содержания;

- эпопея пророчит, поскольку все, что будет, уже было. Бахтин подчеркивает существенную генетическую связь романа с фольклором и "сократическим диалогом": и в том, и в другом заложены не только зародыши, но и развитые элементы романного жанра;

- амбивалентность смеха ("уничтожая утверждает); - все прошлое и божественное изображается на "низком" языке "низкой современности";

- историчность хронотопа (единства времени и пространства); - "сократический диалог" оказал на роман влияние своей острой проблемностью и утопической фантастикой;

- незавершенное настоящее "диалогов" тяготеет к будущему более, чем к прошлому;

- они двуязычны.

Существенные изменения в соотношении времен обусловили соответствующие изменения в структуре художественного образа:

- ориентация человека на открытое к будущему настоящее делает его образ незавершенным и неравным себе в любой момент своего бытия в мире.

- Романист тяготеет ко всему, что не готово, становится;

- в поле романного изображения появляется образ самого автора;

- новые взаимоотношения автора и изображаемого им мира: они находятся теперь в одних и тех же ценностно-временных измерениях;

- изображающее авторское слово лежит в одной и той же плоскости с изображенным словом героя и может вступать с ним в диалогические отношения и смешанные сочетания; тут образ автора уже не формален;

- Для художественно-идеологического сознания время и мир впервые становятся историческими;

- стилистическая трех мерность романа, связанная с многоязычием м сознанием, реализующимся в нем. - Все эти специфически-сущностные определения романа детерминированы состоянием социального мира:

- рост и укрепление многообразных (в том числе и многоязычных) связей между народами;

- многоязычие (в частности, многообразие внутриязыковых диалектов) стало творческим, обогащающим взаимодействующие культуры, (см. сс. 450-473).

Итак, выявив совокупность существенных свойств романа как специфического целостного состояния жанра как целого, мы перейдем теперь к его истории, прослеживая возникновение, становление и развитие отмеченных выше его характеристик. М. Бахтин (как и современная историческая поэтика) началом истории романа считает античность - 11-У1 века нашей эры.

Напомним характеристики духовного состояния античного человека, определявшие соответствующие свойства своих целостных частей: искусства, философии искусства, а опосредованно - литера туры и ее жанров.

Каковы особенности античного искусства и его философской рефлексии?

а) космоцентризм - в центре их внимания находится образ чувственно воспринимаемого космоса, который безличен, вещественно объективен, в сущности неизменен, в абсолютных пределах этой сущности.

б) Красота в античной эстетике и искусстве неотделима от тела. Античные философы искусства - в том числе и литературы - были, видимо, первыми теоретиками структурализма, поскольку рассматривали предмет искусства с формальной, технической его стороны, игнорируя его содержание. Существенной функцией искусства они считали пользу. Оно было пассивно, статично и неизменно.

в) Философия искусства руководствовалась принципами: структуpы, пропорции, гармонии;

г) основными понятиями, выражающими связь эстетических частей как целого были: число, мера, ритм, гармония.

В этих духовных условиях возник романный жанр; и анализ его специфических свойств М. Бахтин осуществляет посредством понятия "хронотоп" (время пространство), введенного в литературоведение Гете. "...всякое вступление и сферу смыслов, - замечает Бахтин, совершается только через ворота хронотопа" (4. с. 406). Несколько ранее он аргументирует хронотопический подход:

"Хронотоп определяет единство литературного произведения в его отношении к реальной действительности и включает ценностный момент, выделяемый в ходе абстрактного анализа" (4. с. 391). М. Бахтин в хронотопическом единстве выделяет как ведущую сторону "Вpемя".

Следует подчеркнуть, что содержанием и той и другой универсальных форм бытия является движение и что "пространство есть время сосуществования, а время есть пространство изменений. Поэтому вряд ли с точки зрения диалектики будет правильным искусственно разрывать это не разрываемое единство. Ведь взаимодействующие (сосуществующие) объекты и порождают изменения, движение, смену состояний, то есть собственное содержание времени. Но это не значит, что пространство уступает место времени: время всегда пространственно. Нельзя разрывать "интенсивный" (время) и "экстенсивный" (пространство), как формальные моменты общего содержания-основания.

М. Бахтин начинает исследование романного хронотопа с "авантюрного романа".

В этом типе романа "...чистое зияние между двумя моментами (начало и конец) биографического времени, никакого следа в жизни героев и их характеров не оставляющее" (4. с. 240); "...полностью отсутствуют приметы исторического времени, всякие следы эпохи... Это время ни в чем не оставляет никаких следов, никаких сохраняющихся примет своего течения" (4. с. 241)."Ведь все это время слагается из случайных одновременностей и случайных разновременностей" (4. с. 245). "Характер данного места не входит в событие как его составная часть, место входит в авантюру лишь как голая абстрактная экстенсивность... Авантюрный хронотоп характеризуется абстрактной технической связью пространства и времени, обратимостью моментов временного ряда, их переместимостью в пространстве" (4. с. 250). "Мир и его характеристики не определены, а закономерности и необходимые связи его этому романному герою чужды и незнакомы" (4. с. 251). "Все в греческом романе описывается как единичное, единственное, нет целостного описания, с указанием сходства и различия, каждый предмет довлеет себе" (4. с. 252).

Обильное цитирование вызвано необходимостью точно определить, во-первых, те существенные, по Бахтину, свойства возникающего европейского романа, чтобы их соотнести со свойствами развитого состояния этого жанра; а во-вторых, выявить философско-методологическую позицию М. Бахтина в изучении этого вопроса.

Итак, если соотнести совокупность существенных характеристик современного романа с теми, которые подчеркивает Бахтин у "возникающего" то, видимо, можно назвать лишь два:

1. и тот и другой есть эпическое произведение, в котором повествование сосредоточено на судьбе отдельной личности.

2. И в современном, и в античном авантюрном романе авторы "завершают" своих героев, хотя и существенно по-разному.

"Человек выходит из авантюры тождественным с самим собой, что есть организующий центр образа человека в греческом романе" (4. с. 256); "...к концу восстанавливается исходное, нарушенное случаем равновесие. Человек прочен, устойчив" (4. с. 257).

Однако тут есть и различие:

" Если современный герой сам в себе не завершен, то герой авантюрного романа античности самозавершен.

- Если согласиться с М. Бахтиным, то в античном авантюрном романе не просто "абстрактный", а совершенно отсутствующий хронотоп как определитель художественного единства произведения и реальной действительности.

Во-первых, мы считаем, что без присутствия хронотопа никакое художественное, тем более романо-жанровое произведение состояться не может, лаже на стадии своего возникновения.

Во-вторых, - физические время и пространство не являются ведущими аспектами художественного времени и пространства, ибо тут ведущую роль играют социальные время и пространство.

Как известно, сущностью и содержанием социальной формы движения является деятельность. Разве герои авантюрного античного романа не действуют, не заполняют "зияние" между "началом и концом биографического времени" своей активностью, чтобы восстановить "нарушенное равновесие"? И тут не важно, что эти действия включает и стимулирует случайность: необходимая или случайная деятельность есть все равно деятельность. Пусть она не ведет к существенным изменениям во внутреннем мире человека и в его неопределенном социально-природном окружении, но она превращает "конец" в "начало", "неравновесие" в "равновесие", - а это - движение; есть движение, - значит есть время, социальное время, хотя содержание его трансформативно, круговоротно.

Социальное пространство в отличие от физического или географического и представляет собой прежде всего совокупность сосуществующих взаимодействий, связей и отношений человека с живым или опредмеченным человеком. Как можно отрицать реальное пространство в рассматриваемом типе античного романа, если он действует, стало быть, взаимодействует, вступает в связи, отношения с людьми, городами, странами, произведениями искусства, чуждыми и незнакомыми ему законами этих стран и городов. Отчуждение - это тоже отношение как элемент социального пространства. Другое дело, что это очень узкое, частное, индивидуальное социальное пространство. И такие определения его, по нашему мнению, более адекватно отражают суть возникающего хронотопа. Те же самые определения можно экстраполировать и на время.

Таким образом, в античном авантюрном романе возникает и основное внутреннее противоречие эпического произведения: противоречие между человеком, стремящимся сохранить свою свободу от общества в процессе становления человеком в обществе. На стадии возникновения человек, как сторона этого противоречия, пытается взять у общества свою социальную сущность "без возврата", а отсюда и возникает частное, можно даже сказать, эгоистическое искажение социального времени и пространства. Однако, как замечает Бахтин, жизнь такого человека полна случайностей. Хотя Бахтин и напомнил нам о единстве случайности и необходимости, однако он не связал эту случайность с противоречием между личностью и обществом. Именно действительное время и пространство, которое стремится игнорировать частное, эгоистическое лицо, врывается в его частное время и пространство, болезненно и постепенно расширяя его.

Проследим теперь движение этого основного противоречия, от которого зависит движение, развитие всех существенных свойств романного жанра, в том числе и единства времени и пространства (хронотопа). Подчеркнем еще раз нашу мысль: история романного жанра есть история основного противоречия, изображаемого в нем. И обратимся с этой целью к следующему типу авантюрного античного романа - к "авантюрно-бытовому".

Какие специфические его признаки называет М. Бахтин?

- Сочетание авантюрного времени с бытовым; - "жизненный путь дан в оболочке метаморфозы (превращения)";

- жизненный путь героя сливается с реальным путем странствований;

- диалектическое единство превращения и самотождественности во времени и пространстве становится сущностной определенностью человека.

В развитой форме все эти характеристики обнаруживаются в фольклоре, влияние которого на этот тип романа существенно.

- Мотивы "метаморфозы-тождества" переносятся на весь социально-природный мир. И фольклорное и античное философское понимание этого единства включало в себя признание "скачкообразного" развития вещей, перехода их от одного своего состояния к другому и существенной связи между этими последовательно разновременными состояниями этой вещи.

Следует отметить, что в ходе анализа хронотопа авантюрно-бытового романа Бахтин адекватно понимает определяющую связь между конкретным единством социального времени и пространства и стадией движения основного противоречия между личностью и обществом.

Понятие "метаморфоза", схватывающее момент разрешения противоречия между личностью и обществом, дополняется понятием "кризис", которое схватывает предлежащий акту разрешения момент обострения указанного противоречия. Однако процесс бытия противоречия как целого, включающего в себя необходимые моменты возникновения и становления этого противоречия целого, не изображается; поэтому М. Бахтин делает вывод, что "Здесь нет становления в точном смысле, но есть кризис и перерождение (которые решающим образом определяют судьбу человека - Б.С.) (4. сс, 66-267).

М. Бахтин отмечает новый существенный момент в художествен ном изображении основного противоречия - формирование опосредующего звена между его сторонами (человеком и обществом), то есть "Быт" Он, в известной мере проясняет, сближает и смягчает это противоречие, по крайней мере, настолько, насколько быт становится целым. Однако "бытовой посредник", как особенное, или как конкретное бытовое единство единичного (человека) и общего (общества) еще изображается в романе как "раздробленное многообразие", между элементами которого еще отсутствуют существенные связи, а поэтому социальные противоречия между "особенным" (бытом) н "общим" (социальным целым) лишь намечаются. Противоречивость же самого возникающего особенного (быта) также только возникает.

И все-таки даже эта, только возникающая цепь детерминации "человек-быт-общество" существенно изменяет соотношение случайности и необходимости в жизни человека.

То есть, если обратиться к понятию "Я" как единства "бытия-для-себя" и "бытия-для-другого", то можно сказать, что авантюрное "Я" отличается от "Я" авантюрно-бытового тем, что в первом "бытие-для-себя" внеположено "бытию-для-иного;. в авантюрно-бытовом "Я" происходит постепенное и болезненное сближение этих противоположностей через "быт", хотя "Я" еще отчаянно, по инерции борется за свою, ничем не ограниченную свободу от общества,

а по тому агрессивно-отрицательно относится к "быту" - как к "пре исподней", как к "могиле" своей свободы.

Однако в жизни человека этот "посредник" начинает играть существенную роль - он изменяет соотношение случайного и необходимого в судьбе человека.

Если в авантюрном "Я" случай (социальное давление на человека) начинает жизненный ряд его и завершает, то теперь его начинает человек, хотя и не творчески, отрицательно: через ошибку, заблуждение. И завершается этот ряд вновь человеком. Так что этот "ряд" можно представить как: "вина-наказание-искупление-блаженство". Элементы этого ряда без сомнения указывают на заметное смягчение напряженности основного противоречия между "Я" и "Другим"; ведь заблуждение и ошибка - это уже не сознательная асоциальность "Я"; а искупление и блаженство говорят о возникающем понимании этим "Я" роли и значения в его судьбе социального мира. "Таким образом, - заключает М. Бахтин, - авантюрный ряд с его случайностью здесь совершенно подчинен объемлющему, осмысливающему его ряду, который уже управляется... не авантюрной логикой. Этот ряд (вина-наказание-искупление-блаженство) определяет, прежде всего, саму метаморфозу, то есть саму смену образов героя... и этому ряду присуща определенная форма необходимости..." (4. с. 269). М далее Бахтин пишет о том, что основной формой проявления этой необходимости становится ответственность человека и, видимо, не только внутренняя, но и внешняя. Все это ведет к возникновению существенных связей между разновременными состояниями человека.

Указанные особенные характеристики специфического бытия основного противоречия порождают соответствующий хронотоп. "...временной ряд здесь - существенное и необратимое целое... Пространство становится более конкретным и насыщается... жизненным смыслом и получает существенное отношение к герою и его судьбе" (4. сс. 270-271). Однако, по мнению Бахтина, и тут "...человек изолирован и приватен, активность его лишена творческого момента, а потому связь человека с миром носит внешний характер. Человек переживает совершенно независимо от мира. Сам мир остается неизменным... Основной ряд романа, хотя необратим и целостен, замкнут, изолирован и не локализован в историческом времени" (4. с. 270).

Прежде чем определить свойства романного жанра в том состоянии, которое представлено данным типом романа, мы не можем не сказать несколько слов о том, что выводы Бахтина совершенно не вытекают из характеристик соотношения человека и общества. Как можно отрицать "становление человека в точном смысле", если его превращения необходимо детерминированы социальным миром и определяют всю его судьбу? Как можно утверждать, что "человек приватен и изолирован, а связи его с миром внешние, если имеется "вина", "ответственность", "наказание", "искупление", "блаженство"? Выходит у Бахтина так, что человек, как сторона основного противоречия, по сравнению с авантюрным романом не претерпел никаких внутренних и внешних изменений.

Мы сознательно и назойливо обращались к тексту М. Бахтина, чтобы наши критические замечания не показались произвольными.

Если в "авантюрном Я" случайность (по отношению к человеку) есть необходимость (по отношению к обществу), то в "авантюрно-бытовом Я" и его жизненном ряде - случайность есть ошибка, заблуждение. За что человек готов нести ответственность, быть наказанным и блаженствовать по причине своего примирения с обществом. Более того, временной ряд человеческой жизни стягивает необходимая, то есть социально-необходимая связь.

Конечно, мы не обращались к роману Апулея или Петрония, но не сомневаемся в адекватности их критического анализа Бахтиным; однако с его философскими выводами мы не можем согласиться.

Свобода "авантюрного Я", стремящаяся к абсолютной, здесь обнаруживает заметное (мягко говоря) движение в направлении самоограничения через осознание социальной необходимости.

Итак, какие же романные свойства выделяет М. Бахтин и какие отмечаем мы в рассматриваемом типе романа?

1) Это - эпическое произведение, повествующее о личности; по нашему мнению, в отличие от авантюрного романа здесь возникает художественный образ становления, или "передачи организации" личности.

2) На смену "Я-хронотопа" возникает "Я-быт-общество-хронотоп".

3) Мы считаем, что обозначается существенное свойство современного романа - проблемность в связи с кризисом, виной, ответственностью.

4) Мы утверждаем, что возникает еще одно существенное свойство - "диалогичность", (между человеком и обществом), художественно воспроизведенная.

5) И здесь человек есть не равный себе в любой конкретной социальной ситуации, потому что никогда полностью не воплощается "в конкретную социально-историческую плоть" (Бахтин).

6) Возникает свойство незавершенности героя в себе; но его не завершает и автор (как у Достоевского). Автор только формально присутствует в романе, как творец.

Для третьего типа античного греко-римского автобиографического и биографического романов, по Бахтину, (с нашими дополнениями) в плане основного пpотивоpечия - "человек-общество" было хаpактеpно:

- Внутреннего человека - "человека для себя" и особого под хода к себе самому еще не было. "Единство человека и его самосознание было чисто публичным,.. Это - сплошная овнешненность (как и овнутренность - Б. С.) 3" 0Внешние и внутренние моменты образа чело века были однородными и тождественными в проявлении... Быть вовне

- быть для других, для коллектива, для своего народа" (см. 4. сс. 283-285).

Таким образом, основное противоречие не разрешается, а "умерщвляется" в идеале сущностного тождества человека и общества. В человеке как единстве "бытия-для-себя" и "бытия-для-другого" абсолютен последний момент: человек есть лишь персонифицированный коллектив, народ. А отношение между личностью и обществом - это лишь с а м о отношение общества. То же самое вполне можно экстраполировать и на римскую разновидность данного типа романа, где "посредник-семья" сущностно един с государством (политическим народом).

Однако здесь в о з н и к а е т и существенно новое - "Этот римский жанр связывает поколения, прошлое и будущее, а поэтому менее пластичен, но глубже проникнут историческим временем" (4. с. 288).

Следует несколько слов сказать о том, что в римско-эллинистическую эпоху (Плутарх, Светоний) в романном жанре формируется проблема "характера".

В основании двух разновидностей ее решения ("энергетической" (Плутарх) и "аналитической" (Светоний) лежало аристотелевское учение об энтелехии, энергии, которая есть изначальная цель и причина развертывания человеческой жизни. Тут юность есть функция от "завершенности".

"Характер" вне актуальной и исторической обусловленности; он - сам себе, вне времени и пространства; а биографическое время, как ряд связанных событий, необратимо.

Свойства характера в его внутреннем времени обратимы: они могут проявиться раньше или позже, но поскольку характер - это энергия, деятельность, которая опредмечивается в событиях теку чей, исторической действительности, постольку "характерное время" также имеет свою "внешнюю необратимость" и "внешнюю пространственность", которые являются, следовательно, общими для общества, его истории, с одной стороны и человека-характера, - с другой. Но это "временное и пространственное пересечение" человека-характера и социума не есть "свое-другое" характера, но "внешнее-другое", безразличное для него. По существу, здесь нет возможности говорить об основном романном противоречии; ведь внешнее единство (в событии) человека-характера и общества, случайно, по крайней мере, для человека.

Таким образом, исходя из приведенного выше определения рома на, можно высказать сомнение в том, что такой тип эпического про изведения мы в праве относить к романному жанру:

- Нет системообразующего противоречия;

- нет проблемности, потому что "встреча" с социумом случайна; - герой-характер в себе "неопределенно-завершен". Так что о

"передаче организации личности" говорить невозможно по причине этой неопределенности и случайности чередования свойств в их внешних (социально-событийных проявлениях).

Такая концепция характера существенно напоминает ясперсовскую "экзистенцию", но у К. Ясперса эта "экзистенция" одинакова у всех и общение этих "всех" она делает необходимым и существенным. Здесь же все неопределенно и случайно. Даже диалог, "который имеет место между героем-характером и Социумом, случаен и не имеет обратной существенно-смысловой связи.

"Второй тип биографии можно назвать "аналитическим". В осно ву его кладется схема с определенными рубриками, по которым распределяется весь биографический материал: общественная жизнь, семейная жизнь, поведение на войне, отношения к друзьям, достойные запоминания изречения, добродетели, пороки, наружность и т.п... свойства характера подбираются из различных и разновременных событий и случаев жизни героя и разносятся по указанным рубрикам... временной биографический ряд оказывается здесь разбитым... Руководящим началом и здесь является целое характера, с точки зрения которого безразличны время и порядок проявления той или иной части этого целого. Уже первые штрихи (первые проявления характера) предопределяют твердые контуры этого целого, и все остальное располагается уже внутри этих контуров... в систематическом порядке" (4. с. 292).

Во-первых, мы считаем, что будет адекватнее эту разновидность романа определить как "гипотетико-индуктивную", потому что здесь художник исходит из "идеи целого"; но конкретное содержание и структуру целого он выявляет эмпирически, осуществляя затем обобщение и классификацию по видам специфических "сгустков" социальных отношений.

Характер понимается, по сути, как "сущностный монолит", равнодушный к пространственно-временному структурированию.

Во-вторых, гипотетико-дедуктивный характер, несомненно, менее неопределенен, чем "энергетический", поскольку фактически тождествен совокупности эмпирически обнаруженных свойств, организованных в целое по принципу социальной значимости.

В такой интерпретации героя более эксплицитна завершающая ценностно-смысловая вненаходимость автора, акт его "вживания", "избыток видения" и "изоляция" как момент эстетизации.

В заключение мы соотнесем специфически-сущностные свойства этого типа романа с характеристиками развитого романного жанра.

Это - эпическое произведение, повествующее о бытии личности в процессе эмпирического проявления ее характера в социальном времени и пространстве, обнаруживающих и передающих "организацию" этого характера с точки зрения его социально-значимых видов отношений.

Герой здесь не только внутренне целостен и завершен (это отличие его от современного героя), но завершен и автором в гипотетико-индуктивной системе свойств.

Автор, хотя и формален, но активен, особенно в плане эстетизации познавательно-этической ценности героя, используя для этого социально-значимый критерий.

Подчеркнем, что его вненаходимость, вживание, избыток виде ния и изоляция относятся лишь к эмпирически проявленному характеру.

В социальном времени и пространстве происходит диалог чело века и общества, но он не актуально и двусторонне активен, скорее пассивно-ретроспективен, потому что "вопросы и ответы социума и ответы и вопросы героя-характера не происходят в прямом и "живом" акте взаимодействия. Ведь на существенный вопрос социума в данном общении с героем он может дать ответ не обязательно в первом следующем своем проявлении, а далеко в другом социальном времени и пространстве. Конечно, назвать диалогом это можно только условно.

Герой и здесь до конца не воплотим в любом социально-историческом событии с точки зрения его внутренних возможностей. Завершая философский анализ бахтинской поэтики античного романа, следует сказать, что роман в эту эпоху переживает стадию своего возникновения. Основанием такого утверждения служит то, что в рассмотренных Бахтиным эпических произведениях предпринимается первый шаг художественно изобразить бытие человека в обществе и те сложные и противоречивые отношения, которые складываются между ними. Степень и глубина духовного проникновения в сущность человека, общества и их отношений, а также античное понимание эстетического, - все это обусловило соответствующие степень и уровень литературно-художественного изображения основного романо-образующего противоречия и его сторон. Античный романист в основ ном эстетизировал умозрительные "модели", "схемы" человека, общества и их взаимодействия, которые выработала античная философия.

Исследования Бахтина позволяют обнаружить возникновение почти всех специфических характеристик современного романного жанра, определенность которых детерминировалась указанными выше степенью и уровнем художественного освоения противоречивой природы взаимоотношений между героем эпического артефакта и его социальным окружением.

М. Бахтин (как философствующий литературовед) верно отмечает, что историческая ценность той или иной эпохальной духовности (отражаемой в частности, в художественной литературе) состоит в степени развитости ее способности адекватно отражать конкретное содержание социального времени. ".., не может быть и речи об отражении эпохи вне хода времени, вне связи с прошлым и будущим... Современность, взятая вне своего отношения к прошлому и будущему, утрачивает свое единство, рассыпается на единичные явления и вещи, становится абстрактным конгломератом их" (4. с. 296).

На рассмотренной нами стадии "возникновения" романного жанра понимание "хода времени", опирающееся на мифологический опыт, находится в зачаточном состоянии. И это выражается, прежде всего, в том, что внимание к "источнику" этого "хода времени", каковым является "социальное противоречие", только формируется. И это ценное начало античность передала Средневековью. Однако в условиях духовного деспотизма Церкви это "начало" было помещено в основание "вертикали" - от твари до Бога, и к этому "началу" (Богу) должен двигаться человек. Художественная литература значительной частью своих представителей эстетизировала это движение "по вертикали". Но под влиянием "фольклорной временной инверсии", которая "приземляла" поиски социального идеала (человеческой гармонии, совершенства, справедливости), помещая все это в "земное прошлое", что хотя и опустошало будущее, но позволяло отдельным великим художникам средневековья в пределах "вертикального мышления" высказывать имплицитные сентенции о "горизонтальном движении" человека и общества, источником которого являлось "противоречие между реакционными и прогрессивными социальными силами. К таким художникам М. Бахтин относит прежде всего Данте. Этот гений посредством метода "осмысливающей одновременности" ("вертикальное мышление") искал причины подлинного движения - "движения вперед". Пользуясь "латентными приемами" (символом и аллегорией), художники стали изображать пространственно-временное реальное движение. Но главное в "осмысливающей одновременности" заключалось в том, что оно отражало социальные противоречия эпохи. Отсюда исключи тельная напряженность мира, которую создает борьба живого исторического времени с вневременной, потусторонней идеальностью.

Существенную роль в творчестве "вертикально-горизонтальной" направленности сыграли народные образы плута, шута и дурака, которые позволяли изображать "рискованные" перед лицом церковной доминанты в обществе прогрессивные, критические мысли.

Мы не станем подробно останавливаться на бахтинском анализе "рыцарского романа, который мало что даст для нашего исследования. Скажем лишь, что его авторы, подобно авторам времен заката Римской империи, эстетизировали "чудо" и "бескорыстную авантюру", в которых искали спасение господствовавшие классы от интуитивного схватывания надвигающегося краха их порядка.

Обратимся к тем писателям-мыслителям, которые художественно изображали поиск духовно-практических путей выхода человека и общества из глубокой и целостной общественной стагнации. Одним из таких писателей-романистов был Франсуа Рабле (ХУ1 в.).

М. Бахтин видит социально-историческое значение творчества Ф. Рабле в том, что он решал задачу "...собрать распадающийся мир (в результате разложения средневекового мировоззрения) на новой материальной основе. Средневековая целостность... мира... разрушена. Разрушена была и историческая концепция средневековья" (4. с. 354). Решая эти задачи, Рабле, по Бахтину, опирается на преемственную связь с фольклором, в котором уже намечалось представление об историческом времени, в котором индивидуальные жизненные ряды вовлекались во всечеловеческий жизненный поток; социальная действительность "очищалась творческим народным смехом (амбивалентность карнавального смеха), а "официально-высокое и незыблемое выражалось на "низком языке" подвижного настоящего и возможного будущего. Романы Рабле характеризует актуальность, конкретность, детализованность, отсутствие абстрактной символики, схематизма и связь с живой жизнью. Но главное (и это подчеркивает то же и Бахтин) в его творчестве - это идея развития и входящие в нее аспекты связи, борьбы старого и нового, а также идея безграничных возможностей самоутверждения человека в мире.

Проблема роста и становления является ведущей в образах Рабле. "Рабле выходил за пределы эпохи в ее историческую перспективу. Он не верит эпохе на слово, разрушает официальную ее картину посредством карнавального смеха... И мир ближайший с его индивидуально-единственными вещами, людьми и событиями историчен. Но за ним стоит исторически более значительный мир" (4. с. 485). То есть Ф. Рабле отстаивает целостность не только актуальной социальной действительности, но и истории человеческого рода.

Таким образом, художественным гением Франсуа Рабле была схвачена противоречивая природа социально-исторического процесса, а также необходимость активного участия человека в разрешении назревших общественных противоречий; причем, эта человеческая активность должна быть разумной, чтобы не все из прошлого и кризисного настоящего полностью уничтожалось, поскольку как в настоящее из прошлого вошло положительное, ценимое в народной традиции, так и в будущее войдет то, что "пропустит" туда народный "щедро-строгий" гений. Рабле "...обладал, - замечает Бахтин, исключительным чувством нового ... существенно нового, которое действительно рождалось из смерти старого и которому, действительно, принадлежало будущее" (4. с. 500). Следовательно, Франсуа Рабле поднялся до эстетизации диалектики социально-исторической действительности, в которой (эстетизации) имплицитно изображены:

а) процесс разрешения социальных противоречий;

б) акты диалектического отрицания (уничтожение отжившего в старом и удержание того, что в нем способно служить новому), роль сознательной деятельности людей в осуществлении этих процессов.

М. Бахтин подчеркивает чрезвычайно ценное в раблезианской концепции народа как субъекта социально-исторического процесса: "Он исходит из бесконечной человеческой природы. Все ограничения он оставил умирающему миру. Это - образ неограниченных возможностей... Раблезианский "большой человек" глубоко демократичен... он велик полнотою осуществления и раскрытия всех человеческих возможностей и он велик в реальном пространственно-временном ми ре" (4. с. 391).

Новое, диалектмко-художественное понимание основного противоречия между личностью и обществом обусловило и новый, раблезианский хронотоп. Время у него максимально устремлено в будущее, потому что в будущее устремлена активная историческая деятельность человека. Хотя, как отмечает Бахтин, у Рабле "...еще нет четкой дифференциации времен: настоящего, прошлого и будущего, предполагающей существенную индивидуальность, как точку отсчета... Время это глубоко пространственно и конкретно. Оно неотделимо от земли и природы... сплошь вовне, как и вся жизнь... сплошь едино... все вовлекает в свое движение... не знает никакого неподвижного "устойчивого фона" (4. сс. 357-358). Ф. Рабле стремится "очистить" реальное социальное время и пространство "...от моментов потустороннего мировоззрения, от символических и иерархических осмысливаний этого мира по вертикали... (Это) воссоздание (эстетически - Б.С.) адекватного пространственно-временного мира как нового хронотопа для нового "гармонического, цельного человека и новых форм человеческого общения" (4. с. 318).

По нашему мнению, Бахтин не учитывает и здесь специфику раблезианского социального пространства, о чем мы уже высказывались ранее. Он отождествляет физическое и социальное пространство, рассматривая последнее как: физическое, наполненное социальным содержанием. Разумеется, такое имеет место. Мы же утверждаем, что "социальное пространство" есть именно "социальная универсальная форма" человеческой, коллективно-организованной исторической деятельности (в том числе и общения). Пространство - это вся совокупность актуальных общественных отношений, связей и взаимодействий человека.

Итак, в каком количественном и качественном состоянии мы застаем романные свойства в творчестве Франсуа Рабле.

Человек, как сторона системообразующего романного взаимодействия, в известной степени типизирован в ущерб индивидуальности; но эта типизация существенно снята раблезианской концепцией бесконечных возможностей человека (и общества). Становление человека в романах Рабле является отражением становления социального мира, так что "организация личности", воспроизводимая в романе, - это "пространственно-временная копия" организации общества в том же пространственно-временном срезе истории. Среди других свойств романного жанра своей развитостью и действенностью выделяются прежде всего:

- Диалектически творческая, народно-карнавальная смеховая амбивалентность;

- проблемность, связанная с поисками путей решения социального кризиса и перспектив дальнейшего развития человека и общества;

- диалогичность, прежде всего намечающаяся диалектическая связь времен;

- свойство незавершенности героя в-себе и незавершенности героя автором, как результат раблезианской концепции бесконечных возможностей человеческой деятельной природы;

- невоплощаемость человека, а конкретной социально-исторической плоти.

Роман Франсуа Рабле - это самое развитое состояние данного жанра со времен античности, послужившее исходным основанием его развития в новое и новейшее время.

§2. Роман становления

как развитое состояние романного жанра

Поскольку сущностью романа является взаимоотношения человека и общества, всестороннее раскрытие роли каждой из сторон взаимодействия в бытии другой, постольку мы считаем необходимым степень развитости, зрелости романного жанра определять в зависимости от того, насколько полно и продуктивно та или иная стадия или состояние бытия романного жанра решает именно эту проблему - проблему становления активного человека в становящемся обществе.

В авантюрном романе (различных его разновидностей), по мнению М.Бахтина, даже постановка этой проблемы невозможна (см. 5. с. 201). Социальный мир в этом типе романа пространственно много образен, статичен и лишен целостности.

Герой - готовая и неизменная точка (Бахтин), движущаяся по этому многообразию, меняя лишь внешнее свое состояние по отношению к тем или иным единицам (или их группам) этого многообразия, внутренне оставаясь неизменным.

Время не исторично и почти совсем лишено существенных связей как внутри себя, так и с пространством.

Тип романа испытания, особо выделяемый М. Бахтиным, так же не знает 1становящегося 0человека, а тем более общества. Герой этого романа идеален, абстрактен, статичен, хотя внутренне развит, сложен и един. Обстоятельства лишь испытывают героя, но не меняют его.

Мир в таком романе прикреплен к герою, лишен самостоятельности и историчности. Он не меняет героя, и герой даже не ставит перед собой преобразующей задачи. Так что можно говорить о том, что здесь отсутствует продуктивное взаимодействие человека и общества.

В биографическом романе становится 0жизнь героя, но сам он неизменен, по мнению М. Бахтина. Единственное существенное изменение героя, - замечает Бахтин, - кризис, перерождение" (5. с. 195). Мы уже выражали свое несогласие с Бахтиным в том, что кризис и перерождение человека не относятся к процессу его становления; ведь в содержании кризисного состояния анализ может обнаружить указания на его причины: предшествующие состояния человека и факторы их изменений. Превращение же человека, приобретение им качественно нового характерологического или социального состояния тем более снимает в себе причины и условия своего становления. Связь героя с миром существенная; но черты его характера, по Бах тину, готовы и неизменны.

Биографическое время относится только к жизненному процессу (как целому) героя; этот процесс (а вместе с ним и время) реален, ограничен, неповторим и необратим. Историческое время (связь поколений) зачаточно.

Первые попытки литературно-художественной постановки и решения проблемы становления 0человека в обществе и его ответного воздействия на формирующую его социальную среду относятся к концу ХУ111 века. Конечно, этому предшествовал сложный и длительный (ХУ-ХУ11 вв.) философский поиск ответов на многоразличные вопросы:

- о природе и сущности человека,

- о личности человека и его индивидуальности,

- о роли врожденных задатков в формировании характера человека, - о роли социальной среды в этом процессе и, наконец,

- о роли личности в формировании и изменении социально-исторической среды (Пикоделла Мирандола - XV в., Мишель Монтень - ХУ1 в., Т. Гоббс, Дж. Локк, Б. Спиноза - ХУ11 в.; Дидро, Руссо, Гельвеций, Вольтер, Гердер, Кант, Гете и др. ХУ111 в.).

Развивающееся в одних м становящееся в других странах Европы буржуазное общество нуждалось в свободном и инициативном человеке; оно многое сделало для освобождения человека в духовной и политической области. Однако эти же два века обнаружили существенный разлад между общественными ожиданиями и реальными результата ми этого процесса. Технический, экономический рост, улучшение экономических и политических условий жизни индивидов, - все это не вело автоматически к укреплению и совершенствованию нравственного облика человека; более того, приводило порой к значительному ослаблению и даже деградации нравственности. Таким образом, перед общественной (философской, научной и художественной) мыслью были поставлены актуальные, общественно-значимые проблемы, в частности, проблема факторов и условий формирования "социально делаемой" личности и причин различной степени асоциальности человека. Возник также вопрос: насколько само актуальное общество человечно, чтобы обеспечить положительные и достаточные человекотворящие условия. В этой связи необходимо было ответить еще на один вопрос: какую долю ответственности должно взять само общество, а какую индивид за возникающие между ними конфликты.

Все это стимулировало литературно-художественные усилия удовлетворить своими специфическими средствами жизненно-существенную потребность социума.

М. Бахтин исследует постановку и попытки решения всех этих вопросов в связи с проблемой хронотопа. Адекватность понимания, постановки и решения означенной выше целостной системы вопросов необходимым образом обусловлены, по Бахтину, процессом духовно-практического освоения человеком и обществом исторического время-пространства.

М. Бахтин различает пять типов романа становления:

1. В романах циклического хронотопа. "Так, в идиллическом времени, - пишет Бахтин, - может быть показан путь человека от детства через юность и зрелость к старости с раскрытием всех тех, существенных изменений в характере и воззрениях человека, которые совершаются в нем с изменением возраста. Такой ряд развития (становления) человека имеет циклический характер и повторяется в каждой жизни" (5. с. 202).

2. Вторая разновидность циклического становления человека изображает его в процессе перехода от юношеского, романтико-идеалистического мироощущения, мировосприятия и миропонимания к мировоззрению взрослого человека. Для этого типа романа становления, - замечает М. Бахтин, - характерно изображение мира и жизни как опыта, как школы, через которую должен пройти всякий человек и вынести из нее один и тот же результат - прозрение..." (там же).

3. Автобиографический и биографический тип романа становления. Время здесь преимущественно не циклично, индивидуально-неповторимо; становление здесь является результатом всей совокупности меняющихся условий и событий, деятельности и работы. Создается судьба человека, создается вместе с ней и он сам, его характер. Становление жизни-судьбы сливается со становлением самого человека..." (5. сс. 201-202).

4. Этот тип романа становления, в основу которого положена идея воспитания, М. Бахтин называет дидактико-педагогическим. Здесь художественно не только воспроизводится, но прежде всего разрабатывается процесс сознательного общественного "ваяния" личности с использованием для этой цели соответствующих (с точки зрения субъекта сложного и нового социально-целостного дела) духовных и практических приемов и средств.

5. Пятый тип романа становления М. Бахтин выделяет как самый существенный, потому что, во-первых, это становление личности "...дается в неразрывной связи с историческим становлением" (5. с. 202). Здесь человек в своем жизненном процессе вбирает в себя необходимые и существенные свойства и связи прошлого и настоящего, а вместе с тем наполняется возможностями и, а потому потребностью реализовать эти возможности, иначе говоря, он становится субстратом и субъектом единства времени. В четырех, выше рассмотренных типах романа становления изменения человека происходили на фоне ставшего и устойчивого социального мира; те изменения этого мира, которые он являл, были внешними, безразличными для его сущности; то есть сам же мир не становился; человек же приспосабливался к нему. "Человек становился, изменялся, развивался в пределах одной эпохи... Становление человека было, так сказать, его частным делом, и плоды этого становления были также частно-биографического порядка... Концепция мира как опыта в романе испытания была очень продуктивна: она поворачивала мир другой... стороной и привела к радикальному переосмыслению элементов романного сюжета и открывала новые, реалистически продуктивные точки зрения" (5. с. 202). Человек становился вместе с миром, который изображался в переходном состоянии. "Этот переход, - замечает Бахтин, - совершается в нем (человеке - Б, С.) и через него. Он принужден становиться новым, небывалым человеком. Речь идет именно о становлении нового человека. Организующая сила будущего здесь, поэтому чрезвычайно велика, не приватно-биографического, а исторического будущего" (5. с. 203). Изменяется, развивается сама сущность социального мира. В таком романе встанут во весь рост проблемы действительности и возможности человека, свободы и необходимости, проблема творческой инициативности" (5. с. 203).

М. Бахтин обращается к творчеству Гете, который в одном лице воплощал философа и художника. Бахтина интересует, прежде всего, гетевское понимание соотношения времени и пространства, то есть его учение о хронотопе. М. Бахтин подчеркивает в философском видении Гете пять очень важных для нашего исследования положений:

1) Содержанием времени и пространства являются движение.

Уметь видеть время, читать время в пространственном целом мира и с другой стороны, - воспринимать наполнение пространства не как неподвижный фон и раз навсегда готовую данность, а как становящееся целое, как событие; это умение, читать приметы хода времени во всем, от природы и кончая человеческими нравами и идеями" (5. с. 204). "Повсюду то, что до него служило... фоном для всяческих изменений,.. для Гете само оказалось вовлеченным в становление, до конца пропитывалось временем и даже оказывалось как раз наиболее существенною и творческою подвижностью". - заключает Бахтин (5. с. 210).

2. Это движение, по твердому убеждению Гете, (как отмечает М. Бахтин) есть проявление (опредмечивание - Гегель) деятельной и творческой сущности человека. "Время и пространство сливаются здесь (у Гете - Б.С.) в непрерывное единство... Исходной точкой творческого воображения в большинстве случаев служит определенная и совершенно конкретная местность. Это - кусочек человеческой истории, сгущенное в пространстве историческое время. Поэтому сюжет и действующие лица не приходят в него извне,.. а раскрываются в нем как с самого начала в нем присутствующие, как те творческие силы, которые жили, очеловечили этот пейзаж, сделали его говорящим следом движения истории... и до известной степени предопределили и дальнейший ход ее, или как те творческие силы, в которых нуждается данная местность как организаторах и продолжателях воплощенного в ней исторического процесса" (5.с. 231).

И, наконец, в результате этого процесса взаимной конкретизации и взаимопроникновения мир и история,.. сгустились уплотнились и наполнились творческими возможностями дальнейшего бесконечного реального становления и развития" (5. с. 232).

М. Бахтин отмечает преемственную связь между гетевским и фольклорным хронотопами, в частности, в понимании исторического времени (см. 5. сс. 234-235). Следовательно, история была понята Гете как способ бытия субъекта в хронотопе.

3. М. Бахтин подчеркивает, что немецкий мыслитель видит причину изменений, движения, развития социального мира и человека в противоречии. "Социально-экономические противоречия - эти движущие силы развития, - резюмирует Бахтин размышления Гете, - от элементарных, непосредственно зримых контрастов... до более глубоких и тонких проявлений в человеческих отношениях и идеях. Эти противоречия с необходимостью раздвигают зримое время в будущее. Чем глубже раскрываются они, тем существеннее и шире зримая полнота времени в образах художника-романиста" (5. с. 204).

4) Между последовательно разновременными социально-историческими срезами бытия Гете стремился обнаружить существенные и необходимые связи, чтобы "стянуть" эти срезы в целое истории. Его интересовал живой и весомый вклад прошлого в настоящее, а их вместе - в будущее. "Он хочет видеть. - замечает Бахтин, - необходимые связи прошлого в живом настоящем, понимать необходимое место этого прошлого в непрерывном ряду исторического развития. Такое исторически-действенное прошлое, определяющее настоящее, вместе с этим настоящим дает известное направление будущему, в известной мере предрешает будущее... Этим достигается полнота времени" (5. с. 214).

Изложенные мысли М. Бахтина касаются сущности понятия "связь состояний", которое мы подвергаем философскому анализу. Содержанием этого понятия как раз и являются внутренние, устойчивые, не обходимые и существенные связи между последовательно разновременными состояниями социально-исторического целого. М. Бахтин отмечает, что Гете хорошо понимал, что именно эти состояния как "сгустки" человеческой активности и деятельностный исторический "поток" в целом являются предметом художественного процесса, в котором все это превращается в сюжет и отдельные его образы.

5. Опираясь на диалектическое понимание соотношения времени и пространства (время есть пространство изменений, а пространство есть время сосуществования), немецкий мыслитель требовал от литературно-художественного произведения целостного изображения социально-исторического мира. Это произведение должно быть также эстетически целостным. "Большая эпическая форма, - пишет Бахтин, - в том числе и роман, должна давать целостную картину мира и жизни, должна отразить весь мир и всю жизнь. В романе весь мир и вся жизнь даются в разрезе целостности эпохи. Изображенные в романе события должны как-то замещать собою всю жизнь эпохи. В этой способности замещать реальное целое - их художественная существенность. По степени этой существенности, следовательно, художественной значительности романы бывают весьма различными. Они, прежде всего, зависят от степени реалистического проникновения в эту реальную целостность мира, в которой отвлечена оформленная в романном целом существенность... ...за миром романа все время стоит здесь этот новый оцельненный мир; весь он посылает в роман своих представителей-заместителей, которые и отражают его новую и реальную полноту и конкретность. ...Далеко не все упомянуто в самом романе, но компактная целостность реального мира чувствуется за каждым образом его; каждый образ именно в этом мире живет и обретает свою форму. Реальная полнота мира определяет и сам тип существенности" (5. сс. 226-227).

Мы считаем, что в бахтинском анализе гетевского диалектического хронотопа явно обнаруживаются указания на проявление и другого основного диалектического закона - закона двойного отрицания, который эксплицирует содержательный аспект связи последовательно разновременных социально-исторических состояний.

Как соотносятся: процесс становления мира и процесс становления человека? Этот вопрос важен не только с точки зрения социальной философии, но и с точки зрения поэтики.

Каждый человек - продукт и в тоже время субъект исторического процесса. Он является свободным настолько, насколько адекватно сочетает в себе ожидаемое обществом положительное единство следующих типов связей:

- Внутренних, устойчивых, необходимых, существенных творческих связей между прошлым и настоящим.

- Одноименных связей между актуально сосуществующими элементами настоящего социального состояния.

- Связи состояний прошлого, настоящего и будущего ("полнота времени").

Наряду с этими связями, являющимися в своей совокупности закономерностью поступательного движения, имеют место внешние, пре ходящие, случайные, несущественные, безразличные для настоящего и будущего (или даже вредящие им), связи. Они также участвуют в процессе становления общества и человека.

Социальная положительность и социальная отрицательность индивидуальности детерминируется конкретным соотношением (количественным и качественным) связей указанных групп. Это соотношение, в частности, определяется неповторимыми факторами и условиями становления индивидуума, через которые преломляются и специфицируются социально-особенное и социально-всеобщее, соответственно:

а) групповое, народное, эпохальное; б) историческое, общечеловечески-историческое. Совокупное взаимодействие индивидуума и социальных групп, характеризуемых различными и противоположными социальными доминантами их единств связей, продуцирует соответствующий результат и по отношению к настоящему, и по отношению к будущему (видовому и родовому, эпохальному и общеисторическому).

Таким образом, социально-историческая задача художника литературы состоит в том, чтобы он сначала на уровне сущностной рефлексии овладел актуальным единством указанных социально-исторических связей состояний (сосуществования и следования), а затем с помощью словесно-эстетического оформления создал художественную существенную и целостную модель (состояние) социально-исторического целого.

В этой связи М. Бахтин ставит важный методологический вопрос: "... из какой точки смотрит автор на изображаемые им события? Во-первых, он смотрит из своей незавершенной современности (актуальное социальное состояние - Б.С.) во всей ее сложности и полноте, причем, сам он находится как бы на касательной к изображаемой им действительности. Во-вторых, - тут прежде всего литера тура с ее преемственными связями. Область культуры... представляет необходимый контекст литературного произведения и авторской позиции в нем... Отношение автора к различным явлениям литературы и культуры носит диалогический характер, аналогичный со взаимоотношениями между хронотопами внутри произведения" (4. с. 404).

Очевидно, что приведенная мысль Бахтина не выражает всего богатства и философской глубины гетевского понимания "полноты времени" и "исторического хронотопа". Однако для того, чтобы адекватно определить позицию Гете, необходимо обобщить его раз мышления по этой проблеме. Действительно, автор, как мыслитель, должен духовно, всесторонне и по сути освоить ему современное социальное время-пространство как целое, выявить связи сосуществующих частей-состояний. Все это осуществляется с помощью некоторой совокупности приемов, выраженной Бахтиным в понятии "изоляция". В эту совокупность входят эмпирические методы и методы эмпирико-теоретического уровней.

Далее, чтобы выяснить, спецификацией какой социально-исторической сущности является современность автора (или современное ему социальное состояние), необходимо обратиться к рассмотрению предшествующего состояния и исследовать его в пределах такого временного интервала, чтобы обнаружить специфическую природу этого состояния; и в то же время выявить необходимые и существенные связи этого (предшествующего) и последующего состояний, как частей исторического целого. Не строго говоря, такое знание достигается приемом "вживания" (Дильтей, Бахтин) без оставления своего места в современности; то есть тут в диалектическом единстве применяются два метода: вживание и вненаходимость.

И, наконец, современное автору социальное состояние, уточненное в своем содержании через познание его закономерных связей с прошлым, обнаруживает внутренние, устойчивые, необходимые и существенные тенденции (возможности), которые указывают на будущее социальное состояние. Так возникает гетевская "полнота времени", которая затем литературно-художественно оформляется. Так выявляется познавательная функция приема "завершения".

Философский анализ становления в поэтике М. Бахтина мы за вершим рассмотрением его точки зрения на эту проблему в творчестве Ф.М. Достоевского.

М.Бахтин утверждает, что идея становления не получила своего отражения в произведениях Достоевского; в них "...вообще нет становления, роста совершенно в той степени, как их нет в трагедии..." (3. с. 43). Мы не разделяем его позиции и считаем, что в аргументации Бахтина обнаруживаются такие элементы, которые существенно противоречат его же выводам.

1. "Достоевский ставит человека в исключительные положения, раскрывающие... его... в целях испытания... человека идеи..." (3. с. 177). И в другом месте: "Человек у Достоевского изображается всегда... в состоянии кризиса" (5. с. 317). Но этому состоянию предлежало иное, не кризисное, изменение которого и привело к возникновению кризисного. Так что кризис возникал и становился. Кроме того, кризис рано или поздно разрешается и "угасает" либо в устойчивом состоянии объекта, либо в его исчезновении. Причем, кризисное состояние содержит в себе элементы прошлого, его породившие, и будущего, во что он может перейти. Так что в снятом виде в кризисе есть причины и условия его, что и развертывается в становление. Материалистическая диалектика рассматривает кризис как стадию переходного состояния, точнее говоря, - как существенный момент стадии "равновесия". Рассмотрим вкратце формальные и содержательные определения переходного состояния.

Движение объекта от одного своего состояния к другому является формой бытия системы противоречий этого объекта. Бытие противоречия стадиально: возникновение, становление, зрелость, обострение и разрешение. Следовательно, состояния объекта детерминируются не только разрешением того или иного противоречия, но его (противоречия) стадиями. Развитие различных (по своему значению (для бытия объекта) противоречий приводит к соответствующим его изменениям.

Материалистическая диалектика утверждает, что возможны три исхода разрешения сущностного противоречия объекта: -

Переход в-свое-иное - это внутрикачественное переходное состояние;

- переход в свою противоположность - это межкачественное переходное состояние;

- гибель обеих противоположностей. Последний вид исхода можно рассматривать как деструктивное качественное превращение, а переходное состояние как межкачественное.

Разрешение противоречия некоторой отдельной (существенной или несущественной) стороны объекта приводит к соответствующим его изменениям.

Переход объекта в-свое-иное или в свою противоположность не всегда результируется более высокой, прогрессивной ступенью функционирования и развития. Иногда он приводит к временным попятным шагам в развитии, однако в итоге целого ряда диалектических отрицаний возникает более развитый объект-состояние. Познавая в движении, в развитии систему противоречий объекта-состояния, принимая во внимание тот существенный факт:

- однородны или разнородны разрешаемые противоречия,

- сколько этих противоречий,

- сразу или постепенно-последовательно происходит их разрешение, можно заранее точно или с достаточной степенью вероятности определить масштабы и продолжительность переходного состояния.

Так, в сложных объектах-состояниях содержание перехода и его стадиальность и длительность определяются тем, что лишь после и на основе разрешения главного узла противоречий происходит разрешение иных разнородных противоречий.

Ставший объект-состояние, определивший свою природу, а вместе с ней и характер своей противоречивости, механизм, направление движения и развития, уже на стадии зрелости, развитости через обострение одних элементов системы противоречий и разрешение других начинает приобретать свойства, связи, которые указывают на его преходящность. Это - первая стадия межкачественного переходного состояния, "стадия генезиса". Эта стадия лишь существенно-отрицательными свойствами и связями данного объекта-состояния указывает за его пределы, на то, что представляется только в общих чертах, прямо противоположных существующим. Следовательно, переходное состояние возникает в недрах относительно устойчивого, когда в результате количественных изменений отдельных его существенных свойств и столь же существенных связей между ними наступают их качественные изменения, приводящие к появлению признаков нового качества. Однако здесь еще безраздельно господствует ста рое качество, по отношению к которому указанные новые признаки есть лишь его иное, его спецификация. Возникающие признаки вовлекаются в систему связей объекта-состояния в измененном или неизменном виде и служат его функционированию и развитию.

Далее этот процесс развертывается таким образом, что, во-первых, масса специфических признаков растет; во-вторых, между отдельными из них возникают им соответствующие специфические связи; то есть появляются отдельные блоки нового внутрикачественного состояния, которые, по мере своего развития, дифференцируются и формируются в доминирующую специфическую целостную совокупность свойств. Вместе с тем наступает вторая стадия переходного состояния - "стадия становления" качественно нового объекта-состояния. Содержанием данной стадии является процесс разрушения системообразующего, сущностного противоречия, качественного превращения и перехода в свою противоположность.

В то же время все эти процессы в общественной сфере - это живая, целенаправленная, исторически-творческая деятельность людей, субъективного фактора, необходимой и достаточной зрелости. Разумеется, в конечном счете формирование субъективного фактора определяется объективными условиями; но закономерности перехода к более развитой стадии действуют не помимо него, а только через взаимодействие объективного и субъективного. В этой связи следует отметить такой важный (теоретически и практически) объективный момент переходного (внутрикачественного и межкачественного) состояния, располагающийся между стадией зрелости и стадией угасания этого типа состояния в новом, относительно устойчивом состоянии, каковым является "момент равновесия", равнодействия противоположных сил. В границах этого момента элементы и связи старого состояния уже, а элементы и связи нового еще не могут коренным образом изменить ход развития. Поэтому равновесие характеризуется значительной степенью неопределенности. В границах равновесия объект-состояние обладает наибольшим числом степе ней свободы, что в сфере социальных процессов существенно повышает роль субъективного фактора, требования к его знаниям сути дела, исторических перспектив, налагает на него предельную ответственность. В моменте равновесия свойства и связи нового качества находятся в крайне напряженном противоречии с элементами и связями старого качества; поэтому подчас достаточно незначительного, случайного воздействия на соотношение противоположностей (в пользу одной из них), чтобы система была относительно быстро охвачена процессом становления нового, относительно устойчивого объекта-состояния. Существенные свойства и связи нового становятся определяющими и образуют основу формирующейся целостности; но, будучи определяющими, они еще не есть единственные; поэтому в функциональные связи новых элементов в известной мере включаются элементы старого качества, которые, как правило, деформируются данными связями соответственно природе этих связей. По мере раз вития нового объекта-состояния, элементы нового постепенно вытесняют старые элементы. Таким образом, новая совокупность существенных свойств становится гомогенной, и мы имеем дело со ставшим относительно устойчивым объектом-состоянием.

Завершая анализ содержания и формальных свойств переходного состояния, подчеркнём общие существенные признаки внутри качественного и межкачественного типов:

- динамичное тождество бытия и небытия, старого и нового;

- стадиальный характер;

- единство прерыва и перехода;

- различная (в зависимости от стадии) степень неопределённости.

В заключение можно предложить рабочую дефиницию переходного состояния, которая отражает исторически сложившуюся, динамичную совокупность существенных, противополагающихся, генетически связанных свойств и отношений, явившихся следствием процесса разрешения сущностного противоречия относительно устойчивого объекта-состояния и его превращения в-свое-иное или в свою противоположность.

Хотя кризис обычно отождествляют с тяжёлым переходным состоянием, мы считаем необходимым уточнить, с какой именно стадией переходного состояния совпадает кризис. По нашему мнению, таковой является стадия равновесия, когда противоречия достигают высшей степени обострения. Применительно к смысло-жизненному кризису героев Достоевского эта стадия представляет собой временное (и обратимое), предупредительно-угрожающее морально-психологическое и духовное равновесие противоположных сил; причем, выбор той или иной из указанных противоположностей герой осуществляет в условиях предельно ослабленных связей с социальной средой, этот сигнал опасности требует предельного напряжения всех сил индивидуума для восстановления необходимого и достаточного набора положительных социальных связей с общественным окружением.

М. Бахтин отказывает Ф.М. Достоевскому в разработке проблемы становления человека еще и потому, что: Человек никогда не совпадает с самим собой... Подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли... Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама и свободно раскрывает себя (3. с. 101).

Действительно, личность имеет динамичный, эвристический духовный мир. Однако неправомерно растворять ее в неопределенности и лишать. Другого возможности понимать и предвидеть мысли и поведение партнера по общению, у которого должны быть принципы, известные. Другому. То есть в понимание, как существенный его момент, входит определенность, предсказуемость в главном. Личность только полому и есть личность, что имеет нечто устойчивое, существенно-определенное, проявляющееся в разнообразных условиях социального взаимодействия. Как можно отрицать это и в то же время говорить о человеке идеи? Разве идея не есть основание узнаваемости и предсказуемости данной личности?

Более того, приведенная мысль М. Бахтина в противоположность его выводу об отсутствии проблемы становления в романах Ф.М. Достоевского, убедительным образом подчеркивает ее наличие. Чело век в любом актуальном срезе своего бытия находится в напряженном соотношении неравенства с самим собой, устремлен за свои пределы.

А это и есть существенная характеристика процесса становления. Только его М. Бахтин трактует в кратиловском духе, тем самым, разрушая личность, которая всегда есть конкретное единство устойчивости и изменчивости, то есть всегда есть конкретное, динамичное в себе состояние человеческой сущности.

Таким образом, абсолютное стремление быть самим собой (одержимость в негативном смысле этого понятия) - это не есть положительно-социальный признак личности человека, но смерть ее, поскольку в структуре такой личности уничтожается свое другое, социальное, человечески-сущностное. Личность и солипсизм несовместимы; с такой "личностью" диалог невозможен, ибо она асоциальна.

Напрашивается сомнение в том, что Ф.М. Достоевский сделал открытие личности человека, как утверждает М. Бахтин. Если он это сделал, то только от противного, поскольку Достоевский открыл процесс социального самоубийства личности, к которому ведет абсолютизация самости, а не социально-разумная идейность.

Следовательно, концепция личности и ее становления в творчестве Ф.М. Достоевского, с нашей точки зрения, не получила адек ватного выражения в поэтике М.М. Бахтина.

Заключение

Итак, все вышесказанное позволяет, по нашему мнению, утверждать, что М. Бахтин, хотя специально не рассматривает, содержа тельные и формальные характеристики именно понятия "состояние", однако первой задачей художника литературы считает обнаружение устойчивых, существенных определений социальной действительности: оцельнение, оценение, индивидуализация, конкретизация, изоляция и завершение. В результате этого процесса возникает художественная модель социальной реальности, которая, по сути, тождественна тому, что мы выразили в понятии "состояние".

Наряду с универсальными признаками состояния, как пространственно-временной срез бытия объекта, в работах М. Бахтина эксплицитно выясняются специфически художественные свойства

состояния, такие, как:

- символичность,

- словесная образность,

- ценностно-смысловая определенность,

- индивидуализированность,

- идеологичность,

- диалогичность,

- оцельненность,

- завершенность.

Понятие переход занимает существенное место в философско-поэтическом аппарате М. Бахтина, особенно в исследовании творчества Франсуа Рабле, Гете и Достоевского. Мы считаем вполне правомерным понятие переход считать синонимом нашего понятия "переходное состояние" и утверждать, что, наряду с переходным состоянием. Бахтин различает и устойчивое состояние (особенно в античном и рыцарском романах с циклическим хронотопом.

Из модальных состояний Бахтин определенно отмечает: случайное состояние, в частности, в античном авантюрном романе; необходимое состояние - во многих типах романа.

Анализируя творчество Ф. Рабле, Гете и Достоевского, он явно различает возможное и действительное состояния.

В ходе изложения своей концепции героя М. Бахтин различает совокупность существенных характеристик внутреннего мира героя и внешнее их проявление. Поэтому мы считаем возможным, что М. Бахтин признает наличие внутреннего и внешнего состояний и их диалектическую связь.

Философские категории "связь" и "отношение" занимают существенное место в познавательном и методологическом инструментарии М. Бахтина. Порой даже возникает впечатление (в частности, в бахтинском толковании соотношения эстетического, этического и познавательного, эстетической формы и содержания), что Бахтин склоняется к структуралистско-формалистской точке зрения - к абсолютизации отношения, связи. Эстетическое - это лишь один аспект социального отношения, органически связанный с двумя другими - этическим и когнитивным. То есть не может быть нечто красивым, не будучи в то же время истинным и добрым; не может быть нечто истинным, если оно в то же время не красиво и не добро; и, наконец, не может быть нечто добрым, если оно одновременно не красиво и не истинно; конечно, мы имеем в виду не внешнее, но внутреннее, существенное их соотношение.

Мы не разделяем утверждение М. Бахтина, что в самоотношении героя (скажем, в самоотчете-исповеди, в автобиографии и т.д.) нет места эстетическому, поскольку де нет Другого. В структуре Я всегда наличествует в той или иной мере свое-другое, ведь это Я всегда есть единство единичного и общего; поэтому оно может смотреть на себя в-себе с позиции своего-другого.

В целом М. Бахтин понимает объективные социально-исторические отношения, связи с позиции материалистической диалектики и рассматривает их в единстве со свойствами их носителей. А потому

категории "отношение" и "связь" позволяют ему раскрывать сущностные характеристики социального мира, его состояний, жизненного пути героев и их конкретных жизненных состояний.

М. Бахтин отмечает два типа связей сосуществования:

а) субординацию частей целого; и

б) координацию этих частей.

В иерархии отношений он исходит из диалектико-материалистической концепции детерминизма, подчеркивая определяющую роль социально-экономических отношений, отмечая в то же время активность духовных (в том числе, литературно-художественных) феноменов по отношению к своему основанию.

Особенно ценна бахтинская концепции связи последовательно разновременных состояний, которая зиждется на идее истории как целого. 0н в ходе анализа произведений Ф. Рабле, Гете и других художников-романистов подчеркивает, что эти связи имеют внутренний, устойчивый, необходимый и сущностный характер. Познавательная и методологическая функции понятия "связь состояний" работают и в бахтинской исторической поэтике (становление романа как жанра), в концепции романа становления. Проблема связи последовательно разновременных состояний. возникает, собственно, как следствие решения проблемы становления (движения, развития). М. Бахтин исследует эту проблему, несомненно, опираясь на фундаментальные положения материалистической диалектики, продуктивно используя (эксплицитно и имплицитно) весь категориальный арсенал диалектической теории развития, в особенности принцип связи, закон противоречия, отрицания отрицания и др.

Однако должно заметить, что и становление романного жанра, и становление человека (а эти два аспекта органически связаны) не исследованы Бахтиным (с философской точки зрения) как процесс возникновения, становления, развития, обострения и разрешения основного, системообразующего противоречия: противоречия между личностью и обществом. Именно поэтому, как мы считаем, М. Бахтину не вполне удалось раскрыть диалектику объективного и субъективно го в процессе становления и показать, что человек становится, становя мир, преобразуя мир. Несмотря на подробные ссылки на ге тевские произведения, романы Рабле и Достоевского, все равно главным у Бахтина остается тезис: становление человека есть отражение становления мира. Конечно, этот тезис верен, но односторонен, поскольку становление человека - это не столько отражение, сколько самоотражение деятельной сущности человека.

Автор монографии отдает себе отчет в том, что он не исчерпал всего богатства философии бахтинской поэтики, а те проблемы, которые были затронуты, может быть, не вызовут однозначного признания. Однако он уверены в том, что труды Михаила Михайловича Бах тина являются (должны быть) предметом пристального исследования со стороны не только ученых-филологов, но и философов.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Барт Р. Основы семиологии. в кн.: "Структурализм "за"и "против". - М., "Прогресс", 1975

2. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - "Прогресс", М., 1989

3. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. - "Советская Россия", М., 1979

4. Бахтин М. Вопросы литературы и эстетики. - "Художественная литература", М., 1975

5. Бахтин М. Эстетика словесного творчества. - 6. Бахтин М. 1979

6. Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. - 1973

7. Бенвенист Э. Понятие "Структура". - в кн.: "Структурализм "за" и "против". - "Прогресс", М., 1975

8. Ельсмлев Луи. "Понятие "Структура". - в кн.: "Структурализм "за" и "против". - "Прогресс", М., 1975

9. Демидов В.И. Категория "состояние" в истории и марксистской философии. - Саранск, 1975

10. Кевбрин Б. Категория "состояние" и ее философское содержание. - в кн.: "Взаимосвязь категорий диалектики". Свердловск, 1977

11. Кемкин В.И. Категория "состояние" в философском познании. - в кн.: "Методологические функции категории "состояние" в анализе социальных явлений". - Горький, 1976

12. Ленин В. Полное собрание сочинений. тт.: 1, 29, 39

13. Литературоведческий энциклопедический словарь. - "Советская энциклопедия", М., 1977

14. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. тт.: 4, 20, 25, ч. 1 и 2.

15 .Мукаржовский Ян. К чешскому переводу "Теории прозы

16. Шкловского". - в кн: "Структурализм "за" и "против". - "Прогресс", М., 1975

17. Мукаржовский Ян. - Преднамеренное и непреднамеренное в искусстве. - в кн.: "Структурализм "за" и "против". - "Прогресс", М., 1975

18. Осьмаков М.Н. Категория "Материальное начало" у М.М. Бахтина. - в кн.: "Бахтинские чтения". - Орел, 1994

19. Пепперле Г.,Лекторский В. Кассирер. - в "Философской энциклопедии", т. 2, "Советская энциклопедия", М., 1962

20. Разумовский О.С. Вариационный принцип и связь состояний в физике.- в кн.: "Современный детерминизм и наука". - Новосибирск, 1971

21. Свечников Г.А. Категория причинности в физике. - М., "Мысль", 1961

22. Свечников Г.А. Причинность и связь состояний в физике. - М., "Мысль", 1971

23. Симанов А.Л. Понятие "состояние" как философская категория. - Новосибирск, 1982

24. Сорокин Б.Ф. Понятие "состояние" и социальный прогноз. - Доп. в ИНИОН РАН, М., 1995

25. Сорокин Б.Ф. " Система-становление-состояние" в общей лингвистике Фердинанда де Соссюра и поэтике Цветана Тодорова. - Деп. в ИНИОН РАН, М., 1997

26. Сорокин Б.Ф. "Система-становление-состояние" в семиотике и поэтике Ролана Барта. - Деп. в ИНИОН РАН, М., 1997

27. Сорокин Б.Ф. "Субстанция-становление-состояние" в социлогии и историософии Карла Ясперса. - Деп. в ИНИОН РАН, М., 1997

28. Сорокин Б.Ф. "Субстанция-становление-состояние" в социологии и историософии Карла Поппера. - Деп. в ИНИОН РАН,М., 1997

29. Соссюр Ф. Заметки по общей лингвистике. - М., 1990

30. Степанов Ю.С. Основы общего языкознания. - М., 1975

31. Тодоров Ц. Поэтика. - в кн.: "Структурализм "за" и "против". - М., "Прогресс", 1975

32. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика. - в кн.: "Структурализм "за" и "против". - М., "Прогресс", 1975

33. Ясперс К. Смысл и назначение истории. - М., "Республика", 1994

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ.

"СИСТЕМА-СТАНОВЛЕНИЕ-СОСТОЯНИЕ" В ОБЩЕЙ ЛИНГВИСТИКЕ ФЕРДИНАНДА ДЕ СОССЮРА И ПОЭТИКЕ ЦВЕТАНА ТОДОРОВА

ВВЕДЕНИЕ

Для того, чтобы дать объективный анализ структуралистскому толкованию понятий: "система-становление-состояние", необходимо, на наш взгляд, осуществить его следующим образом:

1. Рассмотреть фрагменты теоретических исследований, в которых авторы-структуралисты непосредственно обращаются к термину "состояние".

2. Выяснить, в каких познавательных ситуациях они его используют.

3. Какую когнитивную функцию оно (или его синонимы) выполняет.

4. Какие формальные и содержательные свойства они в нем обнаруживают.

5. Какие разновидности состояний они выделяют.

6. Всесторонне исследовать высказывания ученых структуралистского направления, в которых они продолжают раскрывать свою точку зрения на понятие "состояние", но уже опосредованно.

7. Определить, что нового вносит структуралистская интерпретация в современное понимание состояния.

8. Какие связи сосуществующих и разновременных состояний рассматривают структуралисты.

9. Как трактуется ими соотношение понятий: "система", "становление", "состояние".

10. Какими скрытыми и явными недостатками, обусловленными философской позицией, страдает структуралистская концепция состояния, а вместе с тем и понятий: "связь состояний", "становление", "система".

Философское основание структурализма, как известно, неоднородно. Тут и кантианство (прежде всего априоризм)" неокантианство, в особенности Кассирер с его идеалистическим толкованием понятия "отношение" (главной категории онтологии и гносеологии этого мыслителя), как формы "чистой" мысли; с его интерпретацией языка, как простейшей ступени систематизации и опредмечивания мира субъекта; с его пониманием искусства, определяемого им как "изначального проявления человеческой внутренней жизни".

Существенное влияние на структуралистское литературоведение оказали идеи Э. Гуссерля ("интенциональное сознание", "жизненный мир"), пришедшие в структурализм опосредованно через гештальтпсихологию;

Значительное методологическое воздействие на структуралистское литературоведение (непосредственное и опосредованное) оказал неопозитивизм, в особенности логический и постпозитивизм. Как для неопозитивизма, (и постпозитивизма), так и для структурализма характерна абсолютизация методов специальных (прежде всего естественных) наук; общим для них является некоторый набор логико-методологических процедур, применяемых в научном исследовании. Непоследовательность структурализма, заимствованная у позитивизма, проявляется, в частности в том, что он то необоснованно сужает предмет своего анализа, то неправомерно расширяет его.

Отношение структурализма к материалистической диалектике (с позиции которой мы рассматриваем предложенную в данной работе проблему) главным образом негативное. Его гносеология телеологична и являет собой один из новейших типов "чистого идеализма".

Социологическая основа структурализма столь же недиалектична. "Область социальных явлений, - пишет Ян Мукаржовский, (видный представитель Пражского кружка структуралистов), частью которых является литература, складывается из множества рядов (структур), каждый из которых имеет свое автономное развитие; таковы, например, наука, политика, экономика, социология, язык, мораль, религия и т.д. Но несмотря на свою автономность, отдельные ряды воздействуют друг на друга. Если мы возьмем в качестве исходного пункта любой из них, чтобы исследовать его функции, то есть воздействие на другие ряды, то выясняется, что и эти функции представляют собой структуру, что они постоянно перегруппируются и уравновешивают друг друга. Поэтому ни одна из них не может априорно предпочитаться остальным, так как в их взаимоотношениях наступают в процессе развития разнообразные изменения; но нельзя также упускать из виду основополагающее значение и особый характер специфической функции данного ряда,.. потому что при полном невнимании к этой стороне вопроса ряд перестает быть самим собой... Специфическая функция того или иного ряда возникает не благодаря его воздействию на другие ряды, а наоборот, в тяготении к автономности данного ряда" (5. с. 34).

Таким образом, структуралистская социология,опирающаяся на то философское утверждение, которое разрывает, по сути дела, "бытие-для-себя" и "бытие-для-другого", отлучает указанные ряды от их общественного основания, от общественного человека; она представляет все отношения в обществе, как отношения вещей (экономический фетишизм), давящих на человека, а не как плод социальной активности людей, создающих вещи. Структурализм рассматривает отдельные части общественного целого как изолированные научные дисциплины, а не как сферы деятельности общественного человека. Так что все явления представляются замкнутыми областями. Материалистическая диалектика не отрицает относительной автономности социальных сфер (рядов, структур), которая определяется особенностями того или иного ряда (структур);

Материалистическая диалектика также разделяет положение структурализма о том, что во взаимодействии рядов имеет место обратное воздействие этих рядов на свое основание - на экономику.

Итак, структурализм настаивает на равноправности всех социальных сфер, из которых ни одна не должна априорно "главенствовать" над остальными; А материалистическая диалектика выделяет системообразующую инстанцию, пробивающуюся в разных формах, как определяющее начало социального взаимодействия - экономическую необходимость.

Структурализм справедливо требует, чтобы изучалось не только развитие вещей, но и сами вещи; однако нельзя отделить предмет от его движения; нельзя отделить его от общественного фактора, который сообщает этому предмету энергию движения и развития.

Нельзя не согласиться с возражением структуралистов против поляризации содержания и формы; однако они допускают категорическое противопоставление предмета и его движения, поскольку субстрат и его способ бытия неразделимы, взаимосвязаны: предмет есть материальный субстрат движения, подобно тому, как содержание есть субстрат формы. "Дурная релятивистская тотальность" структурализма по своей сути примыкает к современной гештальтпсихологии, исходящей из аристотелевского положения о том, что целое существует прежде, чем его части, наполнив это положение новым содержанием: всякое духовное и материальное восприятие это прежде всего восприятие целого (определенной структуры), в котором только затем выступают отдельные элементы. Целое определяет свои части - это утверждение структуралистов совпадает с диалектическим принципом, применяемым в современной психологии познания. Однако материалистическая диалектика отвергает искажения в толковании соотношения целого и его частей, возникающие в связи с абстрагированием пpодуктов в человеческой деятельности от самой этой деятельности, от деятеля. Так, например, Ян Мукаржовский убежден, что "дурная тотальность" открывает новый взгляд на историю литературы: "...таким образом становится возможным учесть и закономерное развитие поэтической структуры, определяемое постоянной перегруппировкой элементов и вмешательством извне, которое хотя и не способствует развитию, но явственно определяет его новую фазу" (5. сс. 33-34).

Конечно, художественная литература, как общественно-духовное явление, обладает и собственными внутренними закономерностями функционирования и развития, специфической структурой. Но как возможно упустить из виду то, что художественная литература и ее творцы - суть социально-генетические феномены, возникшие на определенной ступени развития общества и удовлетворяющие такие, исторически сформировавшиеся потребности его, как-то: коммуникативную, апеллятивную, поэтическую, эмоциональную (эмотивную), эфатическую (направленность на контакт) и метаязыковую.

Иначе говоря, общество, как "вмешательство извне", не только определяет фазы (то есть состояния) художественной литературы, но в конечном счете ее имманентную структуру и законы, которые являются лишь специфическим проявлением общественно-системных законов и структур.

Следовательно, гносеология структурализма и его "релятивистская дурная тотальность" сливаются в нерасторжимое целое с формалистической эстетикой. Структуральный формализм, берущий свое начало от Канта, вообще исключает разум из сферы эстетического воздействия. Так, Ян Мукаржовский приписывает эстетическую восприимчивость некоторому эстетическому чувству, которое априорно присутствует в нашем сознании; это усиливает, идущее от В. Шкловского, категорическое разъединение видения, восприятия, с одной стороны, и познания, - с другой. Новый формализм не говорит о прекрасном в кантовском априористском смысле, но переносит абсолютное существование прекрасного в человеческую психологию, в восприятие, так что сама способность эстетического восприятия, эстетического понимания, эстетического чувства становятся не менее априористскими и абсолютными по своему характеру, даже если речь идет не об абсолютно прекрасном, а только о способности человека воспринимать это прекрасное.

Для сторонника диалектического материализма эстетическая потребность не априорна и не является биологической данностью, предшествующей общественному развитию. Эта потребность есть исторический продукт долгого развития материального и духовного производства. Однако, справедливости ради, следует сказать,что новый формализм отличается от формализма в духе Шкловского, поскольку отвергает механистическое противопоставление содержания и формы,стремясь установить их диалектическое единство. В то же время, новый формализм, признавая это единство, настаивает на примате формы.

Материалистическая диалектика разделяет критику со стороны структуралистского формализма в адрес тех материалистов, которые, правильно оценивая содержание,как определяющую сторону единства содержания и формы, ошибочно считают, что форма есть нечто внешнее, присоединенное к содержанию. Научная диалектика выступает за органическое единство формы и содержания, но видит в содержании формообразующее начало.

Формализм Шкловского-Тынянова настаивал на абсолютной автономности литературы и искусства по отношению к общественной системе; новый формализм пытается заключить компромисс (причем, компромисс ложный) с историзмом: он принимает социальный элемент как "вмешательство извне; но это включение социологического момента так же не диалектично,как и прежние формалистские представления, поскольку грубо изолируется внутреннее развитие литературы и искусства (как форм) от их определяющего детерминанта - общественного развития. Это - механистическое расторжение диалектического единства на два полюса, которые предстают как чуждые друг другу и только внешне смыкающиеся элементы.

Для структурализма характерно резкое разграничение эстетической ценности художественного произведения и его содержательного, тематического значения. Это приводит к радикальным экспрессионистским экспериментам: соединению лишенных смысла звуков в стихотворениях и к автоматическим текстам сюрреалистов. Новым формалистам присуща тематическая атомизация (меризмы фонем, фонемы, монемы, предложения, эпизоды, пучки отношений), а потому поверхностное, эмпирическое понимание действительности. В художественном произведении структуралисты различают материал и форму. Под материалом они понимают тему (представления, чувства, мысли, заключенные в произведении). Художественная форма для них есть способ, с помощью которого материал используется в произведении для возбуждения эстетического впечатления; он создается в основном посредством двух приемов (по Мукаржовскому):

11. Деформации отдельных моментов действия и взаимодействия изобразительных приемов;

12. организации, т.е. систематизации результатов деформирующей деятельности.

Мукаржовский, к примеру, так анализирует понятие "тема": Слово он считает элементарной единицей значения - что-то вроде атома значения; "синтагма" у него - это содержательная, семантическая молекула, состоящая из определенного и определяющего слова. Под синтагмой структуралисты понимают интонационно - смысловое единство, которое выражает в данном контексте и в данной ситуации одно понятие и может состоять из одного слова, группы слов и целого предложения. В этом единстве Л.В. Шерба считал ведущей, определяющей смысловую сторону. Отношения между фонемами и семами синтагмы являются последовательно-линейными, или "отношениями в присутствии". Связь определенных синтагм создает мотивы, из которых складывается тема. Слова, синтагмы, мотивы, по Мукаржовскому, - это эстетические элементы, нейтральные с точки зрения содержания. Следовательно, элементы темы лишаются всякой материальной основы и подвергаются изоляции, атомизации. Форма становится единственным принципом связывающим бессодержательные синтагмы, лишенные связи с мотивами (а также сами мотивы, логически не связанные с темой), в художественное произведение. Путем постепенного разложения понятий новые формалисты уничтожают реальные отношения между элементами темы, базирующимися на отношениях реальной действительности. А в итоге атомизированные синтагмы и не связанные мотивы ничего не говорят о теме, о содержании художественного произведения в целом.

Автор монографии разделяет ту точку зрения, что содержание является высшей реальностью и не представляет собой совокупность мотивов, как утверждает Мукаржовский, упрощающую реальную действительность; но ее нельзя произвольно деформировать. Поэтому содержание имеет не случайный, но закономерный характер, и ему подчиняются все элементы темы.

Итак, в ходе анализа случаев употребления структуралистами понятий: "состояние", "процесс", (а вместе с последним понятий: "изменение", "движение", "развитие", "целое", "субстанция", "система"), а также рассматривая структуралистскую интерпретацию соотношения между тремя основными элементами данной группы понятий, а именно: "система-процесс-(становление)-состояние", следует, на наш взгляд, учитывать, что:

1. Под структурой современные структуралисты понимают модель, принятую в лингвистике, в математике, физике, логике, биологии и т.д., отвечающую тpем условиям:

а) целостности: подчинение элементов целому и независимость последнего;

б) трансформации: упорядоченный переход одной структуры в другую на основе правил порождения;

в) саморегулированию: внутреннее функционирование правил а пределах данной системы (Ж. Вьет. Ж. Пиаже). Бенвенист дает следующее разграничение понятий "структура" и "система": "Трактовать язык как систему, значит анализировать его как структуру. Поскольку каждая система состоит из единиц, взаимообусловливающих друг друга, она отличается от других систем внутренними отношениями между этими единицами, что и составляет структуру" (3. с. 64).

Л. Ельмслев представляет структуру как "автономное единство внутренних зависимостей" (там же, с. 65).

Основная тенденция в понимании структуры у современных структуралистски сориентированных французских литературоведов заключается в том, что составляющие ее элементы рассматриваются как функции.

Структура художественного произведения выявляется новыми формалистами посредством абстрагирования, идеализации и формализации, а потому побочным или даже неизбежным продуктом такой процедуры может стать доминанта схемы над живым художественным произведением, его содержанием. А это - возврат к формализму Шкловского-Тынянова. Структурно-типологический (как и системно-функциональный) подход, рассматриваемый в качестве аспекта диалектического метода, плодотворен в литературоведении, что убедительно показал В.Я. Пропп еще в 90-е годы, применив структурно-типологический метод к русской волшебной сказке. Он не ограничился выведенной им структурной формулой сказки, но дополнил ее историческим исследованием самого процесса формирования данной структуры.

2. Отрыв абстрактных структур от процесса их выведения и их абсолютизация нередко приводят структуралистов к серьезной гносеологической ошибке: к превращению этих структур в нечто гносеологически первичное, что возвращает к формализму старого типа, к идеалистическому априоризму.

3. Для современного структурализма присуща склонность к антипсихологизму, как аспекту формализма, суть которого в стремлении исключить из искусства все, кроме самого произведения искусства. Субъект искусства (и прежде всего художник) оказывается для структуралистов несущественным, а потому предметом нестрогих наук - социологии, психологии. Таким образом, за пределами науки о литературе остаются важнейшие гносеологические, социальные и эстетические закономерности. Предмет литературоведения из относительного может быть превращен в замкнутую в самой себе сущность, безличный, бессубъектный текст.

4. Новый формализм склонен к противопоставлению синхронии и диахронии, то есть к противопоставлению логического и исторического в исследовании, что нередко приводит к полному поглощению диахронии синхронией.

Мы отдаем себе отчет в том, что все вышеизложенные положительные иотрицательные стороны концепции структурализма, во-первых, требуют от нас методологической осторожности и критического уважения к данной концепции, а во-вторых, - должного профессионального уровня знаний специфического материала исследования. Только такой подход позволит дать познавательно полезный ответ на те вопросы, которые мы поставили перед своей монографией.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

"СИСТЕМА-СТАНОВЛЕНИЕ-СОСТОЯНИЕ" В ЯЗЫКОЗНАНИИ ФЕРДИНАНДА ДЕ СОССЮРА

Решение задачи по определению философско-методологического потенциала понятий "состояние" и "связь состояний" связано, в частности, с выявлением познавательной функции, места и роли этих понятий а категориальном аппарате частнонаучного знания. В этой связи значительный теоретический интерес, на наш взгляд, представляет исследование данных понятий по материалам работ известного швейцарского лингвиста, Ф. де Соссюра. Ведь общепризнано, что этот ученый внес существенный вклад в разработку лингвистической методологии; кроме того, он явился предтечей частнонаучных структуралистских концепций, опосредованно оказав влияние и на философский структурализм.

§1. Понятие "состояние" в лингвистике Ф. де Соссюра

Швейцарский лингвист рассматривает состояние как универсальную, фундаментальную, метаязыковую категорию, применяя ее как по отношению к языку в целом (семье языков, национальному языку), так и по отношению к значимым языковым единицам (фонемам, морфемам, словам, словосочетаниям и предложениям). "Разрабатывать лингвистическую теорию, - пишет Соссюр, - не различая событий и состояний также невозможно, как невозможно изучать свойства геометрических фигур, не учитывая большой важности различения горизонтальной и вертикальной плоскости" (7. с. 16). И в другом месте: "Вот до чего дошла лингвистика, - замечает он. Состояния и события для нее безразличны, они даже не разграничиваются и нигде не упоминаются как имеющие свою особую значимость (там же, с. 115).

Для Соссюра понятие "состояние" и его отличие от понятия "событие" методологически настолько важно, что он даже формулирует четыре лингвистических принципа по этой проблеме.

Первый принцип заключается в том, что необходимо отличать событие от состояния.

Второй принцип состоит в том, что их нужно противопоставлять или даже подчинять одно другому.

Суть третьего принципа в том, что их необходимо разделять и делать это надо настолько решительно, что возникает вопрос: можно ли рассматривать сам язык как нечто единое.

Наконец, четвёртый принцип заключается в том, что всякое разграничение, не являющееся следствием предыдущего, абсолютно незаконно и недействительно (см.: там же, с. 119).

Проблема состояния явилась, очевидно, следствием сформулированного Ф. де Соссюром постулата о "синхронии/диахронии", то есть в результате введения в исследование языка фактора времени. Постулат этот состоит в следующем: Совокупность существенных отношений между сосуществующими элементами языковой системы, взятой в некотором пространственно-временном срезе, названа автором постулата синхронической осью языка . Она противополагается оси последовательности во времени, по которой каждый из элементов синхронической оси располагается со всеми своими историческими изменениями; это - диахроническая ось. "С наибольшей категоричностью, пишет Соссюр, - различение это обязательно для лингвиста, ибо язык есть система чистых ценностей (значимостей) ничем не определяемая, кроме как наличным состоянием входящих в ее состав элементов (7. с. 113).

Ф. де Соссюр, верно, с нашей точки зрения, понимает "Время" как универсальную форму бытия языковой системы, содержанием которой является процесс. Осуществляя мысленный эксперимент с абстрактной языковой системой, он заключает, что два временных среза этой системы (если временной интервал, их разделяющий, будет достаточным) обязательно различаются друг от друга, и это различие возникает в результате изменений. Какую роль в жизни языка (и в языковой теории Соссюра) играют эти его "оси"? Соссюр убежден в том, что познание истории всякого состояния языка способствует постижению его природы, но не является самоцелью. Субъект актуальной языковой деятельности совершенно, по его мнению, безразличен к предшествующему временному ряду языковых фактов, поскольку он оперирует современным ему состоянием языка. Поэтому, считает швейцарский учёный, исследующий это состояние не должен касаться вопроса о его происхождении, его диахронической оси. "...нельзя ни описывать его (язык), ни устанавливать нормы его применения, не отправляясь от одного, определённого его состояния" (7. сс. 114-115).

Однако Соссюр стремится предупредить поверхностный взгляд на соотношение синхронической и диахронической осей, на соотношение их истин, "...поскольку ни одна из этих истин не исключает другую" (7. с. 125). Еще ранее, в "Заметках по общей лингвистике" находим; "Каждое слово находится на пересечении диахронической и синхронической перспектив (6. с. 159). И все-таки правы те ученые (лингвисты, семиотики, литературоведы и философы языка), которые считают, что синхроническая ось языка для Соссюра является определяющей. Подтверждением правильности такой оценки могут служить многочисленные утверждения швейцарского лингвиста: например: "Всякий статический факт (читай: синхронический ) в противоположность диахроническим, - замечает Соссюр, сопровождается значением (которое является другим его фундаментальным признаком). И наоборот,- продолжает он, - всё то. что как-то содействует созданию значения, является статическим" (6. с. 122). И в другом месте: "...при нынешних тенденциях в науке безо всякого опасения можно настаивать прежде всего на неисторическом аспекте языка" (6. с. 92). И наконец: "Однако в языке именно состояния и только они обладают способностью к означиванию, к тому же язык без этой способности означивания неизбежно перестал бы существовать как таковой" (6. с. 116).

Уже сам язык, как социально устанавливаемая система, является, по Соссюру, элементом-состоянием более обширной семиологической системы. "Семиология, - пишет Соссюр, - это наука о знаках, которая изучает, что происходит, когда человек пытается передать свою мысль с помощью средств, которые неизбежно носят условный характер. Язык - одна из таких систем, которая основана на традиции, носящей императивный характер" (6. с. 196). Далее он замечает, что процесс передачи языка от поколения к поколению должен стать предметом философского исследования, чего, по его мнению, к сожалению, еще не произошло.

В качестве универсальных общесемиологических свойств языкового состояния Соссюр называет:

- системность,

- условность,

- знаковость,

- двойственность (слово и понятие).

- немотивированность и

- относительность.

К специфическим внутренним свойствам языкового состояния семиологической системы он относит:

- традиционность,

- императивность,

- линейность,

- непрерывность во времени и пространстве и

- постоянство изменений.

Видимо, к особым свойствам языкового состояния следует присовокупить такие бинарные свойства языка, которые выражены в постулатах лингвистики:

- тождество/различие,

- синтагматика/парадигматика,

- синхрония/диахрония,

- произвольность/непроизвольность языка.

Указанные свойства языкового состояния стягиваются в единое целое посредством отношений, которые играют определяющую роль в общелингвистической теории Фердинанда де Соссюра.

Вполне может быть, что нами названы не все, известные и неизвестные лингвистам свойства языкового состояния знаковой системы; но мы (как не специалисты в сфере языкознания) и не ставим такой цели. Язык, как и всякий объект, обладает бесчисленной совокупностью свойств; и для нашего исследования важно отметить прежде всего то, что формально-содержательными элементами любого состояния являются существенные свойства и столь же существенные связи между ними.

Общесемиологические исобственно языковые существенные свойства в своей взаимосвязи и взаимодействии образуют основание различных аспектов языкового материала (фонетического, лексико-семантического и грамматического), обусловливающего как функционирование языка в целом (а также его подсистем), так и его развитие. Поэтому указанным свойствам следует дать хотя бы краткую характеристику, а вместе с тем отметить ту роль, которую отводит им Соссюр в жизни языка.

Системность языка

Приведем несколько утверждений автора "Заметок...", касающихся рассматриваемого свойства.

"Тенденция к системности, упорядоченности никогда не ослабевает в языке. Можно отсечь от языка лучшую часть его системы, и на следующий день мы увидим, что оставшаяся часть будет упорядочена логически в каком угодно направлении; и эта упорядоченная совокупность будет способна функционировать вместо утраченной - 102 части,.." (5. с. 200). "В любой данный момент:

1. "Язык представляет собой систему, внутренне упорядоченную во всех своих частях" (5. с. 112).

2."Язык есть система, части которой могут и должны рассматриваться в их синхронической обусловленности" (6. с. 20).

3. "Что значит возникновение нового слова и особенно трудность его введения в оборот, если не подтверждение системных связей между всеми составными частями языка" (6. с. 146).

Следовательно, Соссюр толкует свойство системности языкового объекта в целом правильно: как внутреннюю упорядоченность его частей, нацеленную на реализацию определенной совокупности общих существенных функций. То есть любой элемент выходит на отношения с окружающей систему средой не непосредственно, но только через целое, которое есть больше, чем аддитивная сумма своих частей. Ведь всякая целостная система, наряду с ее составляющими частями, содержит еще и системообразующее отношение.

Он диалектически, на наш взгляд, понимает определяющую роль системного состояния в его взаимодействии с событием, воздействующим на это состояние. "Одно и то же частное событие. подчеркивает Соссюр, - влечет за собой такие следствия, которые в свою очередь могут быть общими или частными, и это зависит исключительно от того, каково исходное состояние, на которое оказывает воздействие событие" (6. с. 20)

Однако его системная концепция имеет, как мы полагаем, значительные метафизические недостатки:

- Системность признается только за синхроническим срезом, то есть за состоянием. Диахронические факты, по Соссюру, не образуют между собой внутреннюю, устойчивую существенную связь, характерную для системы. Таким образом, история языка представляет собой нечто вроде детской пирамиды, в которой на общий стержень (соссюровский принцип непрерывности) нанизаны разновеликие "кружки" - синхронические и диахронические срезы (состояния и события). Любое языковое состояние Соссюр рассматривает как случайное, что усиливает эффект пирамидоподобия.

- Швейцарский лингвист непоследовательно проводит идею самодетерминации языкового состояния, относя все события вовне системы.

- В содержание языкового состояния он вносит не только существенные (общесемиологические и собственно языковые) свойства, но и несущественные; а это, по сути дела, сводит к нулю им же предложенное фундаментальное разграничение состояния и события, поскольку, как считает Соссюр, самые мельчайшие и ничтожнейшие изменения ведут к возникновению нового состояния (см.: 6. с. 99).

- Недиалектическое, сугубо синхроническое понимание системности языка не позволило ему правильно представить процесс причинения в языковой системе.

Знаковость языка Произвольность/непроизвольность. Немотивированность. Двойственность.

Исходной значимой единицей языка является слово-знак, который рассматривает Ф. де Соссюр, опять-таки, с точки зрения разграничения понятий "состояние/событие".

Этот знак, по Соссюру, не есть связующее звено между реальной вещью и ее названием, но представляет собой единство (психическую ассоциацию, отношение) акустического образа (который тоже психичен), или означающего и психического образа, то есть означаемого (понятия)" (см.: 6. с. 162).

Иначе говоря, все элементы знака психичны (чего нельзя сказать о речи, котоpая невозможна без фонации или графического способа существования).

Следует отметить, что соссюровская интерпретация знака отличается от современной, идущей от Фреге (его семантического треугольника); этот учёный, наряду с означающим (или фонетическим словом) и означаемым (понятием), различал в слове и третий элемент - психический образ предмета (денотат), который также выступает означаемым. Мы разделяем эту точку зрения.

Итак, языковый знак есть двусторонняя психическая сущность. Напомним, что Соссюр рассматривает отношение как определяющий компонент языковой системы, включая слово-знак. Он пишет: "...в принципе невозможно, чтобы какая-либо языковая сущность (знак) была односоставной, поскольку язык предполагает сочетание двух объектов, между которыми нет связи,- сочетание понятия с символом, лишенным всякой внутренней связи с этим понятием" ( 6. с. 94).

Мы будем анализировать "слово-знак", исходя из современного его толкования, что сделает эксплицитным недостатки соссюровской точки зрения на знак.

Конкретное, определенное отношение (а у Соссюра - психическая ассоциация) означающего (или акустического образа, как у Соссюра, или фонетического слова, с одной стороны, и психического образа (который еще не есть соссюровское понятие, но представление о реальном предмете), - с другой, как раз выражается в понятии значение, смысл (или, по Соссюру, понятие). Таким образом, уже у швейцарского лингвиста, правда, имплицитно присутствует семантический треугольник:

1. акустический образ"

2. психический образ" - (но не как понятие, а как представление о реальном предмете)

Психическая ассоциация, или отношение между первым и вторым элементами знака, которое порождает значение, или понятие , - по Соссюру. Внутризнаковое означающее отношение, мы полагаем, следует понимать как внутреннюю форму,- или структуру слова-знака; а обе стороны знака и отношения между ними, на наш взгляд, являются элементно-структурным строением состояния знака, точнее говоря, его внутреннего состояния. Это отношение динамично, то есть оно переходит от одного своего состояния к другому. Русский лингвист, А. Потебня понимал этот процесс как движение слова-знака от ближайшего своего значения к дальнейшему (см. 2. с. 19).

Следовательно, можно предположить, что значение слова-знака и понятие, как его элемент, совпадают только в пределе, а потому значение следует понимать как состояние понятия, которых у него может быть бесчисленное множество.

Значение слова (тождественное его понятию,или как его состояние, обнаруживает себя и специфицируется во внешних отношениях с иными словами-знаками (или парасемами- Соссюр), становясь значимостью, которая является конкретным состоянием значения слова-знака. Соссюр считает серьезной теоретической ошибкой игнорирование внешнего аспекта бытия знака и требует не забывать о том, что слово окружено другими словами, или парасемами. "...Для любого слова данного языка другое слово, даже если оно не состоит с ним ни в каком родстве является парасемой. Единственным элементарным свойством парасемы является вхождение в ту же психологическую систему знаков" (6. с. 50).

Парасемическое окружение слова, то есть взаимодействие значения исследуемого знака со значениями окружающих его знаков, порождает их общее значащее состояние, в котором каждый из соотнесенных знаков-слов участвует своей значимостью, то есть своим внешним состоянием значения. Так возникают новые языковые знаки, большие, чем слово: словосочетания, предложения. Следовательно, "Синхронное состояние,- заключает Соссюр, - складывается из определенного числа членов, которые распределяют между собой материю, подлежащую означиванию" (6. с. 151).

"Связь, соединяющая означающее с означаемым произвольна". замечает Соссюр. (6.с .100). "Истоки произвольности языка, - по Соссюру, в коллективной привычке, в соглашении, что делает язык самой сложной системой. Быть произвольным, - это не значит, что говорящий может свободно выбирать означающее; быть произвольным - это означает лишь то, что означающее немотивированно по отношению к данному означаемому, с которым у него нет в действительности никакой естественной связи" (7. с. 101).

Означающее в то же время непроизвольно по отношению к языковому коллективу, который не имеет власти ни над одним словом; общество принимает язык таким, какой он есть. Основание непроизвольности Соссюр видит в том, что язык есть наследие, традиция. "Любое данное состояние языка всегда есть продукт исторических факторов, - пишет Соссюр, - которые и объясняют, почему знак неизменчив, то есть почему он не поддается никакой произвольной замене" (7. с. 105).

Наряду с произвольностью, неизменчивость языкового знака зиждется также на множественности знаков языка, слишком сложном характере языковой системы, на сопротивлении коллективной косности любым языковым инновациям" (7. с. 106). И в то же время Соссюр утверждает, что горизонтальный срез языка, или его состояние является причиной круговорота знаков в вертикальном (диахроническом) измерении и не позволяет превратить их в застывший или условный язык, поскольку последний является беспрерывно обновляющимся результатом деятельности социальных сил и навязывается говорящему без всякого права выбора" (6. с. 146).

На первый взгляд данное положение швейцарского ученого содержит логическое противоречие:

1. Состояние языка есть причина его круговорота по вертикали (во времени);

2.Язык навязывается говорящему без всякого права выбора, мы считаем, что это - видимость логического противоречия; она легко устранима, если обратить внимание на то, что навязывается язык как система в целом, а произвольно изменяются лишь отдельные его элементы. Это по Соссюру, вносит в развитие языка элемент случайности.

§2. Синхроническая связь состояний

"Связь состояний" играет в лингвистике Ф. де Соссюра, на наш взгляд, исключительную роль, найдя свое выражение в постулате о "синтагматике/парадигматике". Связь языковых единиц-состояний содержательно и логически вытекает из ранее затронутого вопроса о внешнем состоянии знака, из его значимости. Действительно, значимость - это продукт связи значения некоторого знака со значениями окружающих его знаков (парасем). "Итак, в каждом данном состоянии язык, - подчеркивает Соссюр,- всё покоится на отношениях. Что же представляют собой эти отношения?" (7. с. 155).

Все внешние отношения знака Соссюр дифференцирует на две группы:

1. Синтагматические и

2. Парадигматические (ассоциативные).

Пеpвые отношения основаны на линейности языка. Звеном синтагматической цепи является общее для двух смежных языковых единиц внешнее состояние. Элементами-носителями этого внешнего состояния могут быть как слова, словосочетания, предложения и более сложные языковыеобразования. Этот тип отношений впоследствии получил наименование "отношений в присутствии". "Синтагма, - замечает Соссюр, - сразу же вызывает представление о последовательности и определённом числе сменяющих друг друга элементов" (7. с. 15). Что дает для исследования проблемы состояния и связи состояний указанная разновидность отношений? Синтагматический тип отношений, по сути дела, имплицитно ставит саму проблему связи сосуществующих состояний, намечая ряд ее аспектов.

Так, Ф. де Соссюр отмечает три группы словосочетаний:

а) "Свободное словосочетание", сформированное свободными, неустойчивыми связями единиц-состояний, которые (эти единицы) могут входить в сочетание и с другими многими единицами. Данную связь сосуществующих, самостоятельных языковых единиц-состояний, выражающуюся в правилах синтаксиса и грамматических категориях, современная лингвистика именует "переменной", различая в ней, наряду со свободными, и относительно устойчивый тип связи.

б) "Синтагматические единства", в основании которых лежит относительно устойчивая связь сосуществующих единиц-состояний. "Как правило, - замечает Соссюр, - мы говорим неизолированными знаками, но сочетаниями знаков, организованными множествами, которые, в свою очередь, тоже являются знаками" (7. с. 161). Необходимыми условиями возникновения таких синтагматических единиц и соответствующих связей состояний Соссюр считает:

- языковую традицию, которая навязывает новому поколению говорящих вполне готовые речения,.. воспрещает что-либо менять даже в том случае, если по зрелом размышлении в них можно различать значимые части" (7. с. 57).

- К устойчивым синтагматическим единствам Соссюр относит типы синтагм, которые построены по определенным правилам. "Эти типы, - пишет он, - могут существовать лишь в том случае, если в языке зарегистрировано достаточное количество их образцов" (там же). В современной лингвистике указанный тип синтагматических единств, видимо, отнесен к "фразеологическим сочетаниям" и "фразеологическим выражениям". Фразеологическое сочетание - это такой тип фраз, который образуется словами в их несвободном значении ("Беспросыпное пьянство"; "Досада берет"). В этом типе одно слово входит в словосочетание в своём связанном значении, тогда как значение второго свободно. Связь состояний, формирующую подобное единство, можно было бы определить как "односторонне-устойчивую", или "односторонне-избирательную". Л. Ельмслев называл такой тип отношения селекцией.

"Фразеологические выражения" - это традиционно-устойчивые сочетания слов; ("Горячий привет"; "Принять меры"); и связь, их образующую, вполне можно определить как "традиционно-устойчивую".

в) Немотивированные" (не имеющие естественной смысловой связи), "непроизводные", "эквивалентные словосочетания". Связь, их образующую, можно назвать "произвольно-устойчивой". Этот вид словосочетаний в своей типологии фраз В.В.Виноградов именует "фразеологическим сращением".

г) Внутренней разновидностью синтагматического единства, эквивалентного слову, является "фразеологическое единство", Однако оно - мотивированно-устойчивое сочетание. Так что связи состояний подобных синтагматических единств могут бить одноименными: "мотивированно-устойчивыми".

д) Мы полагаем, что к немотивированным словосочетаниям следует отнести и те, которые возникают посредством агглютинации , то есть в процессе постепенного и сложного усиления устойчивости связи между самостоятельными языковыми знаками, приводящего к слиянию в одно слово, с единой фонетической оболочкой, ударением и смыслом. Агглютинация, по Соссюру, имеет три фазы:

- сочетание нескольких элементов в одной синтагме. - синтез синтагмы в новую языковую единицу. - Фонетиеское и акцентуальное изменения в новой языковой единице. Например: (Спаси бог!) - это первая фаза. Здесь видимо, действует избирательно-устойчивая связь. Вторая фаза: "Спасибог?" ( я лишь предполагаю) - здесь "словотворческая" связь, которая по сути дела, исчезает как внешняя связь, преобразуясь в "связь-значение", подобную той, которая стягивает в знак означающее и означаемое в слове. Третья фаза: "Спасибо"- эта связь произвольна, хотя и не всегда немотивированна.

В случаях возникновения устойчивых синтагматических единств Соссюр считает, что "Недостаточно рассмотреть отношения, объединяющие отдельные части синтагмы между собой; "...можно также принимать во внимание то отношение, которое связывает целое с его частями" (7. с. 156). И в другом месте: "Значимость целого определяется его частями, значимость частей - их местом в целом; вот почему синтагматическое отношение части к целому столь же важно, как и отношения между частями целого" (7 .с. 160).

Таким образом, Соссюр подсказывает необходимость изучения как "субординирующей", так "координирующей" связей языковых состояний, намечая вместе с тем рассмотрения трех существенных аспектов исследования.

1. Генезис более сложной языковой системы из ранее самостоятельных языковых систем-состояний.

2. Превращение значимостей этих (более простых) систем-состояний (то есть их внешних состояний) в функции некоторого целого.

3. Качественное преобразование связей сосуществующих, относительно самостоятельных единиц-состояний во внутреннюю форму целого, или в его структуру, порождающую новую лексико-семантическую единицу.

Из этих двух типов системно-структурных связей определяющими являются субординирующие (подчиняющие). Если координирующие связи соподчиняют языковые единицы,- образуя системное означающее, или фонетическую оболочку, то субординирующая связь наполняет ее единым смыслом. Этот смысл мотивирован, поскольку обусловлен смысловой сочетаемостью входящих в систему элементов. Однако системно-субординирующая связь окончательно редактирует системное значение, выходя с этим значением на внешние отношения.

Ассоциативная, или парадигматическая связь состояний.

Этот тип отношений чаще всего сегодня называют систематическими, или парадигматическими. Он возникает между словами, находящимися вне речи и имеющими что-либо общее:

а) акустическое сходство;

б) общее как по смыслу, так и по форме;

в) либо только по смыслу;

г) либо только по форме.

Такие отношения получили наименование "отношения в отсутствии". "...члены, составляющие ассоциативную группу, не даны в сознании ни в определённом количестве, ни в определённом порядке" (7 с. 158). Ассоциативный тип отношений обусловливает многозначность и многозвучность синтагматической цепи. Синтагматическая и парадигматическая оси органически связаны между собой, и глубинным основанием этой связи является (с точки зрения диалектического материализма) многокачественность реальных вещей, их свойств и отношений. Через всякое слово, как элемент синтагмы, выражающее некоторое понятие, как бы "просвечивают" другие слова, которые означают многообразные моменты содержания этого понятия. Все эти внутрипонятийные знаки-состояния должны не просто классифицироваться, как, например, утверждает Ролан Барт (1. с. 140), но на наш взгляд, упорядочиваться соответственно принципу существенности,то есть действительному соотношению выражаемых в словах вещей и их признаков. Парадигматическая система должна означивать действительный объект-систему в его движении и развитии.

Оба плана языка связаны между собой таким образом, что синтагма может разворачиваться только тогда, когда она черпает все новые и новые единицы из ассоциативного плана. А координация в пространстве (синтагматика - Б. С.) способствует созданию ассоциативных координаций, которые,в свою очередь, оказываются необходимыми для выделения составных частей синтагмы (там же). Мы полагаем, что ассоциативное поле того или другого элемента синтагмы ограничивается тем или иным типом сочетаемости данного слова с парасемами, то есть со значимой оппозицией.

Лексико-семантическая концепция сочетаемости разрабатывалась еще при жизни Соссюра. В 90-е годы XIX века существенный вклад в исследование этой проблемы внёс М.М. Покровский. "Поля Покровского" построены посредством совместного применения трех критериев:

- тематическая группа - слова относятся к одному и тому же кругу представлений;

- синонимия;

- морфологические связи.

Под последним понимаются группировки, формируемые по принципу названий деталей, орудий, способов действия и т.д. Слова, сформированные таким образом, имеют общие показатели в своей форме (суффиксы, префиксы и др.). Существуют и более сложные отношения отглагольных имён существительных к глаголам. Систему сходных представлений М. Покровский связывал с системами явлений общественной жизни (см.: 7. сс. 47-48). В 30-е годы XX в Й. Трир разделил поля на:

- лексические, образуемые одним словом и его "семьей" слов.

- понятийные - обширная система взаимосзязанных понятий, организованных вокруг центрального понятия, например, "ум, разум".

Лексическое поле покрывает только часть понятийного; другая часть понятийного поля покрыта другим лексическим полем и т.д.

"Элементарное семантическое поле" В. Порцига, ядром которого всегда являются либо глагол, либо прилагательное. Данный тип поля основывается на достаточно определенной избирательности того или иного глагола, того или иного прилагательного: "схватить - рука", "хмурить - глаза", "белокурые- волосы".

Итак, понятие "синхроническая связь состояний" выражает, на наш взгляд, совокупность существенных, необходимых, относительно устойчивых отношений между синтагматическими единицами; формами проявления указанных свойств этого типа связи являются:

- синтаксические правила; законы словообразования; лексико-семантические поля; концепция сочетаемости (поскольку эта концепция не исчерпывается элементарным семантическим полем В. Порцига).

Наше толкование содержания понятия "связь состояний" и его познавательной функции, в частности, в лингвистических исследованиях, находит свое подтверждение в концепции Соссюра, в которых это понятие имеет определяющее значение. Однако мы не можем разделить утверждение швейцарского ученого относительно "неимпеpативности синхронического закона. "Синхронический закон, пишет он, - это общий закон, но не императивный; попросту отражая существующий порядок, он только констатирует некое состояние (6. с. 125).

Отрицание императивности синхронических законов, по нашему убеждению, противоречит тому значению, которое Соссюр придаёт структуре, имеющей решающее значение в лингвистике этого ученого, Основанием отрицания императивности синхронического закона, по Соссюру, служит факт его изменчивости. "Мы ведь понимаем слово императивный, - замечает он, - не в смысле обязательности по отношению к говорящим; отсутствие императивности означает, что в языке нет никакой силы, гарантирующей сохранение регулярности, установившиеся в каком-либо пункте" (7. с. 125). Закон, как существенный элемент условий бытия любого (в том числе и языкового) объекта, несомненно, реагирует на изменение системы условий своего функционирования, изменяя механизм своего действия; когда же эти условия претерпевают качественное преобразования, тогда данный закон уступает свое место другому.

§3. Диахроническая связь состояний

Уже на уровне синхронического среза бытия языка возникает проблема соотношения состояния и изменения, как проблема диалектического единства таких бытийных существенных моментов, как устойчивости и изменчивости. "Языковое состояние,- пишет Ф. де Соссюр, - это не математическая точка, но более или менее продолжительный промежуток времени (10 лет, жизнь одного поколения, столетие или более)" (7, с. 133). Например, могут происходить, так сказать, внутрисостоянческие изменения в меризмах или фонемах, изменения в смыслах слова; следствием фонетической эволюции может стать ослабление, но не разрыв грамматической связи. Так что позволительно говоpить о возникновении новых языковых состояний на уровне микроподсистем данного языкового состояния, которые не выходят за пределы его качества. "Изменения, - замечает Соссюр, - никогда не пpоисходят во всей системе в целом, а лишь в том или в другом из его элементов" (6. с. 120).

Поэтому все изменения можно представить в виде двух разнокачественных процессов:

1) Процесс функционирования языковой системы;

2) Процесс pазвития этой системы.

Соссюр, подчёркивая диалектическую связь этих процессов, пишет: "..переходы от одного состояния к другому вызываются теми же факторами, которые действуют в пределах отдельных состояний" (6. с. 94).

Таким образом, требуя решительного разграничения состояния и события, он имплицитно намечает два аспекта их соотношения:

- внешний, когда процесс соединяет предшествующее состояние с последующим;

- внутренний процесс простого самовоспроизводства состояния.

Однако накапливающиеся внутрисостоянческие изменения приводят к лексико-семантическим изменениям, к изменениям грамматических категорий, а также тех форм, которые служат для их выражения; все это, в конечном счете, ведет к возникновению качественно иного языкового состояния.

Предшествующее и последующее состояния языка находятся в некоторой связи. И Ф. де Соссюр отмечает наличие этой связи; он пишет: "Часто утверждают, что нет ничего более важного, чем познать генезис данного состояния; это в некотором смысле верно: условия, создающие данное состояние, проясняют нам его истинную природу..." (7. с. 123). Но Соссюр и здесь подчёркивает определяющую роль состояния в жизни языка, замечая: "но этим (обращением к диахронии - Б.С.) как раз и доказывается, что диахрония не является самоцелью" (там же, с. 123). Еще более категорически Соссюр умаляет значение последовательно-разновременных связей состояний в "Заметках...": "Непременным условием понимания того, - утверждает он, - что происходит или хотя бы, что имеется в определенном состоянии языка, является отвлечение от всего того, что ему предшествовало, (подчеркнём - "особенно того, что предшествовало")" (6. с. 100).

И все же мы, опираясь на вышеприведённую мысль Соссюра о важности изучения генезиса состояния языка, а также на его утверждение: "Разве не очевидно, что всё, что есть в состоянии, содержится в предшествующем ему событии" (6. с. 115), предпримем попытку исследовать диахроническую связь состояний и доказать ее объективную познавательную значимость.

Мы считаем, что субстратом (носителем) последовательно-разновременной связи языковых состояний является промежуточное или переходное состояние, содержание которого определяет тип и характер этой связи. Поэтому мы остановимся, хотя бы вкратце, на анализе содержания переходного состояния.

"Если мы возьмем любые индоевропейские языки, - пишет Соссюр, - то каждый из них будет представлять собой как раз промежуточное звено между двумя соседними языками к западу и востоку. И мы можем констатировать некоторые важные и совершенно сходные явления. Непрерывность, дивергенция (расхождение Б.С.)". - заключает Ф. де Соссюр (6. сс. 60-61). Существенными свойствами переходного состояния, по Соссюру, являются:

1. Наличие признаков предшествующего языкового состояния в последующем; причем, эти признаки существенные для обоих. Например, могут одновременно функционировать две, различающиеся фонетические формы (возникающие как в ходе фонетической эволюции, так и агглютинации), но имеющие один и тот же смысл. Сосуществование подобных форм имеет место и в случаях новообразований по аналогии. Новообразования методом аналогии швейцарский лингвист не относит к изменениям. Эти языковые факты, считает Соссюр, возникают с использованием аналогического метода из морфем, на которые разлагаются слова и прежде всего сложные. Каждый факт аналогии, - пишет Соссюр, - это событие, в котором участвуют три действующих лица:

- Традиционный, законный, наследственный тип;

- Конкурент;

- Коллективный персонаж, образованный теми формами, которые создали этого конкурента (см.: . с. 197).

Следует заметить, что словообразование по аналогии, требующее творческой активности субъекта языковой деятельности, всегда сопровождается сосуществованием форм, предшествующего и последующего состояний, то фонетическая эволюция характеризуется, как правило, значительно меньшей уживчивостью старой и новой фонетических оболочек. Поэтому Соссюр полагает, что новообразования по аналогии и исчезновение старой формы - это два независимых языковых явления. В факте аналогии, по Соссюру, всё синхронично и грамматично; он начинается случайно, с говорящего индивида, с речи. Этому факту "...должно, - подчёркивает Ф. де Соссюр, предшествовать бессознательное сравнение данных, хранящихся в сокровищнице языка, где производящие формы упорядочены согласно своим синтагматическим и ассоциативным соотношениям" (7. с. 202). Относительно всех видов изменений, а также новообразоаний по аналогии швейцарский лингвист утверждает, что "...ни психологическая, ни фонологическая реальность в отдельности никогда не могут обусловить возникновение даже мельчайшего языкового факта. Чтобы возник языковой факт, необходимо объединение двух видов явлений" (6. с. 146). Таким образом, Соссюр отмечает ещё один сложный тип связи состояний - связь психической и физиологической языковой деятельности, которую (связь), следует отметить,что он затем перечеркнул своей дихотомией "Язык/речь"; но об этом несколько ниже.

2. Соссюр понимает переходное состояние как соединительную ткань последовательно-разновременных языковых состояний. Оно возникает в недрах предшествующего относительно устойчивого языкового состояния. Это - первая стадия переходного состояния, подсказываемая самой логикой становления нового языкового состояния, - это стадия равновесия, когда прежние и вновь возникшие признаки одновременно и равноправно функционируют.

Можно привести пример из русского языка: Так, во времена Даля В. И. прилагательные" симпатичный" и "симпатический" употреблялись как однозначные; Когда Ожегов С.И. создавал свой Словарь, то столь же однозначными были прилагательные "симптоматичный" и "симптоматический".

Однако мы не можем полностью согласиться с Ф. де Соссюром, что "Нельзя найти такой язык, который находился бы в состоянии покоя и неподвижности" (6. с. 47); и в другом месте: "Не существует постоянных языковых особенностей, все они преходящи и ограничены во времени. Имеются только такие состояния языка, которые представляют собой непрерывный переход от вчерашнего состояния к завтрашнему" (6. с. 55). Разумеется, Соссюр прав, на наш взгляд, формулируя свой принцип постоянного изменения языка, как следствия его непрерывного существования во времени и пространстве. Но мы убеждены в том, что он не прав, отрицая относительный его покой. Какой же смысл оставляет тогда Соссюр понятию состояние? Ведь он требует отличать его от понятий "событие", "изменение"; и в то же время им отрицается относительное равновесие, покой в языке. Понятие "состояние" выражает именно устойчивый вид движения, который воспроизводит существенные признаки в пределах одного и того же качества. Именно на основании этого становятся различными такие способы бытия языкового объекта, как его функционирование и развитие, мы не находим у Соссюра аргументов, которые давали бы ему право изъять языковую систему из сферы действия универсальных законов диалектики, в частности из сферы действия закона перехода количественных изменений в качественные и обратно. Абсолютизация Соссюром принципа постоянного изменения языка ведёт языкознание к самоликвидации, поскольку еще со времен Кратила известно, что в одну и ту же реку (читай: языковой материал) нельзя войти и однажды!

Третью стадию (стадию зрелости, развитости) переходного состояния следует в то же время рассматривать как превращение его в тело нового состояния. Это - стадия становления последующего языкового состояния. И всё-таки гениальное профессиональное чутье и выдающееся владение предметом позволяют Ф. де Соссюру преодолевать порой свою непоследовательность (антидиалектичность) и адекватно толковать переходное языковое состояние как процесс постепенного превращения одного языкового состояния в другое. Переходное состояние, по Соссюру, существует не только между национальными языками, но и между диалектами одного и того же языка. Так, если восстановить все промежуточные формы, то французский язык есть лишь особое состояние латинского языка (см.: 6. сс. 59-60).

Ф. де Соссюр правильно, на наш взгляд, считает, что существенной характеристикой переходного состояния языка является не определенность, приблизительность; "...понятие языка, - замечает он, - неопределенно во временном отношении..." (6. с. 60). А поскольку ...в сущности, варьирование во времени неотделимо от варьирования в пространстве, постольку приходится брать небольшую территорию и один единственный момент времени, чтобы выразить свою мысль о каком-то конкретном языке (6. с. 179; см.: сс. 56, 134).

К приведенным суждениям Соссюра следует, видимо, добавить только то, что степень неопределённости (или определенности) зависит еще и от того, на какой стадии переходного языкового состояния выясняется эта степень. Разумеется, степень опредёленности будет возрастать от стадии возникновения пеpеходного состояния к ее развитой стадии.

§4. Типы диахронической связи состояний и их детерминанты

Проблема связи последовательно разновременных языковых состояний в трудах Ф. де Соссюра излагается противоречиво и потому путано. С одной стороны, он утверждает, что кризисы и состояния, из которых складывается история языка, не абсолютно противопоставлены друг другу. С другой стороны, он отрицает историчность языка, потому что "Знание предшествующей истории не помогает понять или выяснить внутренние отношения между знаком и понятием в данный момент" (6. с. 91). Основанием такого утверждения Соссюр считает произвольность и немотивированность языкового символа (см.: 6. сс. 92, 99, 111; 7. сс. 100-103, 163-167).

Следовательно, позицию Соссюра можно выразить в двух, взаимоисключающих друг друга суждениях:

- Язык не есть исторический факт.

- Язык есть продукт истории.

Эту языковую антиномию швейцарский лингвист пытается разрешить или смягчить своей центральной дихотомией: "Язык/речь".

Язык, как систематизированная совокупность правил, необходимых для коммуникации, безразлична к материалу тех сигналов, из которых она состоит. Язык - это одновременно и социальное установление и система значимости.

Речь - сугубо индивидуальна; она есть фонация, реализация правил и возможных комбинаций языковых знаков.

Эта дихотомия может и должна быть понята диалектически, как единство двух внутренних и противоположных характеристик языковой деятельности:

1. Язык как процесс - это Речь.

2. Язык как продукт этогопpоцесса - это язык-состояние.

Поэтому без речи-процесса нет Языка-состояния; Но и без языка-состояния не может быть и речи-процесса. Таким образом, диалектика требует снятия противоположности в третьем, как в их изначальном единстве, в конкретном тождестве, коим, на наш взгляд, является Язык, как система.

Так, выкристаллизуется методологически важная группа понятий, представляющая собой диалектическое целое с его внутренними различиями {Язык-система)-(язык-становление)-(язык-состояние)}.

Иначе говоря, Язык, как абстрактное тождество, (абстрактная возможность того и другого), отрицается Речью (становлением, процессом). Это - первое отрицание. Любой синхронический срез бытия Языка-системы представляет собой конкретное единство Языка-системы и Языка-речи; это - второе отрицание.

Лингвистика XX века предпринимала попытки преодолеть дихотомию "Язык/речь" в ее соссюровской формулировке и "поднять" дихотомию до диалектического единства. Так, например, Ролан Барт рассматривает исследования Луи Ельмслева, В результате которых их автор выделил в языке три плана:

1) Языковая схема - это Язык в его соссюровском понимании, или Язык, как чистая форма.

2) Языковая норма, или Язык, как материальная форма, определяемая условиями своей социальной реализации, но не зависимая от деталей этой реализации.

3) Языковой узус, или Язык как совокупность языковых привычек данного коллектива.

Следовательно, Л. Ельмслев заменяет соссюровскую дихотомию "Язык/pечь" на дихотомию "схема/узус". Мы именуем эту пару ельсмлевских понятий дихотомией потому, что в своем основании антиномия соссюра не преодолена, поскольку она лишь поменяла уровень субъекта языковой (или речевой) деятельности: с уровня национального Субъекта на уровень Субъекта, как социальной группы. Несомненно, такое понимание соотношения Языка и Речи было шагом вперед от их метафизического разрыва; ведь Речь теперь не есть сугубо индивидуальный акт: она социализуется, а Язык расширяет свои возможности к формализации; к тому же в Языке, как системе, подчёркивается его универсальность и дифференциальный характер. Кроме того, ельмслевская пара "Схема/Узус" позволяет, во-первых, решительно различать Язык и Код, а также Речь и Сообщение; во-вторых, она утверждает, что не только Речи, но и Языку присущи синтагмы (устойчивые синтагмы); в-третьих, и для Языка и для Речи характерна комбинаторность. Иначе говоря, тут противоположности сближаются, но это еще не есть, на наш взгляд, их диалектическое единство. Внутреннее противоречие Языка-системы это универсально-системное противоречие, а потому оно должно, по нашему мнению, разрешаться на универсально-системном уровне, но не на уровне смены субъектов.

С точки зрения Языка-системы - его история и есть Речь. А поскольку, говоря понятийным аппаратом диалектики, истина есть процесс, постольку Речь - это определяющая сторона Языка, как системы. Ведь Язык, как продукт, преходящ, и значение его состоит в том, что именно в синхроническом срезе, или в рамках его (Языка) состояния происходят изменения Языка-системы.

Дихотомия Язык/речь получила свою пространственно-временную форму выражения в дихотомии синхрония/диахрония. "...синхронический аспект превалиpует над диахроническим , - замечает Соссюр; и это, по его мнению, верно не только для говорящего, но и для лингвиста: ...если он примет диахроническую перспективу, то увидит отнюдь не язык, а только ряд видоизменяющих его событий" (7. с. 123). Мы полагаем, что дихотомия синхрония/диахрония еще более усиливает антиномию Языка-системы. "...синхроническое явление, - замечает швейцарский лингвист, - не имеет ничего общего с диахроническим: первое есть отношение между одновременно существующими элементами, второе - замена во времени одного элемента другим, то есть событие" (7. с. 124). В "Заметках.." Соссюp утверждал прямо противоположное: "Разве не очевидно, что всё, что есть в состоянии (синхронический срез - Б.С.), содержится в предшествующем ему событии" (6. с. 115). И в другом месте: "...состояние является причиной круговорота знаков в вертикальном измерении" (6. с. 146). Следовательно, с одной стороны, состояние, по Соссюру, питает диахронию изменившимися знаками, с другой же стороны, - в состоянии нет ничего того, чего раньше не было бы в предшествующем ему событии. А выше мы цитировали его мысль о взаимоисключении того и другого срезов бытия Языка.

Для того, чтобы упорядочить всё то, что столь противоречиво (с точки зрения формальной логики) высказано Соссюром, следует, видимо, выяснить:

- Как соотносятся состояние и событие?

- Система и событие?

- Система и состояние?

- Существует ли связь между последовательно-разновременными состояниями? - Что определяет типы связей состояний? Какова точка зрения Ф. де Соссюра на указанные выше аспекты соотношения понятий: "система", "событие","состояние".

Мы уже отмечали, что швейцарский лингвист требует решительного разграничения состояния и события. И в то же время он утверждает, что в состоянии содержится эффект события.

"Итак, диахронические факты, - подчёркивает Соссюр, - носят частный характер. Сдвиги в системе происходят в результате событий, которые не только ей чужды, но сами изолированы и не образуют в своей совокупности системы" (7. с. 127; см.: также с. 132). Зту же мысль, но более развернуто, он излагал уже в "Заметках...": "...диахронический факт является самодовлеющим событием, и те конкретные синхронические последствия, которые могут из него проистекать, ему совершенно чужды. Диахронические факты вовсе не стремятся изменить систему... перемена касается не упорядоченного целого, но только отдельных элементов его" (7. с. 117). Таким образом, Соссюр, признавая системность языка в целом, (а также системность синхронического среза его бытия, то есть его состояния) отказывает в системности языку во времени; в частности, он не признает системность процесса причинения изменений в языке. Исходя из принципа Соссюра о непрерывности языка во времени и пространстве, а значит, и непрерывности его свойства системности, следует также признать, что не существует ни одного момента во времени, когда бы язык терял это свое свойство. Поэтому - язык во времени системен; и изучать его в этом срезе необходимо посредством структурно-генетического метода.

Отсюда вызывает сомнение интерпретация Соссюром причинности во времени. Исходный факт изменения "...не находится ни в какой внутренней связи с... последствиями для целого" (7. с. 132). Но исходный факт, как причина, требует времени для превращения в своё следствие; то есть этот факт становится процессом. Поэтому действительный результат воздействия причины на объект-систему не исчерпывается началом действия этой причины; он с необходимостью включает в себя и все последствия, им вызванные, находясь с ними во внутренней связи, которую отрицает швейцарский лингвист.

Если язык есть система, то по каналам системообразующих отношений между элементами языка изменение, затронувшее одну точку, с необходимостью повлияет и на другие её точки; и эффект этого влияния зависит от степени данного воздействия, с одной стороны, и от степени устойчивости подвергаемого воздействию элемента, - с другой. Причем, система, являясь устойчивой, консервативной, максимально сопротивляется этому воздействию, решающим образом детерминируя конечный результат процесса причинения; более того, может иметь место случай, когда исходный факт ограничивается изменением первой точки, а далее гаснет натолкнувшись на достаточную устойчивость других элементов системы. Поэтому исходный факт не может исследоваться вне системы, как требует того Соссюр, поскольку это противоречит его же признанию системности языка.

Таким образом, мы утверждаем, что свойство системности присуще как синхроническому, так и диахроническому срезам бытия языка.

Кстати, следует сказать, что Соссюр предпочитает говорить лишь о действии причины, но не о самой причине, которая, по его мнению, - сложна и запутана, "Когда речь идет об изменении во времени, - пишет он, - лучше говорить об общем смешении соотношения членов и ценностей и отказаться от выявления апpиоpи степени неизбежности изменения" (6. с. 188).

3) Соссюр считает, что свойство системности характерно только для состояния.

4) Итак, диахронические факты, не образуя, по Соссюру, системы, однако, по его мнению, "...определенным образом упорядочены и имеют известную направленность (6. с. 201). Поэтому Соссюр вынужден признать связь между событиями, но отрицает таковую между последовательно разновременными языковыми состояниями.

5) Соссюр считает, что всякое состояние случайно, потому что чужды и внешни их вызывающие события. Разумеется, здесь налицо логическое противоречие. Во-первых, если события определённым образом упорядочены и имеют известную направленность (что утверждает сам Соссюр), то обусловленные ими состояния языка столь же упорядочены и направлены. Поэтому между предшествующим и последующим состояниями существует связь. Во-вторых, эта связь может существенно отличаться от связи диахронических фактов, потому что она есть прежде всего продукт самодетерминации языкового состояния как системы. Таким образом, связь последовательно разновременных языковых состояний носит внутренний и необходимый характер настолько, насколько эта связь есть результат самодетерминации. И в этом суть нашей точки зрения. Мы изложим ее вкратце также в пяти пунктах:

1) В первом параграфе было выяснено, что состояние есть содержание пространственно-временного (синхронического) среза бытия языковой системы. Мы предложили выделить, два основных типа состояний:

а) устойчивое и

б) переходное или промежуточное.

Событие Соссюр понимает как акт изменения; иногда термин изменение он заменяет термином "кризис". Мы полагаем, что кризис следует рассматривать как развитую стадию переходного состояния или как стадию возникновения нового относительно устойчивого состояния.

Следовательно, изменения можно различать на:

- изменения, являющиеся содержанием относительно устойчивого состояния, или содержанием процесса функционирования языковой системы;

- изменения, как содержание переходного состояния, выражаемые в понятии "развитие". Конечно, эти два процесса частично тождественны, ведь всякое переходное состояние возникает в недрах устойчивого.

Отсюда мы заключаем, что состояние и событие диалектически взаимосвязаны: состояние - это устойчивый вид события, а событие - это функционирующее состояние.

2) Язык, как система в целом, включающая в себя (как важнейший элемент) субъект языковой деятельности, то есть говорящего, испытывает воздействия как внешних (заимствование, навязывание языка победителя), так и внутренних факторов и прежде всего творческой активности субъекта речевой деятельности. Нельзя сомневаться в том, что определяющим причиняющим фактором в жизнедеятельности языка является внутренний. Таким образом, доминирующая часть событий-изменений внутрисистемна. А поэтому такие события могут быть лишь существенными, хотя и в различной степени. Отсюда мы склонны утверждать, что в функционировании и развитии языковой системы господствует самодетерминация. Следовательно, изменения системы также системны ; то есть Язык системен и во времени.

3) Мы разделяем положение Ф. де Соссюра, что состояние языка-системы также системно.

4) Сказанное в двух первых пунктах, позволяет сделать вывод, что между предшествующим и последующим языковыми состояниями существует внутренняя, необходимая, существенная связь, которую мы выражаем в понятии "связь состояний". Ее можно именовать и "системно-генетической", или "структурно-генетической" связью.

5) Что является основанием связи языковых состояний? Основанием в данном случае является, на наш взгляд, диалектическое единство тождества и различия. Конкретное соотношение этих моментов детерминируется, в свою очередь, конкретным соотношением двух основных видов изменения языковой системы;

а) внутрикачественные (изменения простого воспроизводства) состояния и

б) изменения, выталкивающие содержание данного относительно устойчивого состояния за пределы его специфического качества.

Если в содержании и в форме двух смежных временных срезов

бытия языка-системы обнаруживается (как превалирующий) момент существенного тождества, то между такими состояниями превалирует "связь тождества", или "трансформативная связь состояний". Если же указанные состояния существенно различны, скажем, последующее является лексико-семантически существенно более содержательным, то между этими языковыми состояниями доминирует связь "существенного различия", или связь развития, или прогрессирующая связь языковых состояний.

Определяющим видом последовательно-разновременной связи состояний является закон.

Какова соссюровская концепция языкового закона? "Диахронический закон", описывающий историческое языковое событие, является, по Соссюру императивным, но не всеобщим; то есть он управляет только данным фактом. Иллюзия всеобщности этого закона, как считает щвейцарский учёный, возникает оттого, что диахронический факт "...осуществляется в системе; строгая упорядоченность этой последней и создают иллюзию, будто бы диахронический факт подчиняется тем же условиям, что и синхронический" (7. с. 126). Напомним, что синхронический закон Соссюр понимает как связь всеобщую, но неимперативную.

Возникнет вопрос: "Как обеспечивается действие принципа непрерывности языка, если диахронический закон частичен? Соссюр отвечает на него следующим образом: "...существуют законы в том смысле, как их понимают науки физические и естественные, то есть отношения, обнаруживающие свою истинность всюду и всегда? Иначе говоря, нельзя ли изучать язык с точки зрения панхронической? Разумеется, - продолжает Соссюр, - можно.,. всегда происходили и будут происходить фонетические изменения, постольку можно рассматривать это явление вообще как одно из постоянных свойств языка - это, таким образом, один из его законов... есть правила, переживающие асе события. Но это лишь общие принципы, независимые от конкретных фактов; в отношении же частных и осязаемых фактов никакой панхронической точки быть не может (7. 127-128).

То же самое можно экстраполировать на лексико-семантические

и грамматические изменения: они характерны для всей истории языка; здесь они синхроничны; но в то же самое время эти явления всегда проявляются конкретно (синхронически), а поэтому непанхроничны. Следовательно, Соссюр вновь впадает в антиномию, поскольку не может овладеть диалектикой "всеобщего-особенного-единичного", то есть диалектической связью между всеобщим языковым законом и специфическими формами его проявления в диахронических и синхронических фактах.

Выводы:

Ф. де Соссюр правильно, на наш взгляд, отмечает фундаментальную, методологическую роль понятия "состояние" в сфере языкознания. Он, хотя и имплицитно, указывает на то, что состояние представляет собой единство моментов устойчивости и изменчивости, дискретности и континуальности; однако в этом единстве, по сути дела, Соссюр абсолютизирует либо момент устойчивости, либо момент непрерывности; а это не позволяет ему понять то, что процессы функционирования языка (в конкретном состоянии), накапливающие изменения, в конечном итоге ведут к возникновению нового языкового состояния. Соссюр выделяет два основных вида состояний:

- Устойчивое,

- Промежуточное, или переходное.

Он определяет их специфические функции в жизнедеятельности языка.

2. Синхроническая связь состояний в исследованиях швейцарского лингвиста наиболее всесторонне и глубоко разработана. Конечно, это объясняется прежде всего тем, что в его понятийном аппарате понятие "отношение" занимает определяющее место. Им рассмотрены как синтагматическая, так и парадигматическая (ассоциативная) разновидности связи сосуществующих языковых состояний. Методологически значимо для нас то, что Соссюр верно толкует их диалектическое единство, а также их роль в функционировании и развитии языка.

Однако следует подчеркнуть, что Соссюр, признавая всеобщность синхронических законов, отрицает их императивность; а поскольку языковый закон есть определяющий тип связи состояний, постольку остальные виды языковой связи состояний теряют свою "опору", ведь все прочие связи сосуществования есть лишь формы проявления синхронического закона.

3. Ф. де Соссюр исследует разнообразные виды изменений, приводящих к возникновению новых языковых состояний:

- фонетические.

- лексико-семантические.

- грамматические.

- новообразования по аналогии.

Однако недиалектический подход к пониманию соотношения Языка и Речи, синхронии и диахронии не позволили Соссюру дать формально-содержательный анализ промежуточного состояния, как носителя одного из двух главных видов изменений; можно сказать, что он обошел творческим вниманием и проблему изменений внутри относительно устойчивого состояния. Хотя в его трудах имеется чрезвычайно богатый материал для выявления места и роли переходного состояния в функционировании и развитии языка, а также для выявления познавательной функции этого типа состояния.

4. Диахроническая связь языковых состояния и в языковом потоке, а потому и в понятийном аппарате соссюровского языкознания имеет очень зыбкое основание. Диахронические законы, с точки зрения Соссюра, управляют лишь одним, отдельным языковым фактом. Эти факты-события языкового потока лишь упорядочены и имеют определенное направление. Остается только предполагать, что эти упорядоченность и направленность диахронических фактов в конечном счете подчиняются панхроническим законам. Но детерминирующая функция этих законов настолько ослаблена, по Соссюру, что диахронический закон только иллюзия. Таким образом, события, будучи внешними, чуждыми и случайными по отношению к языковому состоянию, имеют между собой только случайную связь, лишь несколько усиленную панхроническим законом.

Многочисленные исследования соссюровских трудов, предпринятые учеными-лиигвистами после его смерти, можно разделить на две основные группы:

- К первой из них можно отнести те работы, которые, исходя из инноваций выдающегося швейцарского лингвиста, стремятся развивать их, освобождая от нечеткости, абстрактности, получая значительные теоретические результаты.

- Вторая группа работ сознательно стремится усилить те положения, которые мы оцениваем как несомненно-слабые в его творчестве; они же - как несомненно-положительные теоретические результаты. Это относится прежде всего к дихотомиям Соссюра, а также к абсолютизации понятия "отношение" и к онтологизации языка.

Все вышесказанное делает актуальним дальнейшее исследование научных трудов Фердинанда де Соссюра с позиций диалектического материализма.

ГЛАВА ВТОРАЯ

"СИСТЕМА-СТАНОВЛЕНИЕ-СОСТОЯНИЕ" В ПОЭТИКЕ ЦВЕТАНА ТОДОРОВА

Цветан Тодоров родился в Болгарии в 1939 году; представитель младшего поколения французской школы структурализма; он примыкает к группе "Тель-кель" и является активным пропагандистов идей русских формалистов. Его основной научный интерес связан с проблемами структуралистской поэтики. В своих исследованиях семантического, синтаксического и словесного аспектов теоретического литературоведения Ц.Тодоров анализирует такие понятия, как: "регистры языка", "модусы", "время", "точка зрения", "залог" и "временно-логическая организация текста".

В работе "Поэтика" ее автор неоднократно и непосредственно использует понятие "состояние", опосpедствованно дополняя и развивая свою интерпретацию формальной и содержательной сторон этого способа бытия объекта и форм его познания во многих других местах данной pаботы. Он отмечает следующие его моменты:

- единство устойчивости и изменчивости,

- прерывности и континуальности,

- выделяет и анализирует внутреннее и внешнее состояния;

- рассматривает специфику времени в литературе;

- ставит и в известной степени решает проблему, именуемую в философии, как проблема связи состояний;

- предпринимает попытку типологизации связи состояний;

- в "Поэтике" (хотя и имплицитно) намечается группа диалектиески взаимосвязанных понятий: "система-становление (процесс)-состояние".

§1. Понятие "состояние"

Рассмотрение предложенных вопросов мы начнем с анализа тех фрагментов указанной работы, в которых Ц. Тодоров непосредственно обращается к понятию "состояние", отмечая существенные, на наш взгляд, определения состояния, его типы, а также познавательную функцию этого понятия. И только затем, когда нами будет выяснено понимание Ц. Тодоровым названных аспектов состояния (и как способа бытия, и как формы познания), а вместе с тем рассмотрены и те термины, которые он привлекает в качестве синонимов состояния, тогда с полным правом можно будет переходить к исследованию тех разделов его "Поэтики", в которых ее автор не использует понятие "состояние" и его синонимы, однако продолжает изучение существенных характеристик данного способа бытия художественного текста, но уже опосредствованно.

Чтобы размышления Ц. Тодорова и его выводы были понятными и обоснованными, следует несколько слов сказать о том специфическом материале, с которым работает французский структуралист.

"Предложение", как элементарная единица текста, состоит из "актантов" (действующих или страдающих) и предикатов (атрибутивных, выражаемых либо прилагательными, либо существительными, а также глагольными предикатами. Иначе говоря, предикаты (или мотивы, по Томашевскому Б.), изменяющие ситуацию (читай; "состояние"), называются динамическими (Сепир считает, что такие предикаты "происходят"); а предикаты, сохраняющие исходную ситуацию ("состояние"), Томашевский именует "статическими" (а Сепир: "предикаты существования").

Предложение, по мнению Ц. Тодорова, не представляет собой элемент бесконечной цепи; ряд предложений объединяется в циклы, или эпизоды, которые являются более или менее законченными частями сложного по сюжету художественного произведения. Эпизоды имеют относительно самостоятельное семантическое определение.

Идеальный эпизод состоит из пяти предложений (как полагает Ц. Тодоров), если условиться, что начальное предложение описывает устойчивое положение вещей, или "состояние". "Это исходное состояние нарушается действием некоторой силы. Возникает состояние неравновесия. Благодаря действию некоторой противоположной силы, - утвеpждает Ц. Тодоров, - равновесие ("состояние равновесия" - Б. С.) восстанавливается; новое равновесие, подобно исходному, но они никогда не тождественны полностью.

Таким образом, заключает Тодоров, - в состав повествования входят предложения двух типов:

1) Такие, которые описывают состояния (равновесия или неравновесия) и

2) такие, которые описывают переходы от одних состояний к другим.

Не трудно узнать в них, соответственно, предложения атрибутивные и глагольные.

Конечно, эпизод может быть прерван посредине (сразу после перехода от равновесия к неравновесию) или расчленен на еще более мелкие составные части.

Итак, вышеизложенную мысль Ц.Тодорова можно представить в виде следующего ряда элементов:

- Исходное устойчивое состояние.

- Становление (процесс, выталкивающий начальное состояние за свои пределы).

- Неравновесное, или переходное состояние.

- Становление, как процесс превращения переходного состояния в новое, устойчивое.

- "Якобы-восстановление" исходного устойчивого состояния. Приведем пример, анализируемый Тодоровым, чтобы эксплицировать существенные признаки состояния.

Иллюстрация из "Декамерона" Дж. Боккаччо: Первая ситуация (или состояние): Жена Перонелла; ее муж; ее Любовник. - Это актанты фабулы. В то же время муж и любовник указывают на определенное положение (состояние), то есть речь идет о состоянии связи между Перонеллой и остальными персонажами:

- законность отношений с мужем и

- незаконность связи с другими мужчинами.

Поэтому термины "муж" и "любовник" играют здесь роль прилагательных, которые характеризуют исходное состояние.

Вторая ситуация (состояние):

Перонелла принимает любовника и прячет его от внезапно пришедшего мужа. То есть следует нарушение исходного, внешне устойчивого состояния. Здесь должен появиться глагол "нарушать", "пpеступать закон".

Третья ситуация (состояние):

"Это приводит к состоянию неравновесия",- пишет Тодоров, так как семейный порядок оказывается нарушенным.

Четвеpтая ситуация (состояние):

Начиная с этого момента, есть две возможности восстановления равновесия (состояния равновесия - Б.С.). Первая состоит в наказании неверной супруги, что и привело бы к восстановлению начального состояния. Но новелла (по крайней мере, новелла Боккаччо) никогда не строится на таком повторении начального состояния. Следовательно, наказание присутствует в структуре новеллы в виде опасности,.. но оно не реализуется, остается потенциальной возможностью (возможное состояние - Б. С.).

"Второй способ восстановления равновесия состоит в нахождении средства избежать наказание" (10, с. 88). Перонелле это удается путем "перекрашивания" ситуации неравновесия, то есть нарушения закона, в ситуацию равновесия - в ситуацию "покупки мужчиной бочки", что не нарушает законов семейного очага.

Пятая ситуация (состояние):

"Таким образом, - заключает Ц. Тодоров, - здесь мы встречаемся с еще одним глаголом "перекрашивать", "маскировать под". Конечным результатом является новое положение вещей (состояние Б. С.), новый закон, хотя и не формулируемый в явном виде, согласно которому женщина имеет право следовать своим естественным склонностям" (там же).

Теперь мы предпримем попытку дать анализ изложенных Тодоровым ситуаций с точки зрения понятия "состояние", как совокупности существенных свойств, рассматриваемой в некотором пространственно-временном срезе и определённой системе связей и отношений. Здесь же мы коснемся проблемы детерминации характера и типов состояний. В этом же материале предоставляется реальной возможность выявить важную в методологическом плане группу понятий: "система-становление-состояние".

1. Исходное состояние:

(Перонелла-Муж) - это супружеская чета, то есть система, управляемая однозначными, религиозно-нравственными нормами. Иначе говоря, - это - система, обладающая определенными, существенными свойствами и столь же существенными связями между ними. Данная система взята в известном временном и социально-простpанственном срезе своего бытия. Но именно все эти существенные характеристики сняты в современном философском понимании состояния как формы бытия и познания.

2. Становление (процесс).

Но уже в рамках формально и внешне единой, устойчивой системы (Перонелла-муж) созревает причина, которая угрожает ее целостности; формируется скрытое противоречие, одностороннее разрешение которого (со стороны Перонеллы, то есть ее внутренняя, субъективная склонность к изменению, точнее говоpя измене) зарождается еще в исходном состоянии. Затем это субъективное состояние объективируется, опредмечивается в соответствующих действиях. Совокупность однонаправленных действий, ведущих к соответствующим изменениям, и составляет содержание становления, или процесса, порождающего новое, переходное состояние.

3. Переходное состояние, или состояние неравновесия.

Действительное, но скрытое от мужа состояние семейной системы - это ее разрушение, но оно известно только Перонелле; что позволяет ей выдать внешнее, кажимость за реальное состояние. Однако существует формальная возможность для того, чтобы и мужу это стало известным. Поэтому данное, третье состояние, которое чревато разными возможностями, есть состояние неравновесия, перехода. Так что Ц. Тодоров, наряду с устойчивым и переходным состояниями, отмечает "возможное" в противоположность "действительному" состоянию; а вместе с тем "внешнее" состояние он противопоставляет "внутреннему".

4. Становление, или процесс.

Итак, состояние требовало от Перонеллы действий, которые позволили бы ей выдать внешнее за внутреннее. Это - вновь становление, процесс, превращающий состояние неравновесия, неопределенности, котоpое содеpжит в себе как минимум две противоположные возможности:

1) Якобы-сохpанение устойчивого исходного состояния и

2) Восстановление исходного состояния чеpез наказание.

5. "Якобы-исходное" состояние.

Жене удается выдать любовника за покупателя бочки; исходное состояние сохpанено, но оно теперь "дважды-якобы".

Во-первых, оно есть "якобы" потому, что, если бы даже восторжествовало законное наказание, то это, возникшее состояние их семейного очага вобрало бы в себя нечто, не имевшее место в исходном;

а во-вторых, "якобы" потому, что видимость ("якобость") было бы подана как действительное состояние системы.

Остановимся несколько на группе понятий "система-становление-состояние".

Система (супружеская чета) представлена во времени тремя своими элементами:

а) устойчивым состоянием,

б) переходным и

в) "якобы-устойчивым" состоянием.

Причиной движения системы от одного своего состояния к другому является внутреннее системное противоречие, порождающее процесс своего разрешения; и этот процесс есть явление внутрисистемное. Однако по отношению к каждому системному состоянию этот процесс есть в то же время нечто внешнее, их соединяющее. Строго говоря, содержанием и исходного, и переходного, и якобы-исходного состояний является совокупность изменений. Но если для первого и третьего состояний характерны изменения, воспроизводящие систему в ее качестве, что мы определяем как "функционирование", то содержанием второго, переходного состояния выступают изменения, развитие системы.

Таким образом, понятие системы снимает в себе противоположность понятий "состояние" и "становление", или "процесс". Разумеется, это единство системы и способов ее бытия (становления и состояния) может быть описано и более, чем пятью предложениями, поскольку каждый из пяти элементов эпизода также может быть выражен не в одном предложении; это зависит от степени сложности состояния.

Кроме того, эпизод, во-первых, может быть прерван на третьем или четвертом (в принципе, на любом) предложении); а во-вторых, - вместо любого предложения может быть включен целый эпизод. В художественных произведениях чаще всего встречаются два основных типа соединения эпизодов:

а) обрамление и

б) сцепление.

Обрамление - это как раз тот случай, когда относительно самостоятельный эпизод, выpажаемый в элементе-пpедложении, заменяется дpугим "эпизодом-пpедложением".

Сцепление представляет собой следование одного эпизода за другим, которое бывает либо семантическим, либо синтаксическим.

Возникает существенный вопрос: "Может ли сам эпизод, являющийся системой некоторых элементов-состояний, рассматриваться как состояние?" Мы склонны дать утвердительный ответ. Ведь существенные определения эпизода, а также связи между ними, взятые в синхроническом срезе, являются, по сути, ничем иным, как совокупностью соответствующих характеристик того элемента-состояния, которым завершился этот эпизод. Поэтому он может быть:

а) устойчивым состоянием,

б) переходным состоянием.

Разумеется, и то и другое состояния могут находиться на определенной стадии (возникновения, становления, зрелости или упадка и распада). Поскольку литературно-художественный текст, как правило, состоит из ряда эпизодов, каждый из которых имеет известное состояние, то можно предположить, что их сцепление (связь эпизодов-состояний) основывается на том же принципе, что и состояние-предложение в эпизоде.

Следовательно, если придерживаться идеальной, пятиэлементной схемы, то можно утверждать, что и художественное произведение в целом имеет то состояние, которое присуще последнему эпизоду. Конечно, реальные литературные произведения могут начинаться и не с устойчивого состояния и заканчиваться либо переходным состоянием, либо якобы-устойчивым состоянием. И это имеет место для того, чтобы побуждать воображение и мысль читателя, привлечь его к сотворчеству.

И все-таки мы не видим логико-методологические препятствия рассматривать артефакт с точки зрения его семантического или грамматического состояний.

Таким образом, в пределах бытия литературного объекта-системы "Непосредственные причинные связи (как разновидность связи состояний - Б.С.) не обязательно сводятся к связям между событиями, действиями... вполне возможны случаи, когда действие влечет за собой какое-то состояние (разрядка наша Б.С.) или, наоборот, вызывается каким-то состоянием" (10. с. 81). И вновь Тодоров отмечает диалектическую связь становления (процесса) и состояния, носителем которого (единства) является система понятий; "система-становление-состояние".

В заключение рассмотрения существенных признаков состояния, как универсальной формы бытия и познания по материалам Поэтики Цветана Тодорова, можно утверждать следующее:

1. Содержанием состояния являются, по Тодорову, существенные свойства предмета, связанные между собой устойчивым, необходимым образом в определенную систему, взятую в некотором пространственно-временном срезе своего бытия.

2. Формальными его характеристиками выступают: а) единство устойчивости и изменчивости, 6) прерывности и непрерывности, в) конечности и бесконечности. Реальные состояния (наличное бытие Гегель) обладают фактически бесконечным числом модификаций, из которых Тодоров выделяет ряд разновидностей:

- устойчивое состояние;

- неравновесное, или переходное состояние;

- возможное и действительное состояния;

- процессуальное состояние (иначе говоря, он различает процесс, как содержание состояния, то есть его функционирование; и состояние процесса, то есть его определенное качество, направленность.

Анализ Поэтики Ц. Тодорова позволяет, на наш взгляд, утверждать, что ученый-структуралист прибегает к термину "состояние" не случайно, а только тогда, когда возникает познавательная потребность выразить в понятии вышеуказанные существенные характеристики конкретного способа бытия художественного литературного объекта.

§2. Литература как состояние текста

Теперь, после выяснения тодоровской точки зрения на понятие "состояние", мы считаем возможным уже опосредованно рассмотреть познавательную функцию этой фундаментальной формы (бытия и познания) в сфере поэтики. Мы предпримем попытку показать, какую позитивную когнитивную роль выполняет это понятие в определении статуса литературы среди прочих видов словесной деятельности. Как функционирует и развивается литература в своих конкретносодержательных, последовательно разновременных и сосуществующих состояниях: "типах", "жанрах", которым тоже присущи состояния.

Несколько слов о точке зрения на литературу (ее содержание и форму, элементы и структуру, социальные функции), сформировавшиеся в современной теории литературы, исходящей из диалектико-материалистической методологии.

Итак, "Литература" (букв. - написанное) в строгом смысле слова - это словесно-письменная художественная деятельность. Ее свойства, общие с другими видами искусства таковы:

1) Художественно-образная форма отражения действительности, род практически-духовного освоения мира.

Художественный образ есть единство объективно-познавательного и субъективно-творческого начал. Он - и реально бытующий объект и в то же время - условность, элемент воображаемого мира. Образ - это наглядное, но обобщенное, сущностное отражение действительности. Он не только воссоздает, но и творит новый мир. Переход чувственного отражения в мыслительное обобщение и далее - в вымышленную действительность и ее чувственное воплощение - такова внутренняя подвижность сущности образа.

В чем специфика "словесного образа"?

- Он менее нагляден, воссоздавая не зримый облик предмета, а смысловые, ассоциативные связи.

- Придает словам бытийную полновесность и ценность, самозначимость, которой обладают вещи, преодолевает онтологическую ущербность знака.

- Речевые знаки сменяются во времени (произнесения, написания), а поэтому и образы, воплощенные в этих знаках, раскрывают не только статическое подобие вещей, но и динамику их превращения.

2) Литература создает свою форму из слов, из языка, который, имея материальное воплощение, действительно постигается не в чувственном восприятии, а в интеллектуальном понимании.

3) Литература - наиболее идейно-насыщенное, наиболее идеологическое из всех искусств. Литературные образы обладают всеохватывающим проникновением в суть вещей, (см.: 4. сс. 21-22).

Цветан Тодоров высказывает свое принципиальное несогласие с теми литературоведами, которые полностью отрицают специфику, а потому и автономность литературного текста, рассматривая его лишь как результат действия внелитературных закономерностей (психической сферы, сферы человеческого духа или общественной жизни). Он уверен в том, что необходимость в возникновении Поэтики (теоретического литературоведения) объясняется именно тем, что есть особый тип связного текста обладающий существенными отличительными свойствами и связями между ними, в частности, собственными внутренними закономерностями функционирования и развития, "...ее (Поэтику - Б. С.) интересует абстрактное свойство, которое является отличительным признаком литературного факта, - свойство "литературности" (10. с. 41). И в другом месте: "...она (Поэтика -Б.С.) относится не к конкретному произведению, а к литературному тексту вообще; она утверждает, что эти (абстрактные - Б. С.) понятия имеют смысл только в применении к литературе как особому языку, в то время как в конкретном произведении мы всегда имеем дело с более или менее нечистой манифестацией этих сущностей" (там же, с. 44).

Следовательно, Ц.Тодоров отличает литературу (литературный текст) от всех других связных текстов и языков (научных, газетных, мемуаристских, обыденных).

Особый интерес в этой связи представляет соотношение литературного и естественного языка. Малларме как-то заметил, что "книга - это экспансия буквы". Но в чем же отличие того и другого языков?

Естественный язык - это система первичного смысла. Литературный - система вторичного смысла, использующая в

качестве исходного материала естественный язык.

"Это различие между языковой и литературной системами,- пишет Ц. Тодоров, - проявляется с разной степенью очевидности в разных видах литературы: так, оно минимально в текстах лирического типа и максимально - в беллетристике, где события и персонажи, в свою очередь, образуют некоторую конфигурацию, относительно независимо от тех конкретных фраз, посредством которых о ней сообщается" (1О. с.49). А различие здесь заключается в том, что существенным свойством литературного языка является то, что это - язык коннотированный, язык метафорический, это - языковая игра. Столь же существенным определением литературного языка является его организация как системы связного текста.

Сказанное относилось лишь к формальней (лингвистической) семантике, которая отвечает на вопрос: как обозначает текст?

Но различие между литературным и прочими связными текстами имеет и содержательно-семантический аспект: что обозначает текст? Это- проблема истинности текста. По утверждению Фреге (а Тодоров с ним согласен) литературный текст исключен из тех видов текстов, которые могут быть подвержены дихотомическому членению: "истинный/ложный". И все-таки литература, если она адекватно и по сути изображает действительность или прямо ей противоположна, не может не быть истинной или ложной.

Ц. Тодоров разделяет ту точку зрения, что к литературе следует применять иной критерий оценки: критерий правдоподобия. Он возникает как продукт соотношения литературного текста, с одной стороны и двух основных типов норм, - с другой:

- закон жанра - текст должен соответствовать ему;

- соответствие тому, что эпохальный читатель считает истинным.

В данном случае главным законом жанра считается общественное мнение, в рамках которого законы жанра первого типа варьируют во времени, представляя собой не только некоторый последовательный ряд сменяюших друг друга состояний главного закона, но и совокупность сосуществующих внутрикачественных состояний этого коллективного мнения.

Следовательно, литература (литературный язык), опирающаяся на первично-образцовую знаковую систему - естественный язык - и подчиняющаяся его внутренним нормам и законам, создающая "вымышленный мир" посредством линейной последовательности знаков, является в то же время специфическим состоянием этого языка, которое характеризуется сравнительно большей устойчивостью по отношению к своему первичному источнику - естественному языку. "Всякий литературный язык, - пишет Ф.де Соссюр, - после того, как он сформировался, остается сравнительно неподвижным. Во всяком случае, - подчеркивает он,- через него мы не можем почувствовать в должной мере, что настоящий язык, язык свободно бытующий в социальной массе, является объектом, изменяющимся во времени... Жизнь литературного языка, наложенного в пространстве на естественный, - заключает Соссюр,- протекает в иных условиях" (10. с. 183).

Что же порождает эти, Соссюром подчеркнутые, условия литературного состояния естественного языка? Цветан Тодоров, подобно другим структуралистам, утверждает, что причиной своеобразия литературного состояния естественного языка является специфическое взаимодействие свойств естественного языка, подчиняющееся внутрилитературным законам, системой которых является структура литературного текста.

Прежде чем дать анализ литературного взаимодействия этих свойств, следует назвать их:

а) регистры языка,

б) модус (наклонение),

в) залог.

Регистр (или достаточно определенные участки смыслового диапазона) естественного языка Ц. Тодоров представляет в виде четырех пар бинарных свойств:

- конкретность/абстрактность речи;

- фигуративность/прозрачность текста;

- моновалентность/поливалентность текста, порождающие некоторое множество регистровых оттенков языка;

- субъективность/объективность речи (Бенвенист).

Абстрактность/конкретность речи.

Свойством конкретности обладает та словесная конструкция, субъектом которой является единичный материальный предмет.

Свойством абстрактности - такие предложения, содержанием которых будет общее рассуждение о вневременной и внепpостpанственной истине. Доминанта того или иного из бинарных свойств обусловливает соответствующее состояние первичного смысла предложения.

Фигуративность/прозрачность текста.

Фигуративность характеризует такое предложение, в котором имеют место риторические синтагматические конструкции,"которые мы можем назвать", - поясняет Ц. Тодоров. Их следует отличать от тропов - это слово или фраза в переносном значении, образное выражение (метафора, метонимия, синекдоха, аллегория, гипербола, литота). Иначе говоря, тропы порождаются "связями в отсутствии", парадигматикой. Фигурами являются, например, такие расположения слов, как: повторение, антитеза, градация.

Прозрачность, как антипод фигуративности, - это абстрактная, идеальная незаметность словесной оболочки высказывания, когда смысл этого высказывания (который чаще всего либо функционален, либо утилитарен) является самоцелью потребителя (реципиента). Конечно, нельзя не согласиться с Пирсом, что "...эту оболочку никогда нельзя отбросить полностью; ее можно лишь заменить другой, более прозрачной" (10 с. 57).

Моновалентность/поливалентность

Моновалентность - это свойство такого текста, который не отправляет читателя за свои пределы, к другим текстам.

Поливалентность - это свойство текста, выражающее связь приемов (семантических, синтаксических, словесных) построения высказываний с другими текстами (того же или других авторов). Фактически всякое произведение находится в поливалентном состоянии, потому что характеризуется оно рядом связей со многими произведениями, в свою очередь, находящимися в поливалентном состоянии текста; "для художника-прозаика мир полон чужих слов, - пишет М. Бахтин; в его контекст слово приходит из другого контекста, пронизанное чужими осмыслениями" (там же, с. 59).

Субъективность/объективность текста.

"Всякое высказывание, - пишет Тодоров, - несет на себе отпечаток того конкретного акта речи, продуктом которого оно является... проявления этих отпечатков многообразны; можно выделить два больших класса;

- сведения об участниках акта речи или о его простpанственно-вpеменных координатах, выражающихся обычно при помощи специальных морфем (местоимений и глагольных окончаний). В этом суть объективности;

- сведения об отношении говорящего (или слушающего) к содержанию высказывания" (там же, с. 65).

Разновидностями субъективного свойства текста, помимо оценочного, является:

- эмотивное состояние текста,

- модальные состояния (возможное, действительное, случайное, необходимое).

Благодаря словам в литературном тексте создается "вымышленный мир", "...который сам имеет отчасти словесную, а отчасти несловесную природу (поскольку он включает, помимо елов, также действия, свойства, сущности и другие вещи (10 с. 64). Это различие еще с Платона обозначается как мимесис - изображение речи; и диегесис - изображение неречи; в последнем случае имеется в виду обозначение несловесных явлений при помощи слов;

б) Существенным свойством литературного текста, по Ц. Тодорову, является модус, или наклонение (это - прием, определяющий "... степень точности, с которой этот текст воспроизводит свой референт (предмет); эта степень является максимальной в случае прямого стиля и минимальной - в случаях рассказа о несловесных явлениях" (10 с. 65).

Тодоров, вслед за Жерраром Женеттом, различает три стиля изображения персонажа речи:

- пpямой,

- косвенный и

- пересказанная речь.

в) Не менее важным свойством литературного текста Тодоров считает временную характеристику. Ее особенность он видит в том, "...что в произведении сталкиваются две временные оси:

- временная ось описываемых событий и явлений;

- временная ось описывающего их текста.

Это - различие между последовательностью событий и последовательностью языковых единиц очевидна (10 с. 65-66).

Ц. Тодоров рассматривает два основных отношения между указанными осями:

- порядок следования и

- продолжительность, то есть количественное соотношение времени чтения текста и времени протекания событий вымышленного мира. Он указывает три формы проявления этого (последнего вида) отношения:

- пауза - когда времени чтения не соответствует никакое рассказываемое время (описания, общие рассуждения);

- эллипсис - когда какой-то эпизод или целый период реального времени в повествовании опускается" (9. с. 67);

- сцена - это количественное совпадение двух времен, например, в случае прямого стиля изложения речи персонажа.

Существенным свойством литературного времени Ц. Тодоров называет ретроспекцию: когда рассказчик сообщает позже то, что произошло раньше; проспекцию: когда сообщается заранее о том, что еще только должно произойти.

Еще одним важным пунктом литературного времени является частота, проявляющаяся в трех формах:

- однократность - когда одному событию вымышленного мира соответствует строго определенный элемент текста;

- повторность - когда одному и тому же событию "вымышленного мира" соответствуют несколько элементов текста;

- итеративность - когда ряд однокачественных событий вымышленного мира описывается одним элементом текста.

г) Четвертым значимым свойством литературного текста, играющим конституирующую рель в создании вымышленного мира, является залог; это- прием, посредством которого обеспечивается присутствие в высказывании самого процесса высказывания. Суть повествовательного залога Ц. Тодоров сводит к соотношению между текстом и создаваемым им вымышленным миром, с одной стороны и рассказчиком, - с другой.

Автор литературного произведения именуется "рассказчиком" только тогда, когда он явно присутствует в тексте, является непосредственным участником событий вымышленного мира; в иных же случаях он приобретает статус скрытого автора. Но и в этом положении он есть конституирующий фактор вымышленного мира, творец персонажей с их характером и поведением. Общепризнанным среди теоретиков литературы является положение о том, что автор всегда должен быть анонимным. "Он совершенно так же ускользает от нас, - замечает Ц. Тодоров, - как и вообще всякий субъект процесса высказывания, который, по определению, не может быть представлен в тексте" (10. с. 76).

д) Важнейшим свойством, определяющим процесс превращения литературного текста в воображаемый мир, Ц. Тодоров считает "точку зрения", "...поскольку факты, образующие этот мир, - пишет он, - предстают перед нами не сами по себе" (10. с. 69), а в определенном освещении. Причем, Тодоров имеет в виду не только точку зрения автора произведения, но и точку зрения читателя, которая может "...меняться в зависимости от причин, внешних по отношению к художественному произведению" (10, с. 70). Сама точка зрения есть система свойств:

- субъективность/объективность,

- степень осведомленности читателя (широта и глубина проникновения в наблюдаемые явления), познание не только внешних, но и внутренних свойств явлений и процессов вымышленного мира.

- Единичность/множественность: "...изнутри может быть виден, - подчеркивает Тодоров, - лишь один персонаж (благодаря чему в фокус попадают внутренние свойства) или все" (10, с. 72).

- Постоянство/изменчивость: "...персонаж может показаться изнутри либо на протяжении всего повествования, либо в одной из его частей" (10. с. 73).

- Сведения о вымышленном мире могут либо отсутствовать, либо присутствовать в самом тексте; в последнем случае они могут быть либо истинными или ложными.

- Оценка. Для того, чтобы быть понятой читателем, такая оценка вовсе не должна быть сформулирована; мы угадываем по тем психологическим установкам и реакциям персонажей, которые преподносятся в произведении как естественные" (10. с. 74). Тодоров замечает, что читатель может иметь свою, независимую от автора, оценочную позицию (этическую, эстетическую и др.) в отношении сущности или причин тех или иных явлений и процессов вымышленного мира, а также его персонажей.

Мы считаем возможным рассматривать оценочный элемент точки зрения как существенное свойство литературного текста. Его следует понимать как единство двух элементов:

1. как объединяющее начало других определений "точки зрения" (как системы).

2. Оценка - это, видимо, есть творческое кредо автора, его творческая стратегия, обусловливающая не только выбор темы и ее целостное видение, но систему форм, приемов, как элементов творческой технологии. И тогда отпадут всякие основания видеть в теоретико-литературоведческой концепции Ц. Тодорова известную эклектичность, о которой пишет И.П. Ильин в комментариях к "Поэтике". Только тогда можно будет с уверенностью утверждать, что Тодоров анализирует не материальные тексты, а зафиксированные в них ментальные структуры - "литературный дискурс" (дискурс относится к акту высказывания, а текст - к высказыванию; то есть текст - это материализованный (вербализованный) дискурс, который с известной приближенностью можно назвать литературным способом мышления" (10. с. 441).

Таким образом, краткий обзор предложенных Ц. Тодоровым пяти основных языково-словесных свойств литературного текста (регистры языка, модус, залоги, время, точка зрения), среди которых системообразующим, на наш взгляд, является "точка зрения", показывает действительную внутритекстовую спецификацию, порождающую литературное состояние текста как такового. Но для того, чтобы иметь целостное представление о литературном состоянии текста, необходимо затронуть его семантический и синтаксический аспекты, что позволит выявить еще ряд существенных литературных свойств, их природу, в частности, сущность вторичного смысла, а также существенные элементы литературного состояния текста.

§3. Понятие "связь состояний" в Поэтике Цветана Тодорова

Единым категориальным основанием частнонаучного и философского структурализма является понятие "структура". "Структура, по мнению Луи Ельмслева, - это автономное единство внутренних взаимозависимостей" (9. с. 460). Но взаимозависимость это взаимосвязь; а связь - это форма отношения. "Любой языковой факт, - пишет Соссюр, - представляет собой отношение, в нем нет ничего, кроме отношения".

Любой языковой факт (также литературный текст - Б.С.) предполагает существование двух элементов (как сторон отношения Б.С.), которые могут быть последовательными или синхронными" (6. с. 197). Следовательно, проблема взаимозависимости, взаимосвязи, связи литературного текста, находящиеся в некотором состоянии, в качестве своего существенного аспекта содержит проблему связи состояний. "Достаточно очевидно, - пишет Ц. Тодоров, - что любой текст поддается разложению на элементы. Характер отношений, устанавливаемый между этими элементами, мы и будем считать главным критерием при различении разных типов структур текста" (70. с. 78). Автор Поэтики называет три типа отношений;

- семантические,

- синтаксические и

- словесные.

Все эти отношения он, в свою очередь, классифицирует на две группы, а основанием такого деления является: отсутствие или присутствие соотносящихся элементов-состояний в синхроническом срезе бытия литературного объекта.

"Связи в отсутствии, - пишет Ц. Тодоров, - это отношения "обозначения" и "символизации". Некоторое означающее означает некоторое означаемое, некоторый факт вызывает представление о некотором другом факте, такой-то эпизод символизирует такую-то идею, другой - иллюстрирует такое-то психологическое состояние" (10.с. 48). В лингвистике этот тип связи известен как парадигматический, или коннотативный - Ельмслев). Эти связи существуют между состояниями, с одной стороны, присутствующего в тексте элемента, а с другой стороны , - в нем отсутствующего элемента. Эти элементы (присутствующие и отсутствующие) относятся к некоторому однокачественному смысловому множеству.

"Связи в присутствии" (далее мы их будем называть связи сосуществования) обладают следующими свойствами:

- элементы (или стороны связи состояний) соотносятся, по мнению Ц. Тодорова, как причина и следствие;

- связи рядополеженности:- слова объединяются в значащие комбинации (конфигурации, конструкции): антитеза, повторение, градация); они обозначают, но не символизируют. "...слово, действие персонаж, - замечает Тодоров, - не обозначают и не символизируют каких-то других слов, действий и персонажей" (10. с. 48). Этот тип связи получил в лингвистике наименование синтагматических, или синтаксических.

Литературный подход к проблеме связи состояний существенно отличается от лингвистического, поскольку последний имеет своим предметом лишь первично-смысловые связи состояний, не выходящие за пределы предложения; а первый исследует:

- вторичносмысловые связи состояний словесных конструкций, больших чем предложение;

- текстовые структуры и повествовательный синтаксис;

- связь первичносмысловых и вторичносмысловых состояний, описываемых текстовыми единицами (предложениями, эпизодами, главами и более крупными единицами литературного текста);

- языковые игры и метафорику.

Ц. Тодоров различает внутритекстовую и внектестовую коннотацию. "В первом случае одна часть текста имеет своим означаемым другую; где персонаж характеризуется своими поступками или подробностями портрета; абстрактное рассуждение иллюстрируется всем сюжетом... во втором случае речь идет о толковании в обычном смысле слова, то есть о переходе от литературного текста к критическому" (10. с. 52).

Ц. Тодоров отмечает слабую изученность внутритекстовой коннотации (коннотативной связи состояний).

В качестве возможного варианта решения данной проблемы мы предлагаем анализ трех взаимосвязанных аспектов внутритекстовой коннотативной связи состояний.

1. Этот тип коннотативной связи состояний мы назвали "формально-семантическим", или "лингво-семантическим".

Но предварительным (необходимым и достаточным) условием предлагаемого анализа является признание за лингвистической семантикой права:

- рассматривать лингвистический уровень коннотации, - признать компетенцию этой науки за пределами предложения. Мы считаем, что есть основание усомниться в правильности утверждения Ц.Тодорова о том, что коннотация является только внелингвистическим феноменом.

Как известно, основными функциями языка выступают:

- практическое освоение мира с помощью метафорического переноса;

- познание и объяснение этого мира с помощью научного понятия.

Именно эти функции определяют два главных направления развития слова: 1. метафорического и 2. сигнификативного.

1. "Метафора в разных ее видах, - пишет Степанов Ю. С., одно из главных орудий развития лексики... главное направление метафорических переносов в общем языке - от самого человека и от ближайшей к человеку действительности на весь остальной мир" (8. с. 23).

2. "Иной процесс, - продолжает Степанов, - развитие значений, сигнификатов. Система языковых понятий (ближайших значений) постоянно приближается к системе научных понятий, стремится включить ее в себя, никогда, однако, не достигая этого предела и не совпадая с этой системой" (8. с. 24).

Следовательно, семантическое развитие слова вышеуказанными направлениями приводит к возникновению системы значений одного и того же слова, к его многозначности, или полисемии. И чтобы убедиться в этом, достаточно открыть любой словарь. То, что указано там, после каждого фонетического слова под цифрами один, два, три и т.д., и есть разные значения слова.

Отрицание лингвистической коннотации слова исходит из абстрактного, идеального предела однозначности, который требует от субъекта языковой деятельности употребления этой значимой единицы лишь в ее главном, свободном значении.

Семантическим пространством коннотативных связей семантических состояний всякого фонетического слова является развивающееся содержание понятия, пределом которого выступает омоним-термин, то есть иное понятие, иной сигнификат.

Этот тип коннотативной связи состояний усложняется, но степень ее (связи) ослабевает с переходом к словосочетанию. Однако, поскольку, словосочетания различаются степенью устойчивости связи своих элементов, постольку варьирует и коннотативная связь смысловых состояний по степени сложности и неопределенности.

Так, например, фразеологизмы (фразеологические сращения:

"Притча во языцех" и фразеологические единства: "Языком чесать") семантически представляют собой неделимые парасемические образования, подобные слову; поэтому, видимо, можно утверждать, что коннотативная связь смысловых состояний фразеологизма существенно идентична (аналогична) связи в сфере слова. Более того, можно предположить, что фразеологическая коннотация, в известной мере даже ограничивается, а уровень ее неопределенности снижается, потому что фразеологизм слова усиливает свою избирательность в оппозициях и тем ослабляет степень своей сочетаемости.

По мере движения в направлении свободных словосочетаний (например; "Кислое яблоко", "Поезд пришел") через фразеологические выражения ("Горячий привет", "Принять меры") и фразеологические сочетания ("Зло берет", "Беспросыпное пьянство") смысловое пространство коннотативной связи состояний постепенно сужается, сочетаемость падает, а дистрибутивное множество словосочетаний сокращается. Это объясняется тем, что односторонняя или взаимная избирательность элементов словосочетания ограничивает семантическое поле либо одного, либо обоих составляющих.

Смысловой границей, в пределах которой функционирует определенная коннотативная связь состояний, являются лексические семантические поля, или же (привлекая мысль Гегеля) своего рода смысловые узлы меры (а может быть, точнее - узлы смысловой меры).

Как известно, еще в конце XIX века М.М. Покровский предложил такие поля, формируемые на основании трех критериев:

- тематического,

- синонимического,

- морфологического.

В 30-х годах ХХ века Й. Трир разделил поля на: лексические и понятийные, подчинив первые последним.

В. Порциг разработал концепцию элементарного семантического поля, формируемого посредством принципа предрасположенности, или достаточно строгой избирательности некоторого слова к сочетанию с другими. Иначе говоря, такое слово обладает способностью предсказывать (подсказывать) то слово из лексического множества, которое оно требует. В последние годы поля такого типа легли в основу быстро развивающихся исследований по выявлению глубинной семантической структуры языка.

Детерминация семантического поля "предложения", которое рассматривается современной лингвистикой, как предельная языковая значимая единица, снимает в себе все предшествующие (в сфере слова и словосочетаний) виды детерминации, добавляя собственные и создавая специфическую систему обусловленности.

Элементами этой системы являются:

1. Омоним-термин - для входящего в предложение слова;

2. сочетаемость слова в словосочетании;

3. вышеуказанные три критерия формирования лексико-семантических полей Покровского;

4. детерминанты, связанные с грамматическими категориями номинации, предикации и локации.

Данная система детерминации, на наш взгляд, может быть адекватно и по существу представлена структурной схемой глагольного предложения с предикацией, номинацией способа бытия, с категорией времени. Мы считаем, что структурная схема предложения есть языковая форма предикации, а поэтому является моделью существенной обусловленности предложения, ибо:

- категория предикации едина для всех языков; она - принадлежность языка вообще;

- эта схема есть не что иное, как совокупность существенных, необходимых, устойчивых связей между элементами предложения; а это и есть система детерминации, предложения как семантической языковой единицы.

Структурная схема предложения предполагает двоякого вида ограничения:

- лексическое наполнение, то есть в предложение входят только определенные слова;

- семантическое ограничение - в предложение входят любые слова, но лишь в каком-то определенном значении.

Структурная схема сложного предложения, или системы его детерминации, наряду с вышеуказанными четырьмя элементами включает:

5. Способ связи между простыми предложениями, входящими в сложное предложение (союзы, союзные слова и др.). Эти элементы-предложения "структурной схемы" сложного предложения также имеют семантические ограничения, то есть они характеризуются строго определенным, взаимосогласованным значением.

Пятый элемент системы детерминации сложного предложения является, по нашему мнению, способом сочетаемости, избирательности предложений, образующих элементное смысловое звено коннотативной связи состояний связного текста.

Мы склоняемся к предположению, что и развертывание первичного смысла, его превращение во вторичный смысл осуществляется в результате развития трех, взаимосвязанных грамматических категорий: номинации, предикации и локации посредством метафоры:

1. Переноса признаков человека на предметы окружающего мира (это - сфера номинации).

2. Переноса связи признаков из ситуации непосредственного говорения на все другие ситуации, отдаленные от нее в пространстве и времени (это - сфера предикации).

3. Переноса отношений " Я-здесь и сейчас" на другие лица и предметы (сфеpа локации). Эти метафорические переносы аналогичны тем, какие имеют место в развитии отдельного слова. Уже Ф. де Соссюр высказал мысль о том, что синтагматика ( а значит и синтагматические смысловые ассоциации, т.е. первичносмысловое пространство) связана с первичносмысловой паpадигматикой. Эти две оси языка должны соответствовать, по Соссюру, двум формам умственной деятельности человека, что означает выход за пределы лингвистического аспекта языка к семиологическому, в том числе и к литературоведческому. Этот выход осуществил Роман Якобсон, который выявил оппозицию метафоры (парадигматики) и метонимии (синтагматики) в нелигвистических языках. Все высказывания относятся либо к метафорическому, либо метонимическому типу по доминанте той или иной оси, того или иного типа. Следовательно, существует переход лингво-семантического уровня (первичносмыслового) к уровню вторичного смысла (или ко вторичной коннотативной связи смысловых состояний), который осуществляется, опять-таки, посредством метафоры.

Но прежде, чем выявить соотношение (структуру первичного и вторичного смыслов, необходимо определить текстовую структуру вторичного смысла.

Ц. Тодоров (вслед за Б. Томашевским) понимает структуру связного текста как единство трех типов отношений:

- логических,

- временных,

- пространственных.

Логические, или причинные связи образуют сюжет произведения. Эти связи очень важны для выявления значения текстовой структуры художественного произведения в процессе формирования вторичного смысла, а вместе с тем и коннотативной связи смысловых состояний. Однако необходимо детализировать понятие причинности. Ц. Тодоров, ссылаясь на Ролана Барта, различает такие виды причинности:

- "причина-функция" и

- "причина-показатель".

"Причинами-функциями являются такие элементы, которые каузируют подобные себе единицы или каузируются таковыми... Существует другой тип единиц текста, называемых показателями, которые отсылают не к какому-то дополнительному по отношению к последующему событию, находящемуся в той же причинной цепи, а к более или менее размытому понятию, которое, однако, необходимо по смыслу излагаемой фабулы; таковы сведения о характерах персонажей, об их тождестве/различии, об атмосфере" (10. сс. 81- 82).

С точки зрения задач данного исследования причины-показатели представляют особый интерес, потому что именно они, на наш взгляд, конституируют вторичный смысл и коннатативный тип связи смысловых состояний.

Существенное значение в процессе формирования коннотативной связи состояний имеет имплицитный (Ц. Тодоров), скрытый тип причинности. Поскольку читатель всегда стремится вскрыть причину тех или иных событий, поступков или мыслей персонажей, постольку он активизируется, становясь соавтором, и как правило, получая от этого значительно больше удовлетворение, нежели от произведений с эксплицитной причинностью.

Таким образом, первым элементом текстовой структуры на уровне вторичного смысла, или системой детерминации коннотативной связи смысловых состояний является:

1. Культурно-историческая обусловленность конкретного смысла, проявляющаяся и преломляющаяся через точку зрения как творца художественного произведения (писателя), так и его сотворца (читателя, зрителя, слушателя);

2. Далее, мы считаем возможным утверждать, что системообразующим основанием всей совокупности коннотативной связи смысловых состояний выступает "Идея" художественного произведения, разворачивающаяся по законам определенного жанра, в соответствующее содержательное и тематическое пространство. Иначе говоря, как бы ни варьировались смысловые состояния художественного произведения (а вместе с тем и коннотативная связь смысловых состояний), от читателя к читателю, от эпохи к эпохе, по сути дела, пределом вариаций является "Идея" данного произведения.

3. Следующим элементом текстовой структуры художественного произведения можно назвать код; он есть не что иное, как совокупность относительно устойчивых правил и ограничений, необходимых для коммуникации. Его значение на уровне вторичного смысла более существенно, чем на первичносмысловом. Совпадение в главном или же противоположное толкование этого главного (то есть взаимопонимание и непонимание между автором и читателем) обусловлено сходством или противоположностью их кодов.

Временные отношения - это повествовательная ткань произведения, последовательность элементов его фабулы.

Пространственные связи, присущие прежде всего поэзии, представляют такой способ организации текста, который основан на определенном, более или менее правильном размещении единиц текста. Р. Якобсон (один из первых обративший теоретическое внимание на исследование этого типа связи), рассмотрел, в частности, роль пространственных свойств в развитии поэтической функции художественного произведения. Он показал, "...что все пласты высказывания, от фонемы и ее дифференциальных признаков и дограмматических категорий и тропов, образуют сложнейшую конструкцию, основанную на симметриях, нарастаниях, противопоставлениях и параллелизмах" (10.с. 83).

Проблема специфики художественного текста существенно связана с проблемой поэтической функции, поэтому необходимо сказать об этом несколько пространнее, не ограничиваясь пространственно-поэтическими признаками текста. Под поэтической функцией текста Р. Якобсон понимает: "Направленность на сообщение, как таковое, сосредоточение внимания на сообщении ради него самого" (11.с. 202). Как известно, системе естественного языка, наряду с такими функциями, как-то:

1. Коммуникативная. 2. Апеллятивная. 3. Эмотивная. 4. Фатическая. 5. Метаязыковая, - присуща и 6. Поэтическая функция. Благодаря чему это, так сказать, рядовое свойство превращается в определяющее на уровне художественного произведения?

Роман Якобсон утверждает, что это скачкообразное изменение статуса поэтического в тексте происходит из специфического сочетания таких операций речевого поведения, как "селекция" и "комбинация".

"Селекция, - пишет он, - производится на основе эквивалентности (подобия и различия, синонимии и антонимии); комбинация построение предложения - основывается на смежности. Поэтическая функция, - подчеркивает Якобсон, - проецирует принцип эквивалентности с оси селекции на ось комбинации. Эквивалентность становится конституирующим моментом в последовательности. В поэзии один слог приравнивается к любому слогу той же самой последовательности; словесное ударение приравнивается к словесному ударению, а отсутствие ударения - к отсутствию ударения; словесные границы приравниваются к словесным границам, а отсутствие границ - к отсутствию границ; синтаксическая пауза приравнивается к синтаксической паузе, а отсутствие паузы - к отсутствию паузы" (11. с. 2О4).

Разумеется, что и другие функции, названные нами выше, претерпевают на уровне художественного текста изменения сообразно его специфической природе, его эстетической сущности.

Для раскрытия особенностей текстовой структуры художественного произведения определенный теоретический интерес представляет рассмотрение еще одного бинарного признака словесного связного текста, а именно: "мифологического/идеологического" (как способа связи текста). К этому бинарному признаку Ц. Тодоров обращается при анализе логической организации художественного произведения, или организации его по законам причинности, который, по его мнению, играет в этой организации решающую роль. "...в самой причинности, - пишет он, - можно выделить различные типы... наиболее важно выявить следующее противопоставление:

- соотносятся ли минимальные единицы каузальной организации друг с другом непосредственно или через посредство общего закона, иллюстрациями которого они являются. Повествование, в котором преобладает первый из указанных двух видов причинности, мы назовем "мифологическим", а то, где преобладает второй из них "идеологическим"... В идеологическом повествовании составляющие его единицы не вступают в прямые причинные связи друг с другом; они вступают как проявление некоторой постоянной идеи, некоторого единого закона" (10. сс. 81-82).

Ранее мы уже отмечали, что средством качественного превращения первичного смыслового связного текста в текст вторичного смысла является метафора. Однако теперь следует сделать существенную поправку. Такой смысловой скачок способна причинить лишь та метафора, которая сама претерпела качественное превращение, явив собой более развитый вид - "идеологическую метафору". К этому виду метафоры относится сложный спектр определений;

- тут и оценочный аспект коннотации,

- эмотивный,

- понятийный,

- этический и эстетический,

- социально-политический,

- социально-экономический,

- религиозный,

- философский и дp.

Теперь, когда достаточно определенно, на наш взгляд, выявлены структура м первичносимслового и вторичносмыслового текстов, можно обратиться к рассмотрению их соотношения.

Мы твердо уверены в том, что вполне адекватно и по существу соотношение (структура) первичного и вторичного смыслов выражена в формуле, предложенной Роланом Бартом в "Основах семиологии":

" (ЕRS)RS, где "Е" - это план выражения, "S" - план содержания, а "R " - отношение между ними.

Формула, заключенная в скобках, - это система первичного смысла, которая выполняет функцию" означающего" в системе вторичного смысла, представленной формулой в целом; "RS", стоящие за скобкой в этой формуле, - это план содержания системы вторичного смысла, или ее "означаемое".

"Полученную семиотику, - пишет Ролан Барт, - Ельмслев назвал " коннотативной семиотикой; первая (в скобках - Б.С.) система представляет денотативный план, а вторая (формула в целом Б.С.) - коннотативный... коннотативная система, - продолжает Барт, - есть система, план выражения которой сам является знаковой системой... (такова, например, - делает он вывод, очень важный для нашего исследования), - литература" (1. с.157). - 152

Выводы:

1. Мы надеемся, что нам в известной мере удалось показать и доказать неслучайность обращения Цветана Тодорова к термину "состояние". Более того, автор "Поэтики" оперирует "состоянием" на понятийном уровне, выражая в нем существенные определения тех ситуаций или положений вещей, в которые попадают персонажи вымышленного мира. Разумеется, эта существенность имеет как реальный, так и субъективно-оценочный критерии.

Иначе говоря, состояние есть мысленная модель основных характеристик пространственно-временного среза бытия некоторого объекта, взятого в известной системе связей и отношений.

2. Ц. Тодоров различает ряд типов состояний в зависимости от вида изменений и модальности:

- устойчивое состояние,

- состояние неравновесия (переходное),

- возможное состояние,

- действительное состояние.

Автор "Поэтики" имплицитно указывает на наличие важной в теоретическом и методологическом аспектах группы диалектически взаимосвязанных понятий: "система-становление-состояние".

3. Во втором параграфе мы, опираясь на результаты анализа понятия состояния по материалам "Поэтики", в которых Ц. Тодоров непосредственно не использует термин "состояние", предприняли попытку рассмотреть "Литературу" как специфическое состояние связного текста, стремясь доказать, что Ц. Тодоров продолжает, хотя^и опосредованно, исследование формальной и содержательной сторон понятия состояния, выявляя его познавательную функцию.

Настаивая, вслед за Ф. де Соссюром, на определяющей роли отношений (формы, структуры) в исследованиях любого текста и объясняя его существенные особенности спецификой этих отношений, Ц.Тодоров понимает литературно-художественный текст как продукт особых отношений между свойствами естественного языка.

На теоретическом уровне он игнорирует значение сторон этих отношений, которые, будучи элементами системы, не только определяются отношениями между собой и отношениями с системой, но и самоопределяются, выходя на отношения друг с другом "из себя", соответственно своим имманеннтным свойствам. А это означает, что носители отношений и сами эти отношения находятся в сложном и развивающемся единстве:

- в изначальном, досистемном состоянии стороны взаимно обусловливают свои отношения;

- в системном состоянии - сторона, став элементом целого, определяется этим целым (системообразующим отношением); и в то же время каждая сторона-элемент, в единстве с определяемыми ею отношениями между сторонами-элементами, обусловливает это целое. Более того, художественное произведение, как целое, есть единство содержания и внутренней формы (А. Потебня), то есть соотносящихся сторон, определяющих свои отношения изнутри.

Следует заметить, что на уровне анализа конкретного художественного произведения Ц. Тодоров покидает позицию "чистых отношений" (Кассирер) и рассматривает стороны и их отношения в действительном единстве. Иначе говоря, если на уровне теории состояние является для него лишь состоянием отношений, структур, то на уровне интерпретации произведения под состоянием он понимает конкретное единство содержания и формы.

4. В третьем параграфе в ходе анализа концепции Ц. Тодорова, предметом которой являются:

- природа первичного смысла;

- сущность вторичного смысла;

- соотношение первичного и вторичного смыслов, - мы предприняли попытку рассмотреть три вида связи семантических состояний:

- на уровне первичного смысла;

- на уровне вторичного смысла и

- на уровне единства первичносмысловой и вторичносмысловой связей состояний текста.

На первичносмысловом уровне мы различаем:

- синтагматические связи состояний;

- парадигматические связи состояний. Синтагматические связи состояний классифицируются нами на: - свободные;

- устойчивые (что детерминируется принципом сочетаемости). Парадигматические связи состояний обусловливаются развивающимся понятием, которое в то же время является пространством этой смысловой связи состояний. Поэтому, видимо, можно считать, что на уровне первичного смысла существует неразвитый вид коннотации внутрипонятийная коннотация.

На уровне вторичного смысла мы выделяем:

- культурно-истерическую связь смысловых состояний;

- идеологическую связь смысловых состояний.

Качественное превращение первичного смысла во вторичный, на наш взгляд, происходит посредством приема метафоры, которая и сама претерпевает превращение из лингвистического в идеологический прием.

Связь первичносмыслового и вторичносмыслового состояний, по нашему мнению, существенно совпадает со связью "означающего" (функцию которого здесь выполняет система естественного языка) и "означаемого" (системы вторичного смысла). Данная связь, подобно отношению фонетического слова и денотата в слове-знаке, продуцирует значение коннотативной системы, которое (значение) варьируется в пределах идеи художественного произведения.

Автор работы сознательно не углублялся в лингвистические и литературоведческие "тонкости" рассматриваемых проблем; и вполне может быть, что порой (с профессиональной филологической точки зрения) был недостаточно корректен. Однако он не ставил перед собой задачу развивать или опровергать те или иные лингвистические и литературоведческие концепции и принципы; но, по мере сил, автор стремился показать и доказать методологическую роль понятий "состояние" и "связь состояний", а также апробировать предложенную им группу диалектически связанных понятий: "система-становление-состояние".

Литература

1. Барт Р. Основы семиологии. в Сб. "Структурализм "за" и "против", Изд. "Прогресс", М., 1975

2. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. Изд. "Прогресс", М., 1989

3. Бенвенист Э. Общая лингвистика. Изд. "Поогресс" М., 1974

4. Литтературоведческий энциклопедический словарь. Изд. "Советская энциклопедия", М., 1977

5. Мукаржовский Ян. К чешскому переводу "Теории прозы" Шкловского. в Сб. "Структурализм "за" и "против". М., "Прогресс", 1975

6. Соссюр.Ф. Заметки по общей лингвистике. Изд. "Прогресс", М., 1975

7. Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. в кн. "Труды по общему языкознанию". Изд. "Прогресс", М., 1977

8. Степанов Ю. С. Основы общего языкознания. Изд. "Просвещение", М., 1975

9. Структурализм "за" и "против", Изд. "Прогресс", М., 1975

10. Тодоров Цветан. Поэтика. в Сб. Структурализм "за" и "против". Изд. "Прогресс", М., 1975

11. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика, в Сб. Структурализм "за" и "против". Изд. "Прогресс", М., 1975

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

СИСТЕМА-СТАНОВЛЕНИЕ-СОСТОЯНИЕ В СЕМИОТИКЕ И ПОЭТИКЕ РОЛАНА БАРТА

Ролан Барт, как типичный представитель структуралистской семиотики и поэтики, в своих творческих исследованиях довольно часто обращается к термину "состояние". Это (как мы попытаемся показать) неслучайно, поскольку он при рассмотрении предмета отдаЕт явное предпочтение синхроническому подходу в ущерб диахроническому, игнорируя их диалектическое единство.

Исследования в плане синхронии в теоретическом литературоведении предполагает анализ состояния функционирования искомой системы, полученной в результате схематического среза хронологического развития художественного произведения.

Таким образом, историческое (диахроническое) отрывается у Барта от систематического (синхронического).

Однако следует отметить как положительный момент то, что Барт признает и понимает, что знание о структуре, во-первых, есть цель исследования и его результат, но не его абсолютно устойчивое начало; и что учный осуществляет своЕ движение к этой цели от некоторого предмета, взятого в определенных пространственно-временных границах своего бытия и обладающего бесконечно многими преходящими и непреходящими свойствами. Во-вторых, Р. Барт считает необходимым выделять схему, модель, каркас наличного бытия изучаемого предмета.

Глава первая Понятие "состояние" в семиотике и поэтике Р. Барта

Французский структуралист редко использует в своих теоретических исследованиях термин "состояние". Значительно чаще он обращается к терминам "корпус" или "модель". Однако соотносительный, сравнительный (как формально-содержательный, так и познавательно-функциональный) всех трех терминов показывает, что Ролан Барт применяет их как тождественные понятия, хаpактеpизуемые существенной методологической "силой" (по крайней мере, в пределах обшей семиотической, а тем более теоретико-литературоведческой теориях). Эта их тождественность в том, что к содержанию всех трех указанных понятий относятся существенные определения пpедмета в их единстве. Причем, критерием существенности является прежде всего цель деятельности субъекта. "Чтобы такое исследование стало возможным, - пишет Р. Барт, - необходимо с самого начала исходить из ограничительного принципа. Этот принцип называется принципом существенности. Исследователь принимает решение описывать предстоящие факты лишь с одной точки зрения; следовательно, - продолжает Барт, - он будет фиксировать в этой разнородной массе фактов только те черты, которые важны с данной точки зрения (исключив все остальные). Такие черты и называются существенными. Так, фонолог рассматривает звуки лишь с точки зрения смысла... и не интересуется их физической и артикулярной природой. В семиологии (семиотике) существенность связана со значением анализируемых объектов... Значение этих (физических, психологических, социологических- Б.С.) факторов, каждый из которых связан с... несемиологической существенностью, не отрицается; но сами они должны быть рассмотрены в терминах семологии, то есть под углом зрения функции в знаковой системе". (1. с.161).

Р. Барт приводит примеры применения предлагаемого им "ограничительного принципа", в которых объектом изучения выступают некоторые семиологические видовые множества, в частности, мода и знаковая система пищи.

Автор "Основ семиологии" замечает что для реализации принципа существенности необходим "имманентный" подход к объекту, то есть наблюдение его изнутри. Если исследователю еще неизвестны пределы интересующего его видового множества (или объекта-системы), то он вынужден пpименять принцип рассмотрения "изнутри" к некоторой массе гетерогенных элементов, которые и анализируются им с определенной точки зрения, чтобы выявить структуру, уже гомогенного объекта-системы. Такая совокупность исходных данных получила у Барта наименование "корпус". "Корпус" - определяет Барт, - это конечная сумма фактов, заранее выделяемая исследователем в соответствии с его произвольным выбором. С этим корпусом он будет работать. Например,если мы хотим описать язык пищи современных французов, то мы должны заранее решить, с каким корпусом мы будем иметь дело - с меню, предлагаемым газетами, с ресторанным меню, с реальным меню за обедом или с меню,о котором нам кто-то рассказал" (там же, с. 162).

Далее, автор подчеркивает важную мысль о том, что метод формирования корпуса, а также типы критериев отбора его элементов обусловливаются природой или видовым качеством целевого множества:

- критерии отбора пищевого корпуса будут, конечно, иными, нежели критерии форм автомобилей или, скажем, фасонов женской одежды.

Р. Барт предъявляет жесткие требования к оперированию с уже сформированным корпусом:

1. Необходимо строжайшим образом придерживаться сформированного корпуса, ничего не добавляя к нему в ходе дальнейшего исследования.

2. Все элементы корпуса в процессе его всестороннего анализа должны быть объяснены в рамках данной системы.

3, Корпус должен бить (как говорят логики) распределенным, то есть все его элементы должны заполнить все корпусные ячейки, образуемые целостной системой подобий и различий (там же). Иначе говоря, рано или поздно, в процессе отбора материала для корпуса исследователь заметит, что факты (согласно применяемому критерию, а также принципу подобия и различия) начинают повторяться. А это свидетельствует о том, что корпус насыщен.

4. Корпус должен быть однородным, то есть его материал должен быть односубстанциальным; например, лингвист соответственно поставленной цели, стремится сформировать корпус только со звуковой субстанцией; подобно тому как семиолог, изучая язык пищи, предпочитает гомогенный корпус продуктов питания: одни только ресторанные блюда.

Но поскольку нередко приходится иметь дело, как минимум с бисубстанциальными корпусами, постольку следует подвергнуть структурному анализу саму эту субстанциальную неоднородность, четко проводя разграничение субстанций, отделяя реальные предметы от языка, на котором они описываются.

Далее следует очень важная для нашего исследования мысль Ролана Барта, в которой он непосредственно использует термин "состояние": "В принципе из корпуса должен быть устранен максимум диахронических (исторических) элементов; корпус должен соответствовать "состоянию" системы, представлять исторический срез. "... с чисто операциональной точки зрения, - замечает Барт, следует предпочесть корпус обширный, но относящийся к одному временному моменту, корпусу узкому по объёму, но растянутому во времени; так, если объектом изучения является пресса, надо отдать предпочтение подборке газет появившихся одновременно, а не подшивке одной и той же газеты за несколько лет. Есть системы, которые как бы сами указывают на собственную синхронию; такова мода, меняющаяся ежегодно. Что касается других систем - продолжает Барт, - то надо брать короткие периоды их существования, что позволит впоследствии сделать экскурсы в их диахронию. ... главной, целью семиологического исследования является как раз установление собственного времени этих систем, создание истории форм" (там же, с.163).

Какие, на наш взгляд, важные формально-содержательные характеристики корпуса-состояния указывает Барт в приведённом фрагменте

1. Состояние есть способ бытия сущности объекта; то есть можно сказать, что оно есть способ бытийной, сущностной спецификации, модификации объекта.

2. Состояние - это прежде всего внутренняя (изнутри)., содержательная сторона объекта. Иначе говоря, исследователь должен стремиться к обнаружению максимально возможного числа специфических определений сущности, которая в структурализме (в том числе и у Барта) подменяется структурой. Состояние должно быть содержательно насыщенным.

3. Состояние имеет, по Барту, качественную (однородность) и количественную (насыщенность) характеристики.

4. Состояние обладает структурой, то есть совокупностью внутренних, устойчивых, необходимых связей между содержательными элементами. Как мы покажем далее, Р. Барт сводит и содержание состояния к структуре.

5. Важным признаком состояния, по Барту, является время (исторический срез бытия объекта). Ценной, по нашему мнению), является мысль Барта о необходимости последующего диахронического подхода к анализу состояния системы с целью выявления ритма её изменения, а также собственного времени ее существования.

Однако в позиции французского структуралста прослеживаются, на наш взгляд, и существенные методологические недостатки. Во-первых, его интересует ритм изменения лишь семиологической системы в целом; поэтому вне поля зрения учёного остается ритм изменений отдельных элементов этой системы. То есть он разрывает диалектическое единство устойчивости (сохранения этой системы, ее сущности, ее структуры) во времени и изменчивости внутренней жизни системы, протекающей как процесс взаимодействия ее элементов, а следовательно, как ряд ее изменений, как ряд внутриструктурных внутрикачественных элементарных состояний, имеющий (этот процесс) доминирующую направленность, ритм и темп).

Во-вторых, если Барт различает элементы по степени су щественности, то не следует нарушать логику, а потому необходимо признать вместе с тем различную степень устойчивости и изменчивости тех или иных существенных элементов системы, тех или иных звеньев ее структуры (как внутренней формы состояния). Ведь это очень важно для определения собственного времени бытия этих элементов и звеньев структуры изучаемой системы, различного их обратного воздействия на систему. А это требует однозначного определения границ временного интервала отбора репрезентативного массива факторов, в рамках которого (интервала) происходит существенное изменение элементов и звеньев структуры системы, ведущее, в конечном счёте, к изменению и самой системы, к ее переходу в новое состояние. Хотя Р. Барт в " Основах семиологии", по сути, отождествляет диахронический подход с историческим и считает необходимым применять его к уже сформированному корпусу-состоянию, однако возникает сомнение в том, что такой подход возможно осуществить с позиции бартовского понимания соотношения устойчивости и изменчивости. Ведь для того, чтобы выяснить, почему некоторый объект находится в данном, а не ином состоянии, следует произвести соотносительное рассмотрение двух категорий: " состояние" и "процесс" в двух аспектах.

Во-первых, само состояние системы представляет собой субстрат-процесс, то есть внутрикачественную, внутриструктурную динамику, которая выводит актуальную систему-состояние за ее пределы к новому состоянию.

Во-вторых, наряду с внутренним аспектом единства устойчивости и изменчивости, следует проанализировать ее внешний аспект. Конкретная система-состояние олицетворяет в данном случае тот момент устойчивости, который является продуктом предшествовавшего процесса (момент изменчивости); эта система-состояние есть застывший, стабилизировавшийся динамизм. Только тогда становится явной диалектическая связь устойчивости и изменчивости, их противоположность и взаимопереход. Устойчивость (система-состояние) - временна, относительна, содержит в самой себе изменчивость (процесс). Это - внутренний аспект их соотношения. А изменчивость предшествовавшей системы-состояния, приведшая к возникновению данной системы-состояния, - это внешний аспект соотношения устойчивости н изменчивости. Так что изменчивость является ведущей стороной любого состояния объекта-системы. Иначе говоря, синхронический срез бытия должен подвергаться анализу посредством категорий устойчивость/изменчивость а тем более срез диахронический.

Точка зрения Р. Барта на соотношение моментом устойчивости и изменчивости получает свое развитие в более поздних его трудах, в которых обнаруживается, что их автор не только различает синхронию и диахронию, но уже не отождествляет диахроническое и историческое: он теперь соотносит их как вышеназванные аспекты бытия системы: устойчивость - это историческое; изменчивость это диахроническое.

- По Барту, различие есть двигатель диахронии, но не истории; история - это устойчивое, а диахрония - это преходящее. История начинается лишь тогда, - замечает Барт, - когда эти (диахронические - Б.С,) микроритмы нарушаются, когда этот дифференциальный ортогенез (изначальная целесообразность бытия - Б.С.) форм оказывается вдруг застопорен под действием целого комплекса исторических факторов. Объяснения требует то, что длится, а не то, что мелькает. Образно говоря, история (неподвижное) более значима, чем мода (преходящее); чем устойчивее формы, тем ближе они к... историческому смыслу..." (2. с. 280).

Видимо, можно полагать, что под историческим Р. Барт понимает не живой, разнообразно-противоречивый, необходимо-случайный процесс, но историческую логику, закономерность, структуру. Очерчивая группу категорий: "синхрония-диахрония-история", Барт, по сути не разумеет их диалектической природы, а именно того, как преходящее, мелькание, то есть диахрония, приводит в конце концов к изменению условий действия самих существенных элементов исторической структуры - исторической закономерности, исторической логики. А поэтому в синхроническом срезе истории, которую мы рассматриваем как состояние, он ищет только абсолютно неизменное, но не динамичную историческую сущность.

Проиллюстрируем позицию Р. Барта на его толковании истории литературы.

"Что такое литература? Требуется чисто исторический ответ: чем была литература,.. какая именно функция ей отводилась, какое место в иерархии ценностей ...трудно понять, как можно строить историю литературы, не задумавшись сначала о самом существе литературы. Более того, чем, собственно, может быть история литературы, если не историей самого понятия литературы.. если мы всецело сосредоточены на акциденциях, значит сущность литературы не вызывает сомнений" (там же, с. 218).

В другом месте: "...литература есть совокупность элементов и правил, технических приёмов и произведений, функция которой в общем балансе нашего общества состоит в том. чтобы институционализировать субъективность (то есть подвести индивидуальность под всеобщность - Б.С.) (там же, с. 23).

Литература, по мнению французского стуктуралиста- одна из сложных производных от естественного языка- гомеостатическая система, функция которой не в том, чтобы передавать какое-либо объективное означаемое (физический или социальный мир), существующее до и вне системы художественного произведения, а лишь в том, чтобы создать динамическое равновесие подвижного значения.

Под значением Р. Барт понимает "соединение" того, что означает и того, что означается. Это - не форма и не содержание, а связующий их процесс. Значимость литературного текста, по Барту, является продуктом взаимодействия значения и его социального окружения. Означаемое в понятийном аппарате Барта - это не действительность, выраженная в художественных образах,обусловливающая эти образы; означаемое - это сами образы с их самодетерминацией.

Р. Барт отмечает двойственный характер литературы как специфического текста. Двойственность её в том, что она есть и языковая, и семантическая система одновременно. Другим видам искусства такая основополагающая двойственность не присуща.

Литература, с точки зрения Барта, является всего лишь языком, да еще и языком вторичным, побочным смыслом, так что с реальностью она связана только через коннотацию, а не через денотацию.

Под коннотативной системой Барт понимает такую, которая использует знаки другой системы в качестве означающих; то есть коннотативное изображение - это символическое изображение требующее код для своего прочтения.

Денотация - это сообщение без кода (см. там же, с.283).

"Вторичный смысл литературного текста, - замечает Барт, мимолетен и пуст, хотя сам текст непрерывно функционирует" (там же, с. 235).

Далее он пишет о том, что суть литературы в процессе означения, то есть в соотнесении означающего (языковой знаковой системы) и означаемого. Носителем этого процесса является знак. В литературе означаемое (понимаемое Бартом вслед за Соссюром как психологический феномен, как представление или как понятие, но не как внесубъективная данность) не относится к сущности литературы, поскольку оно уклончиво. Барт убежден в том, что в области литературы изменяются детали: темы, стиль, композиция, однако неизменным остаётся имя, т.е. существо предмета. "Перед нами, следовательно, не простые вещи, - пишет Барт, - а системы, сущность которых в форме, а не в содержании или функциях. Стало быть, история таких систем, - заключает французский структура-лист, - есть история форм, она, быть может, куда полнее, чем кажется, покрывает собою их (литературно-текстовые системы - Б.С.) в целом, поскольку эта история осложняется, отменяется или попросту подчиняется внутреннему самоpазвитию фоpм" (там же .с. 235).

Итак, Ролан Барт, на наш взгляд, предпринимает положительную попытку выявить специфические существенные свойства литературного текста как состояния текста вообще.

Для него литературно-художественный текст - это коннотативное состояние текста как такового. Кроме того, Барт, с нашей точки зрения, верно указывает на особенность этого коннотативного состояния среди прочих коннотативных текстов: он - динамичен, поливалентен.

Однако Барт абсолютизирует этот динамизм, многозначность вторичного смысла, так что о состоянии вторичного смысла можно говорить лишь как о несущественном состоянии сущности или структуры литературы.

Таким образом, Барт рассматривает лишь состояние связей, отношений (перекомбинация приемов, правил, организации материала), но в пределах "себе тождественной" структуры, которая есть "форма форм", своего рода "абсолютная матрица" литературности. Следовательно, он признает лишь формально-коннотативное состояние. Иначе говоря, синхронический срез бытия литературного текста представляет собой единство его структуры и специфической перегруппировки второстепенных форм: литературных норм, правил, приемов. По сути тут Барт повторяет позицию Романа Якобсона в отношении понятия "состояние": "Синхроническое описание касается не только литературной продукции данной эпохи, но и той части литературной традиции, которая в данную эпоху сохраняет жизненность... Синхроническую поэтику (поэтика - это теоретическая часть литературоведения - Б.С.) как и синхроническую лингвистику, нельзя смешивать со статикой: в любом состоянии следует различать более архаичные формы и инновации (неологизмы). Любое современное состояние, - подчеркивает Якобсон, - переживается в его временной динамике; с другой стороны, как в поэтике, так и в лингвистике при историческом подходе нужно рассматривать не только изменения, но и постоянные , статические элементы. Полная, всеобъемлющая историческая поэтика и история языка - это ее надстройка, возводимая на базе ряда последовательных синхронических описаний (то есть ряд состояний - Б.С.)" (6. сс. 196-197).

Приведенное положение Р. Якобсона, на наш взгляд, богато мыслями философско-методологческого плана:

- Он рассматривает состояние как, по крайней мере, не случайную форму проявления бытия литературы, хотя, повторяем, формальной его стороны.

- Якобсон подчеркивает, что содержанием всякого состояния есть динамика, то 0есть совокупность однонапpавленных изменений (или пpоцесс), что косвенно указывает на причину, выводящую данное состояние за свои пределы; то есть ведет литературный текстк новому его состоянию.

- Он, пусть имплицитно, указывает на диалектически связанную группу понятий: "структура-процесс-состояние".

- Признавая структуру литературы, объединяющую все многообразие ее синхронических срезов, Якобсон, опять-таки имплицитно признает существенную связь состояний в литературоведении и лингвистике.

Но возвратимся к концепции состояния у Ролана Барта. Когда он переходит от истории литературы (понятия литературы), где, как мы пытались показать, отсутствует история в подлинном смысле этого слова, к диахроническому рассмотрению литературного текста, как абстрактно-единичного художественного произведения, то здесь, правда, опосредованно мы обнаруживаем "реабилитацию" Бартом понятия "состояние". И теперь уже не только с формальной, но и со смысло-содержательной сторон Барт анализирует состояние как способ бытия литературы.

На наш взгляд, получается так, что понятие "состояние" относительно своего момента устойчивости представлено структурой литературы (литературностью, понятием литературы), а касательно момента изменчивости - динамикой коннотативного означаемого, то есть уклончивостью вторичного смысла.

Но прежде, чем продолжить бартовское толкование данного типа состояния, - заметим, что раньше по времени он (этот тип состояния) подвергся рассмотрению у Юлии Кристевой и у Яна Мукаржовского.

Так, Ю. Кристева (ученица Барта) называет эту pазновидность состояния "фено-текстом" в противоположность "гено-тексту"; точнее говоря, фено-текст является, по Кристевой, состоянием гено-текста, под которым она pазумеет общее, сохраняющееся во всех состояниях данного художественного пpоизведения; то есть гено-текст - это литературность, понятие литературы, или абстрактная литературная структура.

Hаличие, механизма возникновения и причины, порождающей такой тип состояния фактически выявляет Ян Мукаржовский, хотя не обращается непосpедственно к термину "состояние". Он раскрывает (на наш взгляд, довольно убедительно), используя диалектический подход к анализу динамического единства преднамеренного и непреднамеpенного в художественном произведении (и в произведениях искусства вообще) процесс перехода художественного произведения, от одного своего смыслового состояния к другому. Ян Мукаржовский утверждает, что всякое художественное произведение есть:

а) знак, носителем которого является структура художественного произведения. Как знак, оно, по Мукаржовскому, обеспечивает смысловое объединение всех элементов произведения, а поэтому предполагает преднамеренность, и вместе с ней общность в понимании данного знака всеми воспринимающими его.

б) Если мы будем понимать художественное произведение только как знак, - замечает Ян Мукаржовский, - то обедним его (художественное пpоизведение - Б.С), исключив из реального ряда действительности. Художественное пpоизведение - не только знак, но и "вещь" непосредственно воздействующая на духовную жизнь человека" вызывающая прямую и стихийную заинтересованность и проникающая своим воздействием в глубочайшие слои личности воспpинимающего. Именно, как вещь произведение способно воздействовать на общечеловеческое, тогда как в своем знаковом аспекте оно, в конечном счёте, всегда апеллирует к тому,- что в человеке обусловлено социальными факторами и эпохой.

Следовательно, противоречие между преднамеренностью и непреднамеренностью составляет одну из основных антиномий искусства, ... в самом.., развитии (искусства - Б.С.) граница между преднамеренным и непреднамеренным всё время перемещается... Допустим, - продолжает Мукаржовский, что определенный элемент стихотворения, например, лексика будет производить на воспринимающего впечатление низкой или даже вульгарной, тогда. как тема будет восприниматься с иным смысловым акцентом, например, как лирически взволнованная (3. ее. 191-192). Далее он пишет о том, что в данной ситуации возникают два вида противоречий:

- внутрихудожественное противоречие между лиризмом и низкой лексикой, когда читатель может найти между ними смысловую равнодействующую - например, приглушённый лиризм. В данном случае смысловое единство сохраняется, а стало быть, срабатывает преднамеренность (знак).

- Внехудожественное противоречие между вышеназванными элементами; что имеет место тогда когда строгий вкус читателя отвеpгает всякий компромисс. В таком случае низкая лексика противопоставляется произведению в целом; сpабатывает непреднамеренность (см.: та же).

Итак, механизмом фоpмиpования многозначности смыслового состояния художественного произведения является закон перехода количественных изменений в качественные и обратно, ...отношения между преднамеренностью и непреднамеренностью. - замечает Мукаpжовский, - могут быть чpезвычайно многообразны; ибо важно не только количественное преобладание того или иного из этих факторов, но и качественные оттенки ими при этом приобретаемые. Разумеется, богатство таких оттенков, по сути дела, неисчерпаемо... преднамеренность то может акцентиpовать максимальную беспрепятственность смыслового объединения (как в период классицизма), то, наоборот, проявляться как сила, преодолевшая ясные и подчеркнутые противоречия (искусство после первой мировой войны). Непреднамеренность может быть основана то на непредвиденных смысловых ассоциациях, то на резких сдвигах оценки..." (3. с. 190).

Причиной, или источником движения художественного произведения от одного своего смыслового состояния к другому выступают, по Мукаржовскому, либо внутренние противоречия, либо противоречия, являющиеся следствием контакта художественного пpоизведения с действительностью.

Иначе говоpя, здесь действует закон пpотивоpечия. С увеpенностью мы можем утвеpждать, что в анализе художественного пpоизведения (как системы) Ян Мукаpжовский обpащается к закону "отpицания отpицания". "Развитие художественной стpуктуpы, - пишет он, - обpазует pяд, и каждый новый этап есть лишь pеакция на этап пpедшествующий, пpедставляет собой его частичное пpеобpазование" (там же, с. 125).

Пеpвый акт отpицания Мукаpжовский анализирует тогда, когда pассматpивает процесс преодоления авторской преднамеренности читательской пpеднамеpенностью.

Втоpой акт отpицания пpоисходит тогда, когда непреднамеренность вновь становится внутренним элементом художественной системы, то есть преднамеренностью.

Первое отpицание:

"Но за семантический жест (это - конкретное, но качественно отнюдь не предопределенное семантическое устремление - (см.: там же, сс. 175-176), - подчёркивает Ян Мукаржовский, - ответственны не только поэт и внутренняя организация, внесенная им в произведение: значительная доля принадлежит здесь и воспринимающему. ...воспринимающий часто существенно изменяет семантический жест произведения по сравнению с первоначальным намерением поэта".

Это - первое отрицание, которое выступает по отношению к художественному произведению как непреднамеренность.

Второе отрицание:

"Разумеется - заключает Мукаржовский, - всякой непреднамеренности суждено со временем пеpейти внутрь художественного постpоеня, начать восприниматься как его составная часть". (там же, сс. 176, 179).

Из приведенных фрагментов трудов Яна Мукаржовского (они далеко не единственные) следует:

- он, подобно Ролану Барту, намечает диалектически связанную группу понятий: "система-становление-состояние"; или: (преднамеренность)-(преодоление этой преднамеpенности читателем или критиком)-(превращение этой непреднамеренности в новую преднамеренность произведения, или новое состояние художественного произведения).

- Мукаржовский признает наличие существенной связи между состояниями художественного произведения: скажем, между состоянием, детеpминированным авторской преднамеpенностью, и состоянием, обусловленным преднамеренностью читателя. "...осознание смыслового единства, происходящее при восприятии, pазумеется, в большей или меньшей мере предопределено внутренней организацией произведения..." (там же, с. 68). И в другом месте: "...воспринимающий вносит в художественное произведение известную преднамеpенность, которая... обусловливается пpеднамеpенным построением пpоизведения (иначе не было бы внешнего повода к тому, чтобы восpинимающий относился к предмету, который он воспpниимает, как к эстетическому знаку) и в значительной степени находится под влиянием особенностей этого построения..." (там же, с. 69).

Таким образом. Ролан Баpт, подобно Кристевой и Яну Мукаржовскому, pазpабатывая свою концепцию движения смысловой стороны художественного произведения во вpемени, также стpемится закpепить соотношение этого произведения с самим собой в разных вpеменных сpезах в системе понятий: "текст-пpоизведение". Однако путь к формулированию им вышеуказанной системы понятий ("текст-пpоизведение") и совокупность объясняющих эту систему положений, достаточно оригинальны и богатомысленны.

Литеpатуpно-художественный аpтефакт, по мнению Баpта, содеpжа в себе (помимо эпохально-пpеходящего) общечеловеческое, пpедставляет собой динамическую, откpытую семантическую систему. "Писать - это означает, с точки зрения Барта, расшатывать смысл мира, ставить смысл мира под косвенный вопрос, на котоpый писатель не дает последнего ответа. Ответы остаются за читателями, которые вносят в них собственную историю, свой собственный язык, свою собственную свободу. "..,но поскольку история изменчива, бесконечным будет и ответ миpа писателю" (2. с. 44).

Нельзя не выразить удивление относительно понятийной неоднозначности, которая встречается у Барта, в частности, в отношении понятия "история". Если история бесконечно изменчива (Барт), то как же тогда понимать мысль Барта о том, что история - это неподвижное, то, что длится? Ведь под изменчивостью он понимает диахронию?

Как толкует Ролан Барт причину перехода литературного текста от одного своего состояния к другому? "...мы никогда не перестанем отвечать на то, что было написано вне всякого ответа: смыслы утверждаются, соперничают, сменяют друг друга... Несомненно, этим объясняется возможность трансисторического бытия литературы: это бытие представляет собой функциональную систему, один элемент которой - величина постоянная (произведение), другой - величина переменная (мир, эпоха, которые потребляют произведение)" (там же, с. 144).

Таким образом, художественное произведение, двигаясь через время, раздваивается внутри себя на два взаимосвязанных момента: текст (структуру) как момент устойчивости, и специфическое эпохальное содержание; единство этих моментов и выражает понятие "состояние".

Необходимо подчеркнуть, что Ролан Барт занимает позицию заметного преувеличения роли момента изменчивости и явного умаления значения момента устойчивости - структуры произведения, как эстетического знака, которая обусловливает известную предопределенность впечатлений разных читателей.

Но верной нам представляется мысль Барта о детерминирующей роли изменяющегося социального мира по отношению к содержанию спецификации художественного произведения, взятого в том или ином пространственно-временном срезе. Однако степень указанной детерминации близка у Р. Барта к абсолютной. Причем, речь идет о неоправданном преувеличении обусловливающего эффекта конкретноисторических условий прочтения произведения, что ведет к крайнему и потому ложному выводу о том, будто всякий эпохальный читатель как бы заново создает старое произведение (абсолютизация момента непреднамеренности). Такое ошибочное утверждение является следствием разрыва существенной, необходимой и устойчивой связи между авторским и читательским социально-историческим состояниями, которая определяет не только различие, но и тождество в их понимании художественного произведения (подробнее об этом в параграфе о связи состояний). Следовательно, всякое произведение от одной эпохи к другой (от авторской к читательской) изменяется, сохраняясь.

В своих поздних трудах Ролан Барт продолжает разрабатывать методику формирования корпуса-состояния, его структуры, привлекая новое для своего понятийного аппарата понятие "модель". "Целью любой структуралистской деятельности, - пишет он, - безразлично рефлексивной или поэтической, является воссоздание объекта таким образом, чтобы в подобной реконструкции обнаружились "правила" функционирования этого объекта,.. ...структура - это, в сущности, отображение предмета, но отображение направленное, заинтересованное, поскольку модель предмета являет нечто такое, что оставалось невидимым ... в самом моделируемом предмете. Структуральный человек берет действительность, расчленяет ее, а затем воссоединяет расчлененное;.. модель - это интеллект, приплюсованный к предмету ... в том смысле, что он оказывается самим человеком, его историей, его ситуацией "(жизненный мир" Э. Гуссерля. - Б.С.), его свободой. Структуралистская деятельность - резюмирует Барт, - включает в себя две специфические операции: членение и монтаж" (2. сс. 255-256).

Под членением первичного моделируемого объекта он понимает обнаружение в нем изменчивых фрагментов, взаимное расположение которых порождает некоторый смысл; сам по себе такой фрагмент, по мнению Барта, не имеет смысла; но даже несущественные изменения его связей с другими фрагментами вызывают изменения "целого", а вместе с ним и смысла. Следовательно, определяющую роль, по Барту, тут играют "отношения", которые он делит на два вида: "парадигматические" и "синтагматические".

Парадигма (дословно - образец) - это отношение между двумя элементами (или рядами элементов), один из которых отсутствует или, наоборот, наличествует при отсутствии другого. Так что речь идет об "отношении в отсутствии", противопоставляемого члена ассоциативного ряда.

Парадигма в структурализме - это минимальное множество объектов (единиц), откуда мы запрашиваем такой объект, или единицу, которые хотим наделить актуальным смыслом. Парадигматический объект характеризуется связями "сходства" или "несходства" с объектами своего класса. Например, автор описывает внешний вид персонажа, его действия, и всё это можно выразить в определении: неврастеник, хотя в самом тексте описаний такой атрибут не употребляется; в области лингвистики иллюстрацией парадигмы могут служить отношения:

а) по сходству звучаний монемы (обучать-вооружать);

б) по сходству смысла (обучать-воспитывать).

Как видно из примеров того и другого типа, элементы видовых парадигм имеют как общие моменты (в первом случае морфему "ть", а во втором - социализацию человека), так и различительные свойства (в первой парадигме различие основ, а во втором - качественное своеобразие направленности социализации).

Анализ парадигмы заключается в классификации. Парадигматические отношения Барт отождествляет с систематическими и считает их определяющими в функционировании смысла. По его мнению, этот тип отношений чрезвычайно слабо изучен в лингвистике, поэтике и семантике. (Подpобнее об этом во §2 2-ой главы)

Паpадигма пpотивостоит Синтагме, или "отношению в пpисутствии" Анализ синтагмы заключается в "членении".

Синтагма (нечто соединённое) - это отношение комбинации между двумя или несколькими элементами речевой цепи, а также линейная протяжённость текста при одновременном наличии членов синтагматического ряда. Следовательно, если парадигма - это логические связи языковых единиц, то синтагма - это звено их линейного развёртывания во времени повествования или высказывания. "Операция членения, - пишет Барт, - приводит, таким образом, к первичному, раздробленному состоянию" (там же, с. 257). Способом членения синтагматической цепи является коммутация (испытание), которая состоит в том, что в означающем произвольно производят изменения и наблюдают, влекут ли они соответствующие изменения в означаемом. Если такие изменения имеют место, то это свидетельствует о том, что выделена синтагматическая единица: "дом-том", "говорю-говорите". Синтагматические единицы представлены такими разновидностями:

1. различительные (меризмы - это внутрифонемные различия: звонкость, смычность, дентальность, придыхательность; единицы фонематические (фонемы).

2. Значимые единицы: слова, или собственно монемы.

3. Синтаксические единицы: предложения и фразы.

Выявленные синтагматические единицы соединяются между собой по определённым правилам. Барт, вслед за Ельмслевым, называет три типа соединения единиц:

- солидарность - когда единицы взаимно предполагают дpоуг друга;

- селекция - когда одна единица предполагает существование другой, но не наоборот;

- комбинация - когда ни одна из соединяемых единиц не предполагает существование другой. Барт, ссылаясь на Р. Якобсона и соглашаясь с ним, считает, что комбинаторная свобода соединения синтагматических единиц возрастает от фонемы к фразе. В соединении фонем, тем более меризмов, свобода отсутствует полностью, так как она задается кодом языка; свобода соединения фонем в монемы ограничена законами словообразования; свобода сочетания слов в предложение (фразы) значительно шире, хотя и ограничивается правилами синтаксиса и сложившимися стериотипами; наибольшая, уже внесинтаксическая свобода характерна для комбинирования фраз.

С момента обнаружения единиц и правил их соединения начинается вторая стадия структуралистской деятельности - стадия монтажа. На этой стадии моделирования, или выявления состояния языковой системы, происходит отделение существенных признаков от несущественных, необходимых от случайных, устойчивых от преходящих, "..форма - это то, - замечает Р. Барт, - что позволяет отношению смежности между единицами не выглядеть результатом чистой случайности. Произведение искусства - это то, что человеку удаётся вырвать из-под власти случая... Построенная таким образом модель возвращает нам мир уже не в том виде, в каком он был изначально дан, и именно в этом состоит значение структурализма. Прежде всего он создаёт новую категорию объектов ("корпус-состояние", модель-состояние - Б.С. ), которые не принадлежат ни области реального, ни области рационального, но к области функционального; и тем самым вписываются в целый комплекс научных исследований" (там же, сс. 259- 260).

Перейдем теперь от дословной и пересказательной формы рассмотрения проблемы модели к методологическому ее анализу.В русле нашего исследования познавательной функции состоя-

ния в структуралистских исследованиях проблема модели и моделирования 0представляется нам существенным дополнением и углублением поставленного вопроса. При соотносительном рассмотрении понятий "модель" и "состояние" можно обнаружить, что содержание того и другого существенно тождественно, по крайней мере, с логико-семантической точки зрения.

Понятие "состояние" отражает существенные свойства и связи между ними некоторого объекта, взятого в определённом пространственно-временном срезе своего бытия и некоторой системе отношений.

Содержанием понятия "модель", как следует из вышеприведённых фрагментов бартовских трудов, опять-таки является совокупность существенных свойств и их внутренняя форма, структура, воплощаемая в материальном или концептуальном субстрате и воспроизводящая существенные признаки некоторой другой системы.

Следовательно, как состояние, так и модель, являются упрощенной и существенной схемой исследуемого объекта. Поэтому можно считать, что бартовская концепция корпуса-состояния, а также методика формирования этого корпуса вполне могут быть содержательно и логически дополнены его же исследованиями литературоведческой семантической модели и его методами моделирующей деятельности. А поэтому понятия: "корпус", "состояние" и "модель" мы рассматриваем как существенно тождественные.

Глава вторая Концепция связи состояний в поэтике Р. Баpта.

§1. Синтагматиченская связь состояний.

В процессе разработки логико-семантической модели в семиотике,лингвистике и поэтике Р. Барт дает на наш взгляд, обильный и существенный материал для анализа структуралистской точки зрения на проблему связи состояний.

Понятие "связь",наряду с понятием "отношение" является определяющей во всех разновидностях структурализма:

а) структурно-генетической;

б) структурно-функциональной и

в) структурно-системной.

Именно на основании этого понятия возникает и сам структуралитский подход, как частнонаучного так и философского уровней. "Достаточно очевидно, - пишет Цветан Тодоров (ученик Барта), что любой текст поддается разложению на элементы. Характер отношений, устанавливаемых между этими элементами, мы и будем считать главным критерием при различении разных типов структур текста" (5 с. 8).

Автор данной работы считает целесообразным остановиться вкратце на диалектико-материалистических концепциях состояния, связи и связи состояний для того, чтобы анализ бартовской точки зрения на эти понятия был сравнительным.

Начнём с фундаментального, родового понятия "отношение". Отношение - это одна из важнейших категорий в любом философском течении. Она выражает способ бытия и познания. Понятие отношения есть результат сравнения двух предметов (членов, или субъектов отношения) по некоторому основанию сравнения. Реальность отношения следует понимать в том смысле, что если основание сравнения непроизвольно (если оно коренится в самих сравниваемых предметах), то и отношение так же непроизвольно, реально. Основанием сравнения может быть и отношение, что приводит к понятию иерархии отношений.

Связь - это специфицированное отношение, при котором наличие (отсутствие) или изменение одних объектов есть условие наличия (отсутствия или изменения) других объектов. Имеет смысл различать понятия: "связь" "основание связи" и "условие связи".

Основание связи - это какое-либо свойство, признак, отношение, делающие возможной связь. Наличие основания связи необходимо, но недостаточно для наличия самой связи. Нужны определённые условия, при которых связь реализуется.

Конкретные виды универсальной мировой связи бесконечно разнообразны: связь целого и его частей, формы и содержания, связи функционирования и развития, причинно-следственная связь, стpуктуpная, коppелятивная связи и т.д.

Одной и самых малоизученных форм связи является 1связь 1состояний 0.

Под связью состояний диалектическая логика понимает устойчивую, необходимую, существенную, преемственно-генетическую, одностороннюю или взаимную связь сосуществующих или последовательно pазновpеменных пространственно-временных срезов бытия объекта.

Связь сосуществующих состояний, видимо, правильнее было бы назвать связью объектов-состояний. И действительно, всякий объект, взятый в некотором пространственно-временном срезе своего бытия, являет своё наличное бытие, существенной схемой, моделью которого будет состояние. Следовательно, связь сосуществующих объектов есть не что иное, как искомая связь объектов-состояний. Именно из этого типа связи возникает стpуктуpная связь.

Связь разновременнных состояний одного и того же объекта представляет собой преемственно-генетическую связь, возникающуюв результате изменения и развития 0данного объекта. Этот тип связи можно определить как "истоpический" или "стpуктуpно-генетический"

В трудах Р. Барта отсутствует словосочетание "связь состояний". И такое положение вещей нам кажется странным. Ведь непререкаемым авторитетом среди представителей всех отраслей филологической науки, каковым является Фердинанд де Соссюр, еще в 90-е годы XIX века высказано не только удивление относительно того, что понятие "состояние" отсутствует в понятийном аппарате лингвистики, но и предприняты первые усилия по исследованию формальных и содержательных признаков этого понятия, то есть понятия "состояние".

Но факт остается фактом; а поэтому мы будем рассматривать проблему связей состояний по материалам трудов Р. Барта опосредствованно, стремясь быть объективными и избегать натяжек.

Р. Барт разделяет положение Мерло-Понти (который, возможно, является первым французским философом, заинтересовавшимся учением Соссюра) о том, что всякий процесс предполагает наличие системы (или целого). Барт признает (ныне ставшую классической) оппозицию Соссюра-Мерло-Понти: "событие-структура". Но возникает вопрос: "Структура чего?" Видимо, некоторого объекта? Ролан Барт берет объект (лингвистический, литературный, семиотический) в синхроническом срезе и в его существенных определениях. Следовательно, структура есть структура состояния, которому до события (изменения) предшествовало некоторое иное состояние этого объекта. Так что, один и тот же объект, как система, целое, объединяет два своих состояния, между которыми существует преемственно-генетическая связь, познание которой необходимо, чтобы определить качество, направление, темпы изменения и развития исследуемого объекта.

Разумеется и событие (процесс или акт изменения предшествующего состояния объекта) должно быть изучено. Ведь оно, по словам Соссюра, "...является причиной состояния" (там же, с. 115). Но, коль скоро Р. Барт признает системный, а вместе с тем и целостный характер объекта, то он должен признать и то, что каждый элемент системы, во-первых, в любом синхроническом срезе своего бытия обладает совокупностью существенных характеристик, а во-вторых, - объединяется с другими элементами в систему, в целое посредством связей. Те из которых являются существенными, необходимыми и устойчивым, как раз и составляют собой звенья структуры объекта-системы.

Взять хотя бы бартовский анализ синтагмы и системы. Это, по Соссюру, два плана языка, или две оси языка (Барт), которые имеют собственную систему значимостей. Синтагма - это цепь связанных единиц; она линейна и необратима. Каждая единица синтагмы находится в оппозиции к предшествующей и последующей единицам цепи.

Оппозиция - это отношение, в результате которого синтагматическая единица приобретает значимость и значение по отношению к другой единице ( см. 1. с. 45). Примерами синтагмы семиологического плана могут служить: Сочетание в пределах одного и того же костюма разных элементов (юбка-блузка-куртка); сочетание различных предметов обстановки в пределах одного и того же пространства (кровать-шкаф-стол и т.д).

Форму синтагмы (то есть совокупность как раз тех существенных связей - связей состояний - которые есть предмет нашего исследования) изучает синтаксис. Барт утверждает, что "способ расположения единиц в синтагме является необходимым условием существования самой синтагмы" (там же, с. 46). Эти способы определяются правилами комбинирования; в частности, естественный язык, как социальный объект, представляет собой систематизированную совокупность правил, обеспечивающих возможность коммуникации, и их не может изменить или отменить индивид, а также группа индивидов; более того, язык сам институциализирует субъективность.

Возникает ряд вопросов:

- Только ли правила определяют способы расположения, сочетания, связь состояний фонем, монем и т.д., то есть единиц синтагматической цепи;

- или же эти правила лишь зафиксировали в себе независимую от них и их обусловливающую связь состояний языковых единиц; в то время, как сама эта связь состояний детерминируется существенными признаками сочетаемых единиц;

- а может быть, верен третий путь объяснения соотношения правил и связей состояний: в правилах имеет место единство и "чистой", исторически себя корректирующей условности, конвенциональности с одной стороны, и детерминированности связи состояний существенными опpеделениями самих вступающих в связь единиц,- с дpугой.

Взять, хотя бы, уже приводимые выше ельмслевские правила сочетания синтагматических единиц: солидарность, селекция,комбинирование; или же различительные оппозиции Трубецкого-Кантино:- одномерные/многомерные,

- пропорциональные/изолированные.

Это - классификация оппозиций по их отношению к системе в целом.

Классификация оппозиций по отношению между их членами: привативные, или маркированные/немаркированные, - эквиполентные.

Классификация по объёму смыслоразличительной силы:^- постоянные/устранимые (см.: там же, сс. 19-56). Вопросы, конечно, сложные, и трудно неспециалисту в области истории языка и незнакомому с основной массой фундаментальных работ по этой проблеме, избежать дилетантизма и профанации. Поэтому мы не берем на себя смелость давать определённый, однозначный ответ на сформулированные нами вопросы. Ведь они могут быть далеко не новыми. Разумеется, эта задача существенно облегчается, если обратиться к анализу соотношения естественного языка и мира реальных вещей, явлений и процессов.

Пусть языковые единицы в своем подавляющем большинстве условны по отношению к обозначаемым ими элементам этого мира. Однако все языковые единицы, однажды будучи закрепленными за определёнными действительными предметами, которые связываются, взаимодействуют и изменяются, своими строго определёнными фонетическими, морфологическими, лексическими, синтаксическими и семантическими изменениями обозначают, опять-таки, строго определённые связи и взаимодействия, изменения этих предметов.

Следовательно, в абстрактном, идеальном случае всякое состояние языковой единицы, соответствует объективному состоянию действительного предмета, а не психологическому состоянию субъекта языка (как это утверждает, скажем, Соссюр, а за ним структуралисты и постструктуралисты). Оно несет на себе "как бы" тень этой объективности. И эти наши размышления, конечно, экстраполиоуются на связь состояний языковых синтагматических единиц. По крайней мере, этот вид связи выступает как объективный закон по отношению к индивиду и группе (идиолекту и узусу), говорящим на определённом общем языке (хотя и пользующимся своим специфическим субкодом, порождающим некоторое внутриязыковое состояние), - социолекту (собственно, языку, по Соссюру, или языковой схеме, по Ельмслеву). Фоpмами пpоявления этого закона являются:- социолектический код сочетания фонем;

- законы словообразования;

- сюда же можно отнести и социолектичсские стереотипы; в частности, устойчивые синтагмы (Надо же! Ну его!);- социолектические правила синтаксиса).

Поэтому индивид и группа индивидов осуществляют сочетания синтагматических единиц так, словно сами эти единицы (через совокупность своих существенных признаков, через свои состояния) обусловливают свои связи, а потому способы их комбинирования субъектом. Таким образом, для индивидуального и группового "потребителей" языка связь единиц-состояний является устойчивой и даже закономерной. Мы считаем, что в некотором приближении можно сказать: подобно тому, как связь идей есть отражение связи вещей

(Спиноза), так и связь языковых единиц-состояний есть лишь обозначение объективной связи вещей.

Ролан Барт пишет:" В известном смысле язык проводит границы в континууме действительности (так, словесное описание цвета представляет собой совокупность дискретных выражений, наложенных на непрерывный спектр)" (там же, с.143).

Он, конечно, прав, отмечая артикуляционную, различающую функцию языка, благодаря и в результате которой возникает смысл. Но следовало бы подчеркнуть и другое, более важное: определяющую роль действительности в возникновении самой этой функции естественного языка. Но это положение не вписывается в структуралистскую концепцию языка. Так, например, Соссюр настаивал на произвольности отношения между означающим и означаемым. Возражая Соссюру, Бенвенист заметил, что произвольно лишь отношение между означающим (скажем, звуковой или письменной системами) и обозначаемой вещью. Поэтому связь таких звуковых и письменных систем с соссюровским представлением о вещах, по Бенвенисту, выступает результатом коллективного договора и обучения; а следовательно, она необходима и не может быть произвольной. Отсюда значение в языке (как процесс, акт, объединяющий означающее и означаемое, приводящий к рождению знака) не мотивированно.

Под мотивированностью Соссюр и структуралисты понимают отношение аналогии между означающим и означаемым. "Означающее, пишет Барт, - мотивировано означаемым в ономатопее (звукоподражании - Б.С.), а также всякий раз, как новые знаки в языке образуются в результате подражания готовой словообразовательной и деривационной модели. Слова: пильщик, рубщик, строгальщик, несмотря на немотивированность их корней и суффиксов, образованы одним и тем же способом." (там же, с.136).

Знаковая система считается произвольной, с точки зрения Барта, если ее знаки вводятся не по коллективному договору, а по одностороннему решению; знаки естественного языка не произвольны, в отличие от знаков в моде. Р.Барт заключает, что "... могут существовать произвольные и вместе с тем мотивированные системы, (а также - Б. С.) непроизвольные и немотивированные" (там же).

Видимо, эти бартовские определения можно экстраполировать и на связи языковых единиц-состояний, по крайней мере, на комбинирование фонем в монеме и монем в фразе, если эти монемы и фразы соответственно управляемы законами словообразования, а фразы к тому же, относятся к языковым стереотипам.

Следовательно, можно выделить "произвольно-мотивированные" и "непроизвольно-немотивированные" связи языковых единиц-состояний.

Например, к непроизвольно-немотивированным связям состояний можно отнести оппозицию " солидарности" Ельмслева, пропорциональные оппозиции, привативно-маркированные, и постоянные оппозиции. Привативно-маркированной оппозицией, по Кантино, является та, в которой означающее одного члена характеризуется наличием значимого (маркированного) элемента, который отсутствует в означающем другого члена. Местоимение "они" (нет указания на грамматический род) выступает как немаркированное по отношению к местоимению "он" ( мужской род); поэтому последнее есть маркированное. Все приведенные оппозиции Ж. Кантино типологизируются им в зависимости от отношений между общим и различительным элементами для членов оппозиции.

Основанием связи состояний языковых единиц является их общий элемент.

Условия связи состояний в каждом типе оппозиции специфичны. Например, в оппозиции солидарности, где члены взаимно предполагают друг друга, условием может стать фонетическая, лексическая или семантическая ситуация контекстуальной необходимости обращения к одному из этих членов. Когда же разные означаемые имеют однозначно разные означающие (это - постоянные оппозиции), то условием возникновения такой связи состояний будет контекстуально необходимое требование к определённости и адекватности формы и субстанции плана выражения, в частности, с целью избежать амонимы.

Таким образом, завершая рассмотрение проблемы связи состояний единиц в синтагматической цепи (по материалам работ Ролана Барта), следует подчеркнуть, что одни из этих связей детерминируются внутрилингвистическими правилами и законами (ведь язык есть относительно автономный социальный институт со своей внутренней жизнью и своими специфическими, существенными, повторяющимися и необходимыми связями); другие же связи состояний обусловливаются соответствующими объективными аналогами; третьи, видимо - смешанной детерминацией.

§2. Систематическая связь состояний

Итак, мы рассмотрели связь состояний языковых единиц синтагматического ряда, то есть связь состояний плана выражения (означающих). Такой тип связи мы называем связью разнокачественных объектов-состояний..

Систематическая связь состояний является, на наш взгляд, внутрикачественной связью состояний; и её анализ будет осуществлён прежде всего на семантическом уровне - на уровне связи состояний означаемого. Поэтому мы считаем необходимым остановиться сначала на рассмотрении таких понятий, как; знак, значение, смысл и значимость; это позволит выйти на понятия: семантическая система, смысл.

Р. Барт, следуя за Соссюром, понимает знак как продукт процесса, объединяющего означающее и означаемое. То есть знак - это система,являющаяся единством системы и процесса; последний выражается в понятии значение. Причём, значение - это не результат присоединения означающего и означаемого, но продукт их одновременного членения." ...обозначение не объединяет две односторонние сущности, - замечает Барт, - не сближает два самостоятельных члена по той причине,что и означающее и означаемое одновременно являются членом и отношением. По Соссюру (а Барт не возражает), означаемое находится как бы позади означающего: до него можно добраться только при посредстве последнего" (там же, с. 135). Понятно, что и Соссюр,и Барт соотносят означающее и означаемое в обратном направлении: от читателя и слушателя; хотя направление,более значимое для их соотношения, является явно противоположным - содержательно называть реальное (материальное или психологическое) называемое.

Для того, чтобы выяснить бартовское понимание значения,значимости, смысла и их соотношения,нам придется привести довольно пространные его рассуждения." Смысл устанавливается окончательно лишь благодаря... двойной детерминации - значению и значимости, ...значимость не есть значение; значимость возникает из" взаимного расположения элементов знака" (Соссюр); она даже важнее,чем значение.

Итак, разграничив значение и значимость и обратившись к ельмслевским стратам (субстанция и форма), мы тотчас же увидим, что значение относится к субстанции содержания, а значимость - к его форме.

Соссюр писал, что рассуждая чисто теоретически, до образования смысла, идеи и звуки представляют собой две бесформенные, мягкие, сплошные и параллельно существующие массы субстанций. Смысл возникает тогда, когда происходит одновременное расчленение этих масс... перед лицом двух хаотических масс смысл есть упорядоченность, и эта упорядоченность, по существу своему, есть разделение. Язык является посредствующим звеном между звуком и мыслью; его функция состоит в том, чтобы объединить звук и мысль путем их одновременного расчленения" (там же, с.139).

Что разделяем мы в этой его мысли и с чем не можем согласиться?

Действительно, как утверждают логики, мысль, не выраженная в словах по сути, не существует. Разумеется, знаки артикулируют психологический (или материальный) поток явлений и приводят к рождению смысла; однако нам этот процесс представляется иначе. Да, означающее (которое потому есть означающее, что раньше его уже было психологическое (или материальное) нечто, которое и сделало некоторую систему знаков означающим) накладывается на реальный поток явлений и вычленяет из него своё "родное" означаемое; теперь оно, сливаясь со своим психологическим (или материальным, объективным) аналогом, светится им, обретая, таким образом, свое значение, свой смысл. Подобно тому как всякое нечто обладает бытием-в-себе-и-для-себя, система-знак (как одно из этих нечто) также обладает внутренней стороной своего смысла, то есть значением. Это - рефлексия смысла в системе-знаке. Следовательно, значение, или знаковый "смысл в-себе-и-для-себя" основывается на связи разнородных элементов-состояний означаемого и означающего. Но любая система, в том числе и система-знак, существует не только "в-себе-и- для-себя", но и "для-другого"; то есть значение (внутренний смысл некоторой системы-знака "А" выходит на связь со значением системы-знака "Б"; и эта связь состояний данных систем-знаков становится "основанием-отношением" значимости их по отношению друг к другу. Иначе говоря, значимость системы-знака "А" для системы-знака "Б" является состоянием системы-знака "А" по отношению к системе-знаку "Б" и наоборот. Так что значимость каждой из этих систем есть состояние их значения; то есть значимость - это внешнее семантическое состояние системы-знака.

Что же касается ельмслевских страт "субстанция/форма", привлеченных Бартом для различения значения и значимости по отнопению к содержанию системы-знака, то, несомненно, значение - это существенный, точнее говоря, сущностный смысл содержания, а значимость - это не форма содержания этой системы, но форма проявления вовне указанного сущностного смысла. Поэтому нельзя разрывать тем более противопоставлять значение и значимость, ведь значение есть существенная сторона значимости. Значимость - это бытие значения для-другого.

Все вышеизложенные положения данного параграфа истинны как для денотативной (денотация - дословно: означение), так и коннотативной систем (коннотация - дословно: означенное).

Под денотативной системой французский структуpглист понимает систему первичного языка чистой, бескодовой информации, без риторических и идеологических наслоений.

Коннотативная система - это система, которая одновременно имеет риторический план означающего и идеологический уровень означаемого. Это - система вторичного смысла, в которую в качестве означающего входит денотативная система-знак (с ее означающим, означаемым, значением и значимостями). Следовательно, означающим коннотативной системы будет система первичного смысла.

Коннотативное означаемое характеризуется всеохватывающим поливалентным (ассоциативным) смыслом; оно идеологично и обнаруживает органическую связь с нашими знаниями, культурой и историей. Именно в силу такой детерминации означаемое "светится" внешним миром. Третьим элементом коннотативной системы есть процесс, который объединяет коннотативное означающее (денотативную систему-знак) и означаемое. Их единство порождает идеологическое значение, которое и само динамично, а тем более его состояния (то есть идеологческие значимости).

Наиболее распространенными носителями коннотации являются сложные системы, где роль системы первичного смысла выполняет естественный язык. Классическим примером подобных систем общепризнана литература, на материалах которой мы и рассмотрим специфические коннотативные связи состояний. Но прежде, чем перейти к анализу этих связей, целесообразно напомнить совокупность значимых свойств, объединённых Р. Якобсоном под понятием литературность, которое разделяет Барт.

Мы уже отмечали pанее (см. с. 88) два существенных, по мнению Ролана Баpта, свойства "Литеpатуpы":

- ее антиномичность - "утвеpждая отpицать" и

- ее откpытость. (см. также Баpт. 2, с. 44).

Ролан Барт одновременно прав и неправ. Прав он в том, что человек (человеческая история) открыт к развитию, а потому и его "художественная биография", история тоже открыты. Но неправ он в своём художественно-познавательном максимализме, отказывая литературе в способности давать определённые и актуально-существенные ответы, моделируя этого человека и условия его жизни. Более того, она обладает и прогностической силой; впрочем, Барт явно противоречит себе, когда заявляет, что литература непрактична , недейственна и в то же время (в другом месте) замечает, что "...жизнь подражает книге и что литература транзитивна и даже прорицательна" (см.: соответственно сс. 28З, 260,389).

Тpетьим существенным свойством литеpатуры французский структуралист называет её "двойственность": она есть и языковая, и семантическая система одновременно. "Другим видам искусства, пишет он, - такая основополагающая двойственность незнакома... с реальностью она связана только через коннотацию, а не через денотацию" (там же, сс. 282-283).

Отмечает Р. Барт и такое важное свойство литературы (а вместе с ней и художественного произведения), как "объективность", которое означает: "...не зависит от изменчивых наших состояний" (там же, с. 325). Но это свойство он признаёт только за литературной структурой, очищая ее от всякой субъективности, в том числе от авторской, превращая тем самим писателя в пассивного "заполнителя" звеньев, ячеек этой "всевластной" структуры мимолётным смыслом.

Р. Барт ставит методологически важные вопросы:

- о соотношении идеи структуры и идеи движения;

- об идеи системы и бесконечности движения ее содеpжания;

- об идеи системы и идеи становления системы.

Однако он отрицает изменчивость структуры, отдавая во "власть" движения, становления только смысл. (см,: там же, с. 455).

Четвеpтым специфическим, существенным свойством литературы он считает (разделяя точку зрения Р. Якобсона) "поэтичность", которую понимает как обращенность сообщения на само себя, рассматривая это свойство, как связанное не с содержанием, но с формой. "Разве формы не существуют в самом мире, разве на формах не лежит ответственность? - восклицает Барт. Структурализм не отнимает у мира его историю: он стремится связать с историей не только содержания,.. но и формы, не только идеологию, но и эстетику... Структурализм - это тоже всего лишь одна из форм мира, которая изменяется вместе с ним" (там же, с. 261).

Разумеется, форма - это существенная характеристика бытия (в том числе и литературного объекта), но нельзя, признавая подвижность содержания, не признавать подвижности структуры этого содержания, то есть его внутренней формы. Вот, поэтому и выходит, по Барту, что существо литературы в её технике, в совокупности приемов полагаемого и одновременно ускользающего смысла.

Ролан Барт рассматривает и такие фундаментальные свойства бытия литературного текста, как время и пространство. Под литературным пространством он разумеет "Текст". В отличие от произведения, которое замкнуто, сводится к определённому, исчерпываемому означаемому; в "Тексте", напротив, означаемое бесконечно откладывается на будущее. "Текст" уклончив, поскольку он работает в сфере означающего. По сути, "Текст" - это смысловое пространство, которое вечно, бесконечно и в котором осуществляется множественность смысла посредством его смещения, уклончивости, наложения и варьирования элементов. Произведение обладает слабой символичностью, которая быстро угасает или становится неподвижной. Текст же всецело и бесконечно символичен,лишен объединяющего центра, открыт; смысл в Тексте-пространстве взрывоподобен, рассеян и множественен, эта множественность обусловливается не двусмысленностью элементов содержания, а многолинейностью означающих Текстов. Текст - это продукт сотворчества автора и читателя. "Текст, - пишет Ролан Барт, - понимается как пространство, где идёт процесс образования значений, то есть процесс означивания..." (там же, с. 424); Текст - это пространство творчества, пространство связи как внутри Произведения (смысловая связь различных фрагментов произведения - реляция), так и пространство межтекстовых связей (интертекстуальности, цитации -Барт. см.там же, с.424,427).

В соответствии с таким толкованием литературного пространства Ролан Барт предлагает и свой текстовый, или литературно-пространственный анализ. Мы несколько остановимся на содержании этого анализа, поскольку он позволяет понять процесс и механизм выделения смысловых единиц, связи между ними (связь семантических состояний).

"Предлагаемый текст расчленяется на примыкающие друг к другу короткое сегменты (часть фразы, фраза, максимум группа из трех-четырех фраз),.. которые нумеруются... (они именуются единицами чтения, или лексиями - Б.С.)" ( там же , с. 427). Лексия (скажем, группа слов, происшедшая от изменения некоторого слова по падежам: стол-стола-столу и т.д.) выявляется эмпирически, представляет собой текстовое означающее, за которым скрывается неизвестная единица или группа семантических единиц; далее, обнаруживаются эти смыслы лексии, которые (смыслы) рассматриваются не с точки зрения рядоположенности в строке (смысло-синтагматический аспект), а с точки зрения коннотации.

Здесь мы прекращаем анализ бартовского литературного пространства, так как сказанного вполне достаточно, чтобы выявить в последующем рассмотрении специфику и типы коннотативных связей состояний.

Что же касается Времени, как формы бытия литературного текста, то оно не играет столь существенной роли по сравнению с Текстом-Пространством: в отношении структуры оно по сути дела, исчезает, по отношению ко вторичному (коннотативному) смыслу сливается с Текстом-Пространством, становясь Пространством изменений смысла. Такой континуум: Время-Текст-Пространство - вполне диалектичен, то есть он является лингвистически-семиотическим вариантом диалектически понятой теории относительности, а потому достоин признания и применения; но, повторяем, он распространяется французским структуралистом только на смысл. Специфика же собственно литературного времени не рассматривается.

Завершая краткий экскурс в проблему специфических свойств литературы как состояния текста (знаковых систем), мы считаем необходимым остановиться ещё на одном существенном свойстве этого текстового состояния: на его парадигматичности." Вне процесса речи - пишет Соссюр, - слова, имевшие между собой что-либо общее, ассоциируются в памяти так, что из них образуются группы, внутри которых обнаруживаются разнообразные отношения" (4. с. 121 ). Скажем слова: бежать-дрожать имеют общую гpоуппу фонем жать - это ассоциация по звучанию. А слова: бежать-гнаться имеют общее смысловое в их означаемых.

Основанием парадигматической связи языковых единиц служит их семантическое сходство или же сходство звучания. Однако Ролан Барт отмечает, апеллируя к таблице различительных признаков Кантино, что принципом построения парадигматического (морфологического и семантического) ряда может стать и различие. Этот принцип, например, применяется при построении таких оппозиций, которые мы называем "коннотативно-привативными";такая оппозиция смыслов, когда некоторый эпизод художественного произведения (скажем, ласковое отношение отца к сыну - подростку) может ассоциироваться у читателя, напротив, с понятием враждебности, которая господствует в его (читателя) отношениях со своим отцом. К оппозициям, построенным по принципу различия, можно отнести такие, которые мы именуем "коннотативно-нейтрализуемыми". Так, например, два различающихся вторичных смысла могут иметь своим источником один и тот же первичный смысл (как означающее).

Внимание Ролана Барта также было привлечено проблемой внутренних и внешних отношений знака, результат его исследования может способствовать выявлению некоторых других типов коннотативных связей состояний, а вместе с тем обнаружить тождество и различие синтагматических и парадигматических связей состояний.

"Любой знак, - пишет Барт, - включает в себя или предпола-

гает наличие трёх типов отношений. Прежде всего внутреннее отношение соединяющее означающее с означаемым (и порождающее значение - Б.С.), и далее - два внешних отношения (виртуальное, возможное и актуальное -Б.С.) (там же, с. 246).

Первое из трех типов отношений, то есть внутреннее, эксплицитно обнаруживает себя в феномене символа. Так, например, христианство символизируется крестом, а запрет на движение красным цветом. Несколько слов о сходстве и различии понятий: символ и знак. Для установления их статуса следует обратиться к иным альтернативным признакам (наличие признака/его отсутствие):

- предполагает или не предполагает отношение между составляющими знака психическое представление одной из этих составляющих;

- предполагает или не предполагает это отношение аналогию между составляющими (то есть между означающим и означаемым);

- является ли связь между составляющими непосредственной или опосредованной;

- полностью ли совпадают составляющие или же, напротив, одна из них шире другой;

- предполагает или не предполагает (это) отношение экзистенциальную связь с субъектом, пользующимся знаком" (см.: там - же, с.127).

Далее, Р. Барт приводит точки зрения Гегеля, Пирса, Юнга и Валлона на соотношение символа и знака по наличию и отсутствию указанных признаков. По мнению большинства (Валлона, Гегеля и Юнга) символ и знак тождественны только по первому признаку: и у того и у другого означаемое обладает психическим представлением. В отношении остальных признаков они противоположны: у символа означающее и означаемое аналогичны, то есть символ мотивирован, а знак нет; в знаке отношение между означающим и означаемым адекватно, а у символа нет. Однако ни один из мыслителей не высказывает своей точки зрения по поводу соотношения символа и знака в связи с этим пpизнаком.

Что касается "экзистенциальной связи" между субъектом и знаком, котоpым он пользуется, то Пиpс отpицает пpисущность этого пpизнака символу, а Юнг пpизнает.

Мы же уверены, что этот признак присущ и тому и другому, поскольку, скажем, ассоциативный акт, творимый субъектом и опосредующий означающее и означаемое в символе и знаке, является существенным моментом использования субъектом знака и символа. Непосредственная связь между означающим и означаемым как у символа, так и у знака, на наш взгляд, отсутствует, потому что в обоих случаях составляющие опосредуются ассоциативным актом субъекта.

Итак, продолжим анализ типов знаковых и символических отношений предложенных Р. Бартом.

Внутренний тип отношений Барт называет "символическим". Допустимо ли этот тип отношений рассматривать как разновидность связи состояний с одной стороны, материального символа-знака (крест, знамя определённого цвета и изображений на нем) и того материального или идеального) объекта, который им символизируется, - с другой. Мы считаем, что вполне. Как символ, так и им символизируемый объект, изменяются во времени, то есть переходят от одного своего состояния к другому. Следовательно, эта связь есть связь их актуальных состояний. Например, красный флаг может символизировать в одно время состояние свободы, а в другое деспотизм, состояние несвободы. И всё-таки, несколько опережая ход анализа, мы полагаем правомерным определить этот тип связи, как относительно устойчивую связь состояний по сравнению с тем типом связи состояний, который мы будем анализировать ниже.

Видимо, следует различать три разновидности данной связи состояний:- действительная символическая связь состояний суть которой в том, что символ своим состоянием выражает сущность актуального состояния некоторого материального или идеального объектов: тот же красный флаг может символизировать реальное социальное состояние свободы.

- Вторую разновидность символической связи состояний мы определяем как "целевую символическую" связь состояний. Она имеет место тогда, когда тот или иной символ указывает на то состояние материального или идеального объектов, которое существует только в виде мысленной модели, но которое является реально возможным, и для его достижения организована соответствующим образом практическая деятельность.

- Третья разновидность - это идеологический (в негативном смысле этого слова) тип символической связи состояний, используемый для сокрытия действительного состояния.

- Виртуальный тип отношений предполагает для каждого знака существование определенного упорядоченного множества форм (памяти), от которых он отличается благодаря некоторому минимальному различию, необходимому и достаточному для реализации изменения смысла (например, слово обучать может ассоциироваться с некоторым множеством сходных по смыслу терминов: воспитывать, наставлять и т.д.). Этот тип отношений, начиная с Ельмслева, получил название парадигматический, а в постструктурализме - систематический. И действительно, например, красный цвет не означает запрета, пока не включается в регулярную оппозицию зеленому и желтому. Этот тип отношений знака мы называем "коннотативной связью состояний". Ее существенным отличительным свойством является многозначность, вариационность, а потому известная неопределенность, открывающая широкий простор для смысловой свободы, хотя и в пределах определенного семантического качества.

Взять, хотя бы, художественное произведение, как эстетический знак . Как мы уме отмечали выше, опираясь, в частности на Мукаржовского, что не только разными эпохами или поколениями, но и разными (духовно) индивидами одного времени данное произведение осмысливается по-разному. Более того, один и тот же читатель, прочитывая это произведение в разном возрасте и состоянии духовного и физического здоровья, нередко существенно изменяет его смысловое состояние. Не случайно Барт замечает, что когда рождается читатель, умирает писатель. Разумеется, это сказано образно - категорически, а поэтому неточно; правильнее будет сказать, что и писатель и читатель являются соавторами художественного произведения; причем, даже в одном субъекте эти две ипостаси могут совпадать, различаясь: писатель - он же и первый читатель своего творения; и мнение последнего не всегда совпадает с мнением первого.

Действительным субстратом коннотативной связи состояний выступает коннотативный знак, элементами которого являются:

- денотативная система первичного смысла; это - означающее; - практически бесконечное многообразие смысловых состояний

- это означаемое;

- столь же бесконечно многообразны процессы, объединяющие каждый элемент-состояние из открытого множества состояний означаемого с означающим (то есть одним и тем же денотативным знаком) - это коннотативное значение, а вернее говоря , многозначность.

Можно ли применительно к коннотативному знаку говорить о его значимости? Думаем, что можно, поскольку внутрикачественная коннотативная многозначность с точки зрения этого качества есть значение; выходя же на связь с другими коннотативными знаками и их инокачественными значениями, эта семантическая система обретает значимость, как состояние системного значения, или коннотативную значимость, то есть миогозначимость. Мы считаем, что вполне адекватной иллюстрацией коннотативного знака может служить бартовский " Текст", как единство бесконечного ряда смысловых состояний некоторого художественного произведения. Коннотативная связь состояний открытой системы таких Текстов (но уже не с точки зрения лнгвистики или литературоведения, но с позиции семиотики) явно приближается к понятию "универсальная мировая связь".

"Актуальным" типом отношений знака, а стало быть, и его связей состояний будет тот, в котором знак сополагется, по Барту, "уже не своим братьям" (элементам однокачественного виртуального множества - Б. С.), а своим" соседям": "Человек человеку волк"; здесь слово " волк" имеет определённые (синтаксические -Б.С.) отношения со словами:" Человек" и "человеку". Этот план отношений реализуется в синтагме, поэтому назовем актуальный тип отношений "синтагматическим".

Выбор одного доминирующего отношения, - заключает французский структуралист, - предполагает каждый раз определённую идеологию" (там же, с. 247).

Наиболее содержательной и сложной, а потому слабо изученной остаётся коннотативная связь состояний. Мы предпримем попытку дать типологизацию этой связи.

Как мы отмечали выше, Р. Барт видит причину смыслового движения Текста и смысловую его множественность в движении культуры в целом. " ... он (современный человек - Б.С.) тоже вслушивается в естественный голос культуры и всё время слышит в ней не столько звучание устойчивых, законченных, истинных смыслов, сколько вибрацию той гигантской машины, каковую являет собой человечество, находящееся в процессе неустанного созидания смысла,- без чего оно утратило бы свой человеческий облик" (там же, с. 260). Существенные стадии, или качественные состояния культуры вырабатывают и свой специфический код прочтения, осмысления достижений предшествующего своего состояния:

- либо преимущественного отвержения, вплоть до деструкции и забвения;

- либо сохранения и развития его основы;

- либо простого её повторения.

Под кодом Барт понимает сверхтекстовую организацию значений, которые навязывают представление об определённой структуре; код есть продукт культуры; коды - это конкретные формы трансляции культуры посредством книг, образования, всеми видами общественных связей. Р. Барт классифицирует коды на следующие виды:

- научный

- риторический

- исторический

- социокультурный (код коммуникации).

Видимо, по Барту, - это уровни детерминации коннотативной связи состояний. Однако сам Барт утверждает, что детерминация смыслового движения общественными связями не делает это движение определенно направленным, потому что все элементы совокупности этих связей равнозначны; а поэтому то один вид связи доминирует в этой совокупности, то вдруг - другие, что больше напоминает "аддитивную" совокупность, нежели систему связей с определённым основанием-отношением этой системы, которое и порождает генеральное направление смыслового процесса. Одна и та же фраза текста порой отправляет читателя сразу к двум кодам, и какой из них выбрать - трудно решить. Неразрешимость - это не слабость, а структурное условие повествования: высказывание не может быть детерминировано одним голосом, в нём присутствуют многие коды; и ни одному из них не отдано предпочтение. Текст и заключается в этой утрате исходной точки, первотолчка, побудительной причины; взамен всего этого рождается некий объём индетерминаций или сверхдетерминаций: этот объём и есть означивание, то есть переход изначального авторского значения в новое свое состояние-значимость.

Таким образом, коннотативный поток, детерминируемый, по Барту, "кодовой перепутанностью", сам становится хаотичным по своему существу.

Барт ошибочно, на наш взгляд, отрицает детерминирующую роль "Идеи" произведения.

Под формой бытия этого потока он понимает не развёртывание, не развитие исходного (представляющего единство устойчивости и изменчивости, постепенности и скачков) Текста, семантические состояния которого образуют во времени связь. Для Барта таковой формой является "взрыв": "...позывные, вызов принимающего, проверка контакта, условия соглашения и обмена, взрывы референций, вспышки знания, более глухие и глубокие толчки, идущие с другой площадки (из сферы символического), прерывность действий, относящихся к одной цепочке, но несвязанных натуго, всё время перебиваемых другими смыслами" ( там же, с.460). И всё-таки Ролан Барт вынужден признать известную направленность произведения внутри себя, а именно: "движение вперед", что противоречит его утверждению о "неопределенности движения" содержания произведения во времени и пространстве. Нужно отметить, что термин "вперёд" используется Бартом явно не по назначению, поскольку выражает лишь механическое, а не качественно-содержательное движение. Это движение вперёд, по его мнению, управляемо в конечном, скрытом счёте, двумя структурными принципами:

- искривление и

- необратимость.

Искривление представляет собой продукт взаимодействия и характеризуется следующим: элементы одной цепочки или кода разъединены, переплетены с инородными элементами; цепочка кажется оборванной... но она подхватывается дальше... в результате возникает читательское ожидание; это - плавания микроструктур, создающие не логический объект, а ожидание и разрешение ожидания (в новом ожидании - Б.С.).

Необратимость как принцип содержит два кодовых элемента:

- акциональный, который базируется на логико-темпоральной

- упорядоченности и

- "код загадку" (вопрос венчается ответов).

Эти два кода поддерживают некоторую, хотя и плавающую направленность структурации коннотатиного потока.

На что же направлен бартовский "вектор", в чем же "жаждет" опредметиться текстовый поток? "Задача в том, - замечает Барт, чтобы путем трансмутации (а не одной только трансформаци) добиться нового философского состояния языковой материи, состояния, в котором пребывает расплавленный металл, состояния, ничего не ведающего о собственном происхождении, изъятого из какой бы то ни было коммуникации; такое состояние, - заключает Барт, есть сама стихия языка" (там же, с. 486). Поэтому цель, к которой движется Текст, есть, по Боту, его утопическое состояние, "гул" языка - это его утопия... Утопия музыки смысла... в своем утопическом состоянии язык раскрепощается... не теряет реальность его семантический механизм; здесь во всем великолепии разворачивается означающее... а вместе с тем... смысл не должен быть грубо изгнан, догматически упразднён, выхолощен... ,.."гул" языка всецело вверяется означающему, не выходя в то же время за пределы осмысленности" (там же с. 543).

Итак, к философскому, утопическому состояниям Текста путь лежит через:

- промежуточные состояния Текста, возникающие благодаря трансформации и трансмутации; это - коннотативное состояние означающего;

- смысловые "взрывы", качественные смысловые скачки, по сути, не связанные между собой непосредственно, но только через свои означающие. "...смысл, - пишет Барт, - маячит в отдалении нераздельным, непроницаемым и неизреченным миражом, образуя задний план, фон звукового пейзажа" (там же. с. 11).

Следовательно, Р. Барт, признавая наличие коннотативно-смысловой связи состояний, прослеживает и считает существенной для движения "Текста" в направлении его идеального состояния только связь состояний естественного языка, или связь состояний означавшего:

а) трансформативную связь состояний и

б) трансмутивную связь состояний.

Под трансформативной связью состояний Барт понимает совокупность существенных свойств, характеризующих отношение между предшествующим и последующим состояниями языка "Текста": - эти отношения по своей природе нейтральны; - они суть самоопосредование, самоотражение лингвистического объекта во времени;

- последующее состояние является как бы функцией от предыдущего, как более или менее простое воспроизведение элементоструктурного содержания последнего.

Если исходить из этимологии латинских слов "mutatio" и "trans" (первое - изменение, перемена; второе - через, сквозь) и в то же время учитывать бартоаское контекстуальное понимание термина "трансмутация", то можно заключить, что он рассматривает трансмутацию как изменение, ведущее "впеоёд" к "философскому состоянию языковой материи" (там же). Иначе говоря, связь, возникающая между последовательно разновременными языковыми состояниями выступает как связь развития, или как прогрессирующая связь состояний. Ей присущи следующие признаки:

- указывает направление процесса;

- обладает открытым к развитию содержанием;

- фиксирует те процессы, в которых структура предшествующегоязыкового объекта частично трансмутируется, а частично трансформируется: так что содержанием последующего языкового состояния выступают отдельные элементы и связи предшествующего.

- в таких процессах отрицания каждое последующее языковое состояние снимает в себе структуру предшествующего; причём, это снятие может быть либо в форме преобразования структуры (когда уровень и порядок ее остаётся прежним), либо в форме перехода к организации нового типа (межкачественный переход).

Как видно из указанных существенных определений трансформативной и трансмутивной (прогрессирующей) связей состояний, эти связи качественно различны; однако это различие не следует абсолютизировать, поскольку их абсолютизация ведёт к грубым гносеологическим ошибкам; истиной их соотношения является взаимопереход, их единство, что можно выразить в понятии "трансформативно-трансмутивная связь" языковых состояний.

Основанием-содержанием трансформативной связи состояний являются процессы функционирования; то есть более или менее строгая последовательность постепенно изменяющихся состояний, которая, по сути, выражает "основную схему" содержания процессов. Функционирование есть поэтому движение в состояниях одного и того же уровня; движение, связанное лишь с перераспределением элементов, функций и связей языкового объекта.

Причем, каждое последующее состояние этого объекта либо непосредственно определено предыдущим, либо, так или иначе, преформировано всем строением данного объекта и в принципе не выходит за рамки его истории.

Основанием-содержанием трансмутивной связи состояний выступают такие процессы, которые, хотя и не представляют собой смену языковых объектов, все-таки их содержание, в основном, составляют достаточно существенные изменения в строении и в форме функционирования языкового объекта. Эти процессы - не просто раскрытие означающего, актуализация уже заложенных в нем возможностей, а такая смена его состояний, в основе которой лежит невозможность по тем или иным причинам сохранить существующую форму функционирования. Здесь языковой объект оказывается "как бы вынужденным" перейти на иной уровень функционирования, прежде недоступный для него; и условием такого выхода является изменение внутренней организации этого объекта.

Единство указанных типов связей состояний со стороны изначального тождества их содержания (со стороны их субстратов-процессов) выражается в том, что устойчивое функционирование языкового объекта имеет тенденцию к изменению; иначе говоря, в пределах простого воспроизведения совершается постепенное накопление условий дальнейшего развития; и сохранение этого объекта можно рассматривать и с точки зрения осуществления им функций, обусловливаемых консерватизмом качественного инварианта. Абсолютизация различий трансформативной и трансмутивной связей состояний неправомерна ещё и потому, что в процессах функционирования имеют место свои микроскачки: деструкция, снятие а стало быть, присутствуют трансмутивная и деструктивная связи состояний.

Выводы:

Подведем итоги предпринятой нами попытки дать философский анализ методологического статуса понятий "состояние" и "связь состояний", а также предложенной (автором данной монографии) системы понятий: "система-становление-состояние" на материалах структуралистских исследований. Сделаем мы это в виде ответов на поставленные во "Введении" вопросы.

1. Рассмотрение фрагментов теоретических исследований ученых-структуралистов, в частности, Ролана Барта, Романа Якобсона и Яна Мукаpжовского, показывает, что понятие "состояние" используется ими в строго определённых познавательных ситуациях; эти ситуации характеризуются следующими признаками:

- необходимостью выразить в познавательной форме единство моментов устойчивости и изменчивости, прерывности и непрерывности, конечности и бесконечности в бытии объекта;

- когнитивной потребностью отразить в понятии способ проявления бытия объекта, взятого в определённом пространственно-временном срезе и в некоторой системе внешних отношений.

2. Осуществив соотносительный анализ бартовских понятий: "корпус" и "модель", мы пришли к выводу, что своими существенными характеристиками эти понятия идентичны понятию "состояние", к тому же Барт непосредственно их отождествляет.

3. Авторы структурных исследований (в сфере семиотики, лингвистики и литературоведения, в том числе Барт и Якобсон, выделяют два основных типа состояний:

- устойчивое и

- неустойчивое состояния;

Причем, сочетание свойства "устойчивость" и термина "состояние" используется, например, Бартом нередко.

Неустойчивое состояние Р. Барт иногда называет "промежуточным"; устойчивое состояние от переходного он различает как определённое от неопределённого. Следует заметить, что в работах Барта (в тех, которые рассматриваются в данной монографии) этот тип состояния приходится анализировать опосредованно.

4. Отвечая на вопрос: "Что нового вносит структуралистская интерпретация в современное понимание категории "состояние", можно сказать, что прежде всего структуралисты выделили коннотативное состояние и подвергли его содержание и форму тщательному рассмотрению, в частности в связи с анализом литературного текста.

5. Как мы уже подчёркизали выше, структуралисты, расценивающие понятие "отношение", как фундаментальное, широко применяют категорию "связь", но словосочетание "связь состояний", как ни странно, в их исследованиях отсутствует. Поэтому существенные свойства (как формальные, так и содержательные) этого понятия приходилось выявлять опосредованно.

6. Мы сочли возможным выделить два основных типа связи состояний:

- синтагматическая связь состояний, или связь сосуществующих языковых единиц-состояний;

- коннотативная, или парадигматическая связь состояний, которая может быть как связью сосуществования (два и более смысловых состояния одного и того же художественного произведения у сосуществующих читателей или критиков), так и разновременной.

7. Парадигматическую связь состояний мы подразделили на три разновидности:

- трансформативная связь состояний;

- трансмутивная (связь развития) связь состояний;

- мы (но не Р. Барт) выделяем деградируюшую или даже деструктивную связь состояний.

Р. Барт толкует вторичный смысл коннотации как "мимолётный", "пустой", "маячащий", что, по сути, приводит его к отрицанию коннотативной связи состояний, с чем мы, разумеется, не можем согласиться, потому что уверены в том, что такая связь имеет место; и использование понятия "коннотативная связь" в литературоведении, лингвистике и семиотике является методологически необходимым и продуктивным.

8. Предложенная нами система диалектически взаимосвязанных понятий: "система-становление-состояние" получила в трудах Барта, Р. Якобсона, Яна Мукаржовского и др. достаточное, на наш взгляд, обоснование; вне этой системы ни само понятие "состояние", ни понятие "связь состояний" не могли бы обнаружить свои формальные и содержательные определения; но в то же время категория "система" раскрывает посредством таких имманентных своих способов бытия, каковыми являются состояние и связь состояний такие свои стороны, какие не могли бы быть выявлены с помощью иных категорий.

9. Как мы отмечали в ходе изложения почти всех рассматриваемых аспектов темы, философский идеализм и нередко имеющая место антидиалектичность текстового и структурного анализа языка приводят авторов исследованных нами работ к неверным выводам. Существенным недостатком, обусловленным метафизическим подходом к соотношению понятий: "система-становление-состояние" выступает разрыв действительных и органических связей синхронического и диахронического срезов бытия объекта.

Автор монографии отдает себе отчет в том, что большинство поставленных им проблем он рассмотрел лишь в некотором приближении, а потому они нуждаются в дальнейшей разработке что станет предметом исследования как последующих работ автора, так и других философов, занятых изучением проблем категориального аппарата материалистической диалектики, в частности, концепции детерминизма.

Литература

1. Барт Р. Основы семиологии. - в сб.: "Структурализм "за" и "против", - Прогресс, М., 1975

2. Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - Прогресс, М., 1989

3. Мукаржовский Ян. Преднамеренное и непреднамеренное в искусстве. - в сб. "Структурализм "за" и "против". - Прогресс, М., 1975

4. Соссюр Ф. Заметки по общей лингвистике. - Прогресс, М., 1990

5. Философская энциклопедия, т. 4. "Советская энциклопедия", М., 1967

6. Якобсон Р. Лингвистика и поэтика.- в сб.: "Структурализм "за" и "против". - М., Прогресс, 1975

7. Соpокин Б.Ф. Понятие "состояние" и социальный пpогноз. Деп. в ИНИОН РАН. "Депониpованные научные pаботы", pаздел "Философия", номеp 8, 1995, 231 с.

Печатается в соответствии с решением Ученого и Редакционно-издательского совета Орловского государственного университета от 3 июля 1997 г.