© 2000 SuM
| Новые поступления | Книжная полка | Форум | Рассылка |
|---|
Сегодня, если вы согласны, начнем говорить о пространстве и времени. Что должно выйти в итоге из нашего разговора? Или, может быть, с чего нам следует начать?
В школе вас приучили к работе как с научными, так и с поэтическими текстами. Вы овладели правилами, техникой обращения с ними. Ваш навык подтверждается оценкой.
Нам предстоит, следовательно, освоить новую разновидность текстов, а именно, философские тексты, научится обращаться, работать с ними по установленным в философии правилам.
Нет, этого не будет. Почему?
Потому, что в философии нет текстов. Или, выражаясь более аккуратно: в философии, в том ее понимании, которое будет присутствовать в наших беседах.
А что есть?
"Предметом" философии всегда будут люди. Интересные друг другу люди, разумеется, мыслящие, вернее, пытающиеся мыслить, ибо немыслящие люди, говоря вообще, неинтересны.
Таким образом, в центре философии будут философы? Нет, не совсем. Для философии необязательно, чтобы наличествовали, физически присутствовали философы. Например, в нашей стране, России, в последние полвека был на всю страну один философ (Мераб Константинович Мамардашвили), ушедший от нас в 1990 году.
То есть, не всегда получается, чтобы физически присутствовали живые философы. Это не от нас зависит.
Значит, философию образуют философски мыслящие люди? Сказать так будет ошибкой. Нет никакого философского мышления. Математическое, например, есть, а философского нет. Вернее, если оно есть, оно не представляет для нас интереса. Вообще не имеет ценности.
Философия занимается, интересуется человеческим мышлением. А не каким-то специально выдуманным философским. Речь всегда будет идти о мышлении людей. В философии занимаются мышлением людей, а в других дисциплинах занимаются всяким искусственным мышлением, например, шахматным, техническим и так далее.
Вы можете сейчас спросить: если есть такая замечательная вещь, как "просто" человеческое мышление, то зачем нужны все эти специальные разновидности мышления, научное и т.д.? Ответ, который предлагает философия, очень простой. Они не нужны. Не нужны, но есть ? Да, именно так. Они есть, но они не нужны. С точки зрения философии.
Итак, в философии нет текстов. А как мы можем обойтись без текстов ? Наука - это тексты. Искусство - это тексты. А в философии - люди. И все. Этого хватает. Тексты не нужны, когда есть люди. А в науке, поэзии живут тексты, а не люди. Поэтому наука, поэзия - нечеловеческие сферы. И, с точки зрения философии, они не нужны. Не нужны людям. Если мы - люди, то науки, искусства не нужны. Или, как говорит Фихте, если мы нормальные люди, нормальный народ, то не нужны. А если ненормальные ? Тогда мы усматриваем ценность в нечеловеческом опыте. Наука, поэзия - области нечеловеческого опыта. А философия не такая. В ней мы - люди. Или : когда мы люди, мы - в ней.
Теперь, интересно, если есть люди, то что еще надо добавить, чтобы получить полную картину мира ? Ну, это простой вопрос. Люди и Бог - вот полная картина. Больше нечего добавлять. Уже все. А вещи, объекты?
Нет, вещи не отсюда. Давайте сделаем здесь остановку, потому что это уже прямо по сегодняшней теме.
Значит, чтобы можно было жить, нам необходимо, чтобы были люди и Бог. Здесь точка. Она возникает сама собой. Просто нечего добавить.
Значит, вещи - это не то, что можно добавить к людям и Богу, так, что получится полный набор.
Почему?
Попробуем всмотреться в ситуацию. Как только мы произносим "люди и Бог", у нас возникает чувство полноты, законченности. В том смысле, что добавить уже нечего. Значит, вещи каким-то образом уже предусмотрены в том , что сказано, и не нужно их еще раз перечислять.
Например, неправильно сказать, что взрослые люди - это мужчины, женщины и философы. Понятно.
Значит, проблема вещей возникает, как некое расстройство в картине "люди - Бог". Мы не можем вещи еще раз добавить, посчитать, потому что они уже один раз сказаны. Когда мы сказали "люди и Бог", мы сказали этим и "вещи". Неявно сказали. А почему?
Я это хочу оставить, как вопрос, не предлагая пока вам своего ответа. Мы должны будем сюда, в эту точку, вернуться. А сейчас еще раз попробуем вдуматься в вопрос о науке с техникой и поэзии.
Этот вопрос подвешен еще Аристотелем : не может быть, чтобы нужны были и философия, и наука с поэзией. Или философия не нужна. Или - не нужны науки и искусства. Нам не уйти от выбора. Как бы кошмар, от которого не отвяжешься. А, собственно, почему ?
Что говорит Бог человеку в начале истории ? Не в доисторическом неведомом, которое от нас скрыто, а в той точке, откуда мы все родом, как атомы истории ? Не воруй и не убивай. Мне, Богу, это не нужно. И тебе, человеку, это во вред. Поэтому - не воруй. И не убивай. Так живи, без этого.
Слова Ницше : "Бог умер".
Что здесь говорится ? О чем речь ?
Мы не можем позволить себе пройти мимо, здесь может находиться самое важное.
Бог умер. Как это сказать по-другому ?
Переведем, чтобы убедиться, что понимаем.
Вот еще больной вопрос с философией - вопрос языка.Вы наверняка слышали, что поэзия непереводима. Это - общее место. Иностранцы знают Достоевского и Толстого, но не Пушкина, который непереводим.
В философии - обратная картина. Если есть мысль, если ты понял ее, ты сможешь ее объяснить другим, хоть на пальцах, хоть по-китайски, иначе это никакая не мысль. Философия не зависит от языка. Все, что зависит от языка - не мысль, хотя может прикинуться мыслью. Кажется, не случайно Моисей был косноязычен.
Перед нами слова Ницше: "Бог умер".
Но нам надо за словами увидеть мысль.
Когда поняли мысль, слова перестали быть важными. Можно ее высказать как-то иначе, и это будет проверкой, что действительно поняли, что это не самообман. Кстати, в Библии излюбленный прием - повторить ту же мысль другими словами. Можно прочесть, что такое удвоение характерно вообще для древневосточной литературы, поэзии. Это уже другая тема, но невозможно не сказать : Библия - не литература, не поэзия. Я надеюсь, что мы к этому вернемся. Библия - не поэзия, а поэтическое вдохновение - не откровение свыше и не пророчество. "Оно - тяжелый бред души твоей больной..." - подсказывает умный поэт. [[...Иль пленной мысли раздраженье. - Лермонтов. Не верь себе]] Мы потом рассмотрим эту тему, которая обнаруживается уже у Гераклита Эфесского: различие между сном и пробужденным состоянием. Искусство относится к библейскому откровению, как сон к пробужденному состоянию, то есть бодрствованию.(Мне почему-то "пробужденное состояние" кажется более точной формулой, чем бодрствование, хотя грамматически, видимо, все наоборот).
Так что же значит "Бог умер" ?
Бог умер. Сперва Бог сказал человеку: не воруй и не убивай. С этого (или: этим) началась человеческая история, а теперь вот Бог умер...
Вы уже могли догадаться, что это значит.
Мы - воры и убийцы - вот что значит эта мысль Ницше. Мы, как человеческое общество. Вот что такое "Бог умер". Если Бог сказал нам в начале " Не воруй и не убивай", а мы стали обществом воров и убийц, то мы уже не можем притворяться, что сохранили Бога.
Конечно, речь идет об основаниях нашей жизни. Есть какой-то необходимый человеку минимум материальных благ, чтобы более-менее нормально жить, так вот, сегодня все это ворованное. Не потому, что я не работал, а украл. Я работал, получил за работу деньги, купил необходимое для жизни, но это все ворованное. Не оттого, что я лично украл, а потому, что человеческое общество стало воровским сообществом. То есть - исчез труд. Воровство, заметил один британский философ [[Рассел]], имеет много преимуществ перед честным трудом. Мы трудимся, опираясь на науку и технику, но наш труд, как вдруг оказывается, - воровство. С правильной точки зрения, конечно. Она же - точка зрения Бога (уж точка зрения Бога во всяком случае правильная). Апостол Петр в одном из двух писем, включенных в Новый Завет, советует : если что-то говоришь, говори, как слова Бога.
Вот пример того, как вредно быть ленивым. Что производство стало воровством - это люди поняли довольно давно. Маркс, например, это хорошо понял. А вот до конца разобраться, отчего так, лень было... Ведь надо долго и честно думать. А хочется скорее. Неохота ждать.
И вот, оттого что ленимся думать, додумывать до конца, мы обрекаем себя на то, чтобы из правдоподобных, похожих на правду посылок, интуиций делать ложные, идиотские выводы. Отсюда все беды : коммунизм, фашизм... Думать лень.
Значит, создав науку и технику, мы отказались от честного труда, и выбрали воровство. Наука - воровство, а искусство - убийство. Серьезно. Не потому, что я кого-то убил или убью. Искусство - человекоубийство, хотя крови может не быть. Или она сразу не видна.
Что проку в убийстве, если душа отправится в рай ? - рассуждает, предположим, Гамлет. Отправить человека в ад - вот настоящее убийство! А это и есть сущность гуманитарной культуры. Не бойтесь убивающих тело, - говорит Иисус. Я набросал вам вопросы, которые мы будем решать в ходе нашего продвижения в понимании пространства и времени.
Чтобы наш разговор не развалился, потому что сейчас он едва держится на том доверии, которое вы согласились вложить в дело нашего семинара, необходимо договориться о целях нашей работы. Общее дело предполагает договоренность о целях.
Значит, мы вступили на минное поле. Пространство, время, язык, труд - все это мины, которые в обычной жизни не взрываются.
Например, ученые не могут обойтись без слов "пространство" и "время" в точных науках, или без слова "язык" в гуманитарных, но у них эти камни стоят твердо. Мы можем сравнить их с шахматистом, который избавлен от необходимости кормить своих коней и слонов.
Мы не можем рассчитывать узнать у физиков, что такое время и что такое пространство, или у филологов - что такое язык. То есть это не научные вопросы.
Это наши вопросы, мы решили, выбрали их своими, и наша цель теперь - так пройти по минному полю, чтобы задеть все эти мины. Надо заставить их взорваться, суметь как-то на них наступить, и тогда случится философское событие. А если не взорвутся, то просто ничего не произойдет. Например, в науке никогда ничего не происходит. Поэтому смешны были все разговоры о том, что наука близка к разгадке единой теории строения вещества. Как бы не так. Просто ничего не может произойти, как невозможны события, например, в мире шахматной игры. То есть, могут кипеть страсти вокруг доски, масса переживаний, но заранее известно, что с шахматными фигурками ничего не произойдет : король не может заколоться, слон - взбеситься, как это бывает в жизни... А в философии все должно взрываться, иначе ... иначе ничего и нет.
В философии нет фигурок из дерева, а есть вещи, как они есть в жизни : если слон, то это будет настоящий живой слон... Причем, в отличие от жизни, в философии слон может всерьез взорваться... Скажем жестче - должен взрываться.
Значит, наука - это фарс тщеславия. Определение принадлежит умнейшему мыслителю 19 века [[Кьеркегору]], и мы с ним согласны. А в философии все должно быть настоящее, значит пространство и время в философии тоже будут настоящие. А не игрушечные, которые используют ученые, играя в свои научные шахматы.
Теперь давайте посмотрим, как нас учили пространству и времени в курсе общеобразовательной школы.
Содержательная часть курса физики начинается с того, что есть материальные объекты, которые можно представлять, как совокупности материальных точек, покоящиеся либо, вообще говоря, движущиеся в трехмерном евклидовом пространстве.
Это первые, начальные понятия классической механики.
Теперь я хочу вас убедить, что на самом деле нам навязывают грубую фальсификацию, которую ни один нормальный человек всерьез принять не может. Я надеюсь, в ближайшие 15 минут мы все с этим согласимся. Хорошо, начинаем смотреть.
Вообще, ребенок не контролирует действий взрослых в отношении себя. Как бы молчаливо предполагается, что они знают, что делают. Хотя по жизни мы знаем, что с детьми взрослые часто делают всякие вредные вещи, которые лучше бы было не делать, ну хотя бы, например, таблетки, прививки, или самый бесспорный пример вредных вещей - конфеты. Тут уже нельзя сказать, что от этого может быть какая-то польза, что-то хорошее. Но ребенок устроен так, что доверяет взрослым. Хотя, если бы способность к философии человек получал с момента своего рождения, конфета была бы отвергнута. Ну поставлена под сомнение уж точно. Не потому, что мы знаем, что портятся зубы, обмен веществ и все прочее. Предположим, что мы этого могли бы не знать. Наше спасение не в том, чтобы опираться на знание. Опора на знание ничего не дает, там совсем другая логика : портятся зубы, следовательно, развивается стоматология, технология протезирования ; сладкое приводит к диабету, значит, надо научиться синтезировать искусственный инсулин, на уровне генной инженерии.
А философ, или - думающий человек, что одно и то же, совершенно иначе смотрит на эти вещи. Один, может быть, лучший из учеников Сократа [[Антисфен]] говорит, решая вопрос о конфете: да я лучше умру, чем соглашусь на бессмысленное, животное удовольствие. Хотя сегодня мы точно не знаем, в каком это говорилось контексте. Может быть, речь вовсе не о конфетах была, а, например, о сексе. Разницы тут в действительности нет.
Понятия о сексе ведь нам навязаны окружением раньше, чем мы становимся способны к самостоятельному мышлению. А философ смотрит как бы свежим взглядом ребенка, он говорит себе : я возвращаюсь в точку, где я впервые об этом услышал, и оттуда смотрю. А когда смотрит, то видит : ведь это унизительно для человека, это не может быть правильно, если я мыслящий. Лучше уж умереть, чем так вот скотствовать. Поэтому для философа секса нет. Тот, кто сейчас смеется, тоже имеет все шансы стать мыслящим, поэтому фактически смеется над собой - будущим. Или возможным.
Поймите, в мысли нет произвола. Мы мыслим, и получается так , как получается, а не так, как хотелось. Наверное, всем хотелось бы, чтобы секс был. Я имею в виду, что все люди видят сны. Во сне секс возможен, а в жизни - нет. Разумеется, в жизни мыслящего, философствующего существа. А тот, кто не мыслит, так и живет во сне. Гераклит, кстати, примерно так и говорил: я обречен на то, чтобы жить среди спящих. Имелось в виду не " я, Гераклит", а "я, думающий" или "я, бодрствующий". Это, в общем, одно и то же, ведь во сне думать невозможно. Еще никому не удавалось.
А как спящему проснуться? Лучше всего помогает проснуться страх. Великий философ пишет так ясно, что невозможна никакая двусмысленность: НАЧАЛО МУДРОСТИ СТРАХ БОЖИЙ [[Притчи Соломона (Библия)]]. Мудрость по-гречески софия, а плод мудрости - любовь. Философия - можно перевести как " любовь, произошедшая из мудрости ". Любовь - от мудрости, а мудрость - из страха. Божия. Значит, для мыслящих людей, философов, секса нет, а любовь есть. А если принять научное определение человека, как " гомо сапиенс ", тогда можно просто говорить : для людей. Потому что немыслящий, согласно определению, данному наукой, вообще не человек. Таким образом, секс - нечеловеческое. А жизнь - не сон. Для нас. А для поэтов, людей искусства, жизнь есть сон. Поэтому мы вправе видеть в них человекоубийц. Платон, к примеру, просто мечтал выслать всех поэтов из страны. Хотя сам умел писать стихи и знал толк в искусстве. Но в мысли нет произвола. Так, как хочется, не получается, а получается, как само получается.
Значит, мы с вами хотим взорвать пространство и время. Нет, не так. Мы хотим ( в данном случае не " нам хочется ", как бывает во сне, а мы хотим ), чтобы пространство и время взорвались. Тогда получается философия. Рвутся философские мины. А если нет, тогда мы - скоты , и вокруг нас рвутся другие мины. Не философские.
Мы хотим, чтобы взорвались пространство и время, но это еще не конец света. Потому что конец света - это такого же сорта взрыв. В голове. Мыслящей голове. Когда небо сворачивается в трубочку, и звезды осыпаются, как хвоя с новогодней елки.
Я хочу сказать, вряд ли нам всем вместе повезет попасть в конец света. Такое возможно, но гарантий нет. Рассчитывать, по крайней мере, мы не можем. Мы, так сказать, для этого недостаточно трудились, не накопили заслуг. Нечем хвастаться.
Значит, нашим стремлением, как думающих, философствующих людей, будет конец света в своей голове. А в противном случае, если нам не повезет, тогда просто конец. Вообще конец. Автоматом никакого спасения не будет. Во сне бывает, а в жизни можно надеяться только на свой труд. А труда мы лишены. Как-то так радикально, с самого начала. Но если мы к нему не пробьемся, ничего хорошего не будет. Деваться некуда, придется работать. Хотя бы никто больше не работал.
Так вот, сейчас попытаемся выплюнуть ту конфету, которую нам всучили в начале изучения механики.
Значит, у нас уже до физики есть какой-то опыт обращения с вещами. С материальными предметами. Можно, например, сложить тетради в шкаф. Мел можно класть в карман и даже в рот, и вообще одну вещь, меньшую, можно в известных нам случаях класть в другую вещь. Так. Дальше мы "вещами" можем называть какие-то штуки, не относящиеся к материальным предметам. Футбол, например, не отнесешь к материальным вещам. Мяч, бутсы, ворота - да, а игру - нет. Или шахматы. Фигурки, доска - это материальные предметы, а шахматные фигуры (ладья, слон, ферзь) - это какие-то вещи не из числа материальных. Если у меня ферзь стоит на D8, то это не значит, что в материальном мире я что-то описываю. У меня, например, на доске может лежать пуговица или что-то еще, или я рисую позицию на бумаге, или играю вслепую. Ясно, что материальная фигурка по имени "ферзь" здесь ни при чем.
То есть мы знаем какие-то нематериальные вещи: круг, треугольник. Или аксиомы. Или расписание. Или слова.
Значит, я должен эти вещи хорошо различать. Потому что если я попробую их перемешивать, жарить логарифмическую функцию на сковородке, или наливать молоко в гамбит - то это настоящий сумасшедший дом.
И материальные точки и объекты в евклидовом пространстве - то же самое. 100-процентный дом сумасшедших, без преувеличения. Хотя с этого мы начинаем изучать механику и физику.
Евклидово пространство - это не та вещь, в которую можно что-то класть. Не шкаф. Остановимся на этом.
Не знаю, как вы, а я после двух наших встреч чувствую что-то вроде тревоги. За сказанное ведь придется отвечать - и не только по уголовным понятиям.
Нам предстоит замысловатая работа, которую я хочу обрисовать в очень немногих словах.
В поисках настоящих пространства и времени нам придется погрузиться в нечеловеческие, сатанинские области, где создавались те демонические "мороки", которые сковали нас. Эта темная философская работа (в философии есть своя партия "тьмы") шла наиболее активно в последние VIII - IX веков, но особенное значение имеет период от Декарта до Канта, когда философия совершает такое падение, такие прегрешения, от которых, Бог знает, сумеет ли она когда-нибудь отмыться.
Значит, мы достигли согласия в том, что картину мира составляют люди и Бог, - полную картину. Если мы от своих слов не отказываемся, - тогда мы не можем различать "нечеловеческое" и "безбожное" - для нас это полные синонимы.
Нам придется углубляться, впрочем, не очень надолго, в безбожную, или ложную, картину мира, работа над которой велась под вывесками мистики, Возрождения, гуманизма и которая, наконец, получила оформление в виде точных наук, или естествознания. Те ложные версии пространства и времени, которые подсовывают нам школьные курсы математики и физики, должны быть распознаны нами, как ловушка ( по-гречески - скандалон, скандал ), удерживающая нас, лишающая нас шанса на вещи, мир, Бога и человеческую жизнь.
На пути к труду, а значит, - к вещам, нам предстоит очиститься от морока мертвого механического пространства, закрывшего от нас вещи усилиями Декарта, Галилея и их последователей.
За очищением вещей от пространства мы, надеюсь, займемся освобождением мыслей ( мышления ) от времени, или, как сказал бы величайший философ ХХ века [Эдмунд Гуссерль] - от темпоральности. Это даст нам освобождение от морока искусства, которое будет нами разоблачено, как аборт мысли (мышления).
Я говорил на прошлом занятии (сейчас я совершаю отступление, но оно мне кажется важным), что наша цель - добиться, чтобы взорвались философские мины, потому что если мы этого не добиваемся, философии не происходит, то мины будут взрываться в нашей жизни, и это необратимо, то есть после взрыва приходится положить всю жизнь на то, чтобы вернуться на нормальную дорогу, причем необязательно, что жизни на это хватит.
Я говорю сейчас не абстрактные вещи, а какие-то максимально простые. Я имею в виду те мины, которые уже находятся на вашем поле. Есть мины, которые взрываются, могут взорваться до того, как мы умственно встанем на ноги.
Ждущие нас мины возраста - мастурбация, аборт. Таковы ставки в наших философских штудиях.
Я рекомендую вам прочесть книгу Мераба Мамардашвили "Психологическая топология пути" - это лекции о Марселе Прусте, прочитанные в Тбилиси в 84-85 годах. Опыт Пруста, ставший темой мамардашвилевского курса - это судьба того, кто взорвался, не успев родиться. Пруст взорвался на мине гомосексуализма.
Статистики говорят (не знаю, насколько можно им верить), что среди нас, весьма вероятно, найдется человек гомосексуальной, то есть однополой, ориентации. Я, видимо, должен в нескольких словах выразить свое отношение к этому предмету, с которым, откровенно говоря, очень слабо знаком. Я не думаю, в отличие от Мамардашвили, что гомосексуализм можно считать человеческим опытом. Я думаю, что это нечеловеческий опыт. Поэтому человек в сфере гомосексуального опыта нам неинтересен, поскольку мы договорились ограничить философию областью человеческого. Стало быть, нам в этой связи будет интересен человек, вставший в установку противоборства собственной гомосексуальности, стереотипу жизни однополых. А тот, кто собственную нестандартность принимает, как факт природы, нам неинтересен.
Если у вас это вызывает желание спорить, могу привести еще один, последний, аргумент, и на этом заканчиваю отступление от центральной темы. Я говорил о позоре философии от Декарта до Канта, а восстановление ее достоинства, мне кажется, заслуга в первую очередь датского мыслителя Кьеркегора. Кьеркегор - отец современной философии (философию ХХ века было принято делить на экзистенциальную философию и феноменологическую философию, но это условное деление, поскольку мышление там и там, в общем, одно.) Так вот, один хороший российский (несоветский) философ [Лев Шестов] написал в конце жизни книгу о Кьеркегоре, где пытается найти словесное выражение сути современной философии, восстановленной в своем достоинстве Кьеркегором (в XX веке были такие философские гении, как Гуссерль и Витгенштейн, но Кьеркегор работал и жил в 40-е - начале 50-х годов XIX века.) И вот, формула, которую он в конце книги выписывает, как итог своих размышлений о сути современной философии, это: философия библейского Откровения. Это вы, может быть, запомните, а сказать я хотел следующее: примирить снисходительное отношение к гомосексуализму с Библией невозможно. Это очевидно всякому, кто хоть раз Библию читал. Конечно, у греков мы найдем совсем иное отношение к этим вещам.
Я попробую дать только набросок того, как это может касаться темы нашего семинара. Но это будет мышление на грани парадокса. А держание мысли - всегда усилие ( это любимый девиз Мамардашвили ). Попробуем такое усилие вынести.
Как мы знаем, каноническая половая активность нацеливает мужчину на женскую утробу - то уникальное место в мироздании, где мужское семя инициирует чудо рождения. А в гомосексуальном варианте целью мужчины будет служить задница. Я сейчас не буду начинать строить философию задницы, это сложно, таинственно, я имею в виду, прежде всего, тайну пищевой зависимости смертных. Почему-то воздух дается нам даром, вода - уже не вполне, а пища загадочным образом толкает нас к труду. Поэтому мы бьемся сегодня над тайной труда. Хотя мне кажется, что эту тайну я знаю. Ну, или вроде того. Но пока не расскажу здесь, перед вами, а вы не выслушаете, я не могу быть уверен, что это не "сон". Знаете, во сне, у некоторых людей по крайней мере, бывают "озарения", а после пробуждения оказывается - пустое место, фикция.
Значит, пища, пищевая зависимость - еще одна тема. Можно сказать - тема трансцендентного. ( На самом деле я сторонник избавления от философского жаргона. Если мысли есть, то всегда можно обойтись обыденным языком, а специальная терминология - это признак каких-то крупных недоделок, неясности.)
Так вот, о заднице. Которая - цель. Мы, человечество в целом, с нашими наукой, техникой и так называемой цивилизацией - в заднице. И не надо быть философом, чтобы это понять. Значит, загадку гомосексуальности надо держать в уме, замышляя редукцию научной картины мира. То есть, поняв однополость, мы можем благодаря этому понять науку. Или наоборот. Помните, у поэта : ХОЛОД ПРОСТРАНСТВА БЕСПОЛОГО [Осип Мандельштам. "Нет, не мигрень..."]] Неслучайно так сказалось. Пространства, которое Декарт отождествил с материей, поскольку время отождествил с мыслью, или бытием. (Или духом.) Это для философии не новость. Можно, вчитываясь в сохранившиеся отрывки Парменида, досократиков, все это оттуда вычитать. Ну, пожалуйста: материя, с точки зрения греков, - иное. По отношению к бытию, которое есть то же, что мышление. Значит, материя, или пространство - это объективное (на нашем сегодняшнем языке, а Декарт говорил - протяженность). Субъект, таким образом, принадлежит потоку времени (или бытия). А объект - это иное. Мне сейчас кажется, что я завел наш семинар в какую-то помойку, какие-то нагромождения словесных автоматизмов, сбивающие своим полем с мышления. Когда нас толкают автоматизмы, нам может казаться, что мы все еще в мысли, а на самом деле - в гнозисе. Стали гностиками.
Значит, я сказал, что не в материальности пространства была новация Декарта. Кстати, она в считанные годы выветривается. А происходит вот что : природу намертво отождествляют с математикой. Гуссерль говорит, что математизация природы была делом Галилея. Ну, пока сами мы не освоили еще работу с первоисточниками, примем это на веру.
А новым, если сравнивать с греками, был, по-моему, мертвый механический миф в фундаменте картины мира.
Давайте заодно попытаемся разобраться, скажем так, с мифом о коперниковом перевороте (не будем называть его коперниканским, как делают переводчики иностранных книг).
Известно, что у греков от пифагорейцев тянулись две альтернативные традиции - геоцентрическая, которую мы знаем из Платона, и гелиоцентрическая, или система Филолая.
Система Коперника не была проще системы Птолемея - ему потребовалось целых 48 эпициклов вместо 34-х.(Если верить современным историкам науки.) [Хюбнер К. Критика научного разума. М.,1994] Ну, хорошо, это мы сами сейчас проверить не можем, не владеем первоисточниками. Но давайте вспомним школьную физику, кинематику. А кинематика что нам может сказать? Что геоцентрическая и гелиоцентрическая системы полностью равноправны, эквивалентны. Никакого конфликта нет между ними.
Значит, мы начинаем догадываться, что не в преимуществах одной системы над другой было дело. Поскольку, с точки зрения школьной кинематики, они одинаковые. Обе правильные.
Дело в другом.
Вы знаете, что деятели так называемого Нового времени явно или неявно боролись, нападали на Аристотеля, или на аристотелизм. Что мы читали, или могли прочесть об Аристотеле в наших книгах ? Что он видел в мире ЖИВОЙ ОРГАНИЗМ. А мыслители Нового времени видели в мире мертвую машину, вроде часового механизма.(Правда, нельзя их всех подвести под один знаменатель, там шло невероятное брожение в головах, причем процветала мистика, которая грозный враг философии. Потому что философ понимает, что мысли приходят ему не как продукт жизнедеятельности тела. И, кстати, никаких гарантий, что мысли будут приходить, нет. Поэтому философ - всегда нищий духом. А мистик - всегда антихрист. Вы знаете, что такое антихрист ? Это - еще один Христос. Например, всякий материалист - антихрист. Он верит, что его мысли - продукт выделений его тела. Так что он твердо стоит на ногах. А философ начинается с удивления тому, что мысли вообще приходят. И, кстати, человеку, привыкшему считать выделения собственного тела мыслями, нет способа помочь. Монада, как пишет один автор [[Лейбниц]], не имеет окон.)
Значит, найти общий язык со всеми этими философскими маньяками и вурдалаками, считавшими себя гениями, трудно или невозможно. А суть дела понять проще. Конечно, никакая Земля вокруг Солнца не вращается. Фраза эта бессмысленная. В той реальности, в которой мы, люди, живем, ничего такого нет. В том мире, который мне дан через восприятие, феноменологически, вращение Земли - бессмыслица. А что же за этой фразой стоит ?
Другая реальность. Совершенно не наша. Но: такая, что настоящая реальность допускается постольку, поскольку объявляется производной от той, первичной. И та, производящая как-бы-реальность оказывается жутким миром (или : мифом) механико-математической машины. А что это за машина ? А это их бог. Так сказать, вызволивший их из средневекового рабства.
Итак, мы получили представление о совершенной в XVII-XVIII веках операции, которую принято называть натуралистической ошибкой, или натурализацией сознания (терминология Гуссерля).
И что же дальше ? А дальше мы можем этого жуткого упыря якобы производящей реальности просто отрезать. Проделать операцию редукции. Освобождаясь от предрассудков и тенденциозных предпосылок. И - с чем остаться ? Да просто - с реальной реальностью.
Замечено, что порядочные люди не позволяют себе выражений типа: "Ты так говоришь, потому что..." Здесь подразумевается намек на наличие некоей, по-видимому, неприглядной первичной реальности, которая меня (причинно) обусловливает. А тех, кто такие фразы позволяет себе говорить, в приличном обществе просто выводят. Потому что если человек говорит, то это первичный факт. А если я намекаю, что он это не по своей воле говорит, а что-то его заставляет, какая-то нечисть вещает через него, то я ему этим отказываю в достоинстве человека.
Поэтому всякая настоящая философия, будь то экзистенциальная философия Кьеркегора или феноменологическая философия Гуссерля, начинается с одного и того же: с обрезания таких как бы психологических объяснений, толкований. Вообще хамство - сказать, что у человека, у субъекта могут быть причины. Хотя могут быть. Все бывает. Но если хамство позволить, ничего хорошего нас не ждет. Кстати, фрейдизм и вся тяготеющая к нему психология - чистейшее хамство.
К чему я веду ?
Я хочу сказать, что причинное истолкование реальности - аналогичное хамство. Хотя нас в школе этому учат, но это смерть. А мы хотим жить. Давайте в следующий раз продолжим нашу попытку выбраться и спастись.
Время в школьной физике вводится так.
Мы представляем себе мир, как некую конфигурацию вещей в пространстве. Если теперь мы мысленно перейдем к другой, весьма близкой конфигурации тех же вещей, мы скажем, что прошло какое-то время. Значит, под временем мы понимаем мысленный переход от одной конфигурации вещей к другой.
Если мы теперь сообразим, что необязательно эти конфигурации воображать последовательно, одну за другой, а логично рассмотреть сразу весь набор конфигураций (это называется конфигурационным пространством), придется волей-неволей согласиться с нобелевским лауреатом Анри Бергсоном, что в науке вообще отсутствует время. Удивляться особенно нечему : как мы знаем из Эдмунда Гуссерля, современная наука начинается с математизации природы Галилеем, ну а в математике ведь нет времени.
Целью нашего семинара была попытка серьезного, взрослого отношения к жизни. В серьезной установке мы находимся в мире жизни (по-немецки - Lebenswelt - термин Гуссерля).
А возможна ведь иная, несерьезная установка в отношении своей жизни. И что тогда ? Тогда - господство безбожной культуры. Скажите, можно всерьез совместить настоящего Бога Библии с горячей водой, автомобилем, телевизором ? Простое чувство вкуса запрещает. Внутреннее ощущение вранья. Ну что такое - священник за рулем. Это уже черт какой-то.
Значит, кроме жизненного мира ( а мы ранее согласились, что правильную картину мира составляют люди и Бог ), надо учесть наличие анти-мира, порожденного альтернативной установкой, скажем так - иной философией.
Возьмем одну из крупных фигур этой иной философии, вероятно, наиболее литературно одаренного среди своих единомышленников - Бенедикта Спинозу (мы отправляемся, таким образом, в XVII век). Он четко сформулировал основание той установки, которая, очевидно, альтернативна нашей. Спиноза говорит так : Бог имманентен. Это его точка опоры.
Здесь употреблен философский термин (имманентен - то есть, не трансцендентен). А философские термины - это своего рода облигации, однажды кем-то выпущенные, и вот они крутятся на философской бирже, испытывают колебания курса, пока, наконец, их не погасят. Я еще раз повторюсь: термины не нужны. Вернее, там не нужны, где мы сами себя понимаем. Понимаем, что хотим сказать. А если как следует не понимаем, то выпускаем термин, чтобы на время избежать банкротства.
Что на самом деле говорит Спиноза ? Что этим сказано - "Бог имманентен" ? Надо перевести. Перевожу (этимология позднелатинского слова нас в данный момент не интересует):
Молиться Богу невозможно - вот что утверждает Спиноза. И он искренне в это верит. Настолько, что ставит свою жизнь на карту. Мир устроен так, что молитва не имеет никакого смысла. Или, другими словами, - Бог имманентен.
Следовательно, для нас, в правильной картине мира, Бог трансцендентен. То есть мы - люди, считаем себя людьми, поскольку способны к молитве. (Молитва - это то, что мы считаем правильной человеческой установкой.)
А в альтернативной установке молитва невозможна, потому что картина мира иная (то, что мы назвали антимиром). Как еще можно схватить этот антимир, понять его отличие от мира жизни ?
Мы не верим, что Бог имманентен. А можно так считать. Только на этом вся наша наука. И цивилизация, какой мы ее знаем, с ее искусствами, технологиями и удобствами. Так что же такое антимир? Мир игры.
Как назвать антипода Бога ? Игра. Антипод Бога - не что-то там еще, а игра. Можно жить, а можно играть. Миры будут разные. И если играешь, то Бог - имманентен. То есть нельзя, бессмысленно молиться. Например, вы можете представить, как Гарри Каспаров, перед тем, как сделать ход, внутренне совершает молитву ? Бессмыслица.
Ну, а если наука - игра, то почему в ней нет времени ? В футболе, например, время есть. Или - в музыке. В поэзии.
Можно заметить, что время в игре означает вовлеченность человека, субъекта. Скажем, на контрольной по математике ставятся временные рамки. А в самой математической задаче никакой временности не содержится. Математика, значит, трансцендентна человеческому субъекту. А, скажем, поэзия, музыка, вообще топосы человеческого самозабвения - имманентны.
Был такой выдающийся физик, тоже нобелевский лауреат - Ричард Фейнман. И вот он рассуждает, если, предположим, все исчезнет, весь багаж землян, и надо воссоздать науку с чистого листа, то где отправная точка ? Фейнман отвечает так : все вещи в мире состоят из маленьких стандартных частиц. В этом суть.
Значит, вещи я должен представлять, как пространственные постройки, конструкции из атомов (молекул). А мы располагаем опытным опровержением точки зрения Фейнмана. Конечно, это не доказывает, что Фейнман был плохим ученым, он был выдающимся ученым. Но это один из примеров, подводящих нас к убеждению, что все, что ученые говорят о мире, полностью вранье. А опровержение вот какое - это искусство. Мы видим, что поэзия порождает свою собственную реальность, которая обладает чертами подлинности. Откуда берется эта поэтическая реальность ? Где поэзия извлекает свои вещи ? Из игры, совершаемой во времени. Не из пространства. Вещи, образующие поэтическую реальность, рождаются из времени. (Они темпорального происхождения.) Мы уже подметили - человеческий субъект темпорален. Значит, наличие феномена искусства (экспериментально) опровергает научный миф о пространственном генезисе вещей - атомную гипотезу. Вещи, реальность, несомненно, имеют темпоральное происхождение.
Здесь честность заставляет сделать важное замечание. Субъект, о котором была речь, творец искусства, находится в установке игры. Мы не имеем права переносить на жизнь те знания, которые мы почерпнули из наблюдения игры. Между прочим, это огромная трудность, о которую разбивается грандиозный замысел феноменологии. Наблюдение не независимо от установки наблюдаемого (чаще всего мы имеем наблюдаемого и наблюдателя в одном лице). Например, классик психологии Франц Брентано проделал кропотливую работу по выявлению истоков происхождения субъективного времени. Но будет ли это время что-то значить в нашей установке ? Вероятно, это время нельзя смешивать с временем нашей картины мира.
Знаете, откуда это: Я есмь альфа и омега, начало и конец ? Отказывая вещам в пространственности (мы говорим сейчас о подлинной жизненной реальности), мы, во-первых, не можем их представлять иначе, как происшедших из одного истока. И, во-вторых, конец всех вещей также непременно должен быть общий.
Мы, люди, на Земле делаем свое человеческое дело. А это делает необходимой конечную общую точку. Почему ? А так работает наша голова. (Кто-то скажет : а моя голова работает не так. Но речь не о чьей-то частной голове. Голова в философии, как ни странно, одна. По-другому ее называют, с легкой руки Гуссерля, трансцендентальным субъектом.) Почему я не обязан эти законы мышления в явном виде устанавливать ? Это значило бы неоправданно дублировать себя самого. Закон мышления есть мыслящая голова, и я не имею права на его формализацию. Как бы я мог мышление объективировать, формализовать ? Это непременно было бы попыткой провести мышление в обход головы. Никакая механизация, формализация не проходят. И с языком то же самое. Формализуя язык, я прокладываю пути в обход естественной жизни языка. Как бы строю механический дубль. Но язык не так работает, чтобы его можно было оторвать от собственного носителя. И мышление помимо головы невозможно. То есть что я пытаюсь выразить ? Абсурдно надеяться "понять" живое (язык, мысль) механическими средствами. Абсурдно, говорит Кант [в "Критике способности суждения"], рассчитывать, что может появиться гений, новый Ньютон, который окажется способен понять ну хотя бы травинку. Следовательно, нет надежды понять, например, что такое язык. Значит, филология - безнадежная затея.
Сравните с известным мнением Спинозы: ЗЛО понять нельзя. [64-я теорема 4-ой части "Этики" ] Давайте возьмем какое-то явное зло в качестве примера, скажем, смерть. Запомним : нельзя понять жизнь (это Кант), и нельзя понять смерть ( это Спиноза). Значит, понимать можно только Бога - инвариант жизни и смерти. Поэтому философия не возможна иначе, как в виде богопознания.
Из того, как работает наша голова, мы заключаем, что реальность (корень - от латинского "вещь") зажата между точками начала и конца. А это значит, что за реальностью мы обнаруживаем субъекта (а не объекта - пространства в вещах мы не нашли). Значит, божественный субъект, или, согласно Платону - Сын Божий.
Но как же так ? Мы Спинозу сокрушили с его "Бог имманентен". А теперь вдруг сами в вещах мира открыли Бога, явно имманентного. Назовем Его трансцендентальным (напомню, что мы обязаны погасить в конце все философские облигации).
Слово "трансцендентальное" означает "доопытное, предшествующее опыту". Оно указывает на тот факт, что всякому опыту предшествует наша установка, от которой этот опыт всецело зависим и не может быть освобожден, очищен.
Чтобы почувствовать разницу между трансцендентным и трансцендентальным, рассмотрим такой пример.
Представим, что рядом стоят корова и какая-то машина, все равно какая: трактор, экскаватор, танк. Если живая корова что-то говорит нашей душе, то это - трансцендентальное. Мы не смотрим на нее глазами учителя Спинозы, Декарта, как на еще не приготовленное мясо. Если, с другой стороны, мы чувствуем машину, как рану или провал в ткани живого мира, то это трансцендентное. Или можно еще сказать : трансцендентное - это смерть. Мы говорим " Бог трансцендентен ", имея в виду, что в рамки нашей жизни Его не поместить. А смерть как раз - граница рамки.
Так чем же мы отличаемся от Спинозы ? У Спинозы имманентность Бога означает упразднение молитвы, или, говорим мы, - установку на игру. Если молитва невозможна, то что наша жизнь ? Игра !
У нас трансцендентность Бога ставит нас в установку, которую условно мы называем человеческой, или философской. Молитва, или наше (людей) обращение к Богу задается на чем ? На мире. Молитва не может быть внутренней, психологической, сердечной. Не там события совершаются. Молитва - это то, что мы делаем в отношении Бога. То есть все, что мы делаем, когда мы собраны, как люди. Значит, молитва, - это то, что мы делаем по-человечески. Коротко говоря - труд. Не какой-то идиотский якобы труд внутренних психофизических манипуляций, экзерцисов, не упражнения (по-гречески - аскеза), а все то, что мы делаем с вещами этого мира. При обязательном условии - перед лицом Бога. Какого ? Ну, конечно, не Бога философов и ученых, а Бога Ветхого и Нового Завета. Того, который Настоящий. Значит - перед лицом трансцендентного Бога.
Молитва совершается на мире (на вещах). Если мы всерьез верим, что то, что делаем, трогает Бога, то молитва совершается на Боге. Эта вот реальность, на которой мы что-то совершаем - это Сын Божий. Или - Тот же еврейский Бог, но - трансцендентальный. Данный нам для труда.
Так что же стоит между нами и трудом ? (Труд, как мы знаем теперь, это молитва. Настоящий, разумеется, - в философии мы имеем дело с настоящими вещами.) Между нами и трудом стоит трансцендентное. Или смерть. В виде - трансцендентной научно-технической культуры. Вещей, произведенных в установке игры. Не в установке труда-молитвы. Хотя об игре тоже говорят, как о труде, работе. С характерным, кстати, пафосом.
А есть у нас теория трансцендентного Бога ? Да - это Ветхий Завет. Что было центральной заботой пророков Библии? Искажение истинного Бога. Как можно исказить Бога ? Оказывается - искусство. Или - идолопоклонство. Или игра. Все это об одном - о человеческих произведениях, рожденных человеком из себя. Слово "рожденных" принципиально. Как отличить подлинное произведение искусства от поделки ? Настоящее - рожденное. А не сотворенное. То есть - не сознательным усилием, как поступок, а самопроизвольный имманентный синтез. Как бы кристаллизация человеческих чувств. А мы можем вспомнить слова Канта, что душа, преисполненная чувствами - высочайшая ценность. (Я не дословно цитирую.) Значит, имманентный синтез - это что ? Идол, заслоняющий Бога. (Заслоняющий трансцендентного Бога и вытесняющий трансцендентального Бога-Сына.) А нам это страшно принять. Почему страшно ? Боимся остаться ни с чем : откажемся от идола, а настоящего Бога не получим. Иначе говоря, мы ощущаем, что недостойны, обделены достоинством. А Ветхий Завет требует от человека достоинства. Не дать себя опустить. Но это трудно, в частности, потому, что в начале жизни мы довольно беспомощны.
Получается, что искусство, гуманитарный багаж, полнота эмоциональной жизни - все это механизмы опущения человека. А настоящий библейский Бог - для тех, кто выстоял. Не опустился.
Путь к Новому Завету идет через Ветхий. Поэтому Евангелие, мягко говоря, не для гуманитариев. Если, конечно, не подменять живое Откровение фальшивой чувствительностью.
Ветхий Завет восстанавливает нас в человеческом достоинстве перед трансцендентным Лицом (или Ликом), а в Новом мы должны найти лекарство от смерти. И, значит, - от трансцендентного научно-технического зверя. Наша решимость отказа от трансцендентной техники ради труда (в котором мы увидели молитву) будет тем, что разграничит нас со всевозможными фальсификаторами христианства.
Ницше (определявший себя, как антихрист) заметил, что события Евангелия напоминают русский роман. Не знаю, как вам, а мне такое замечание нравится. Почему вклад России в мировую копилку - это литература XIX века ? Русские писатели имели смелость мыслить всерьез. А раз всерьез - то это уже не игра.
Мы видим, что ученые - это люди, которые живут, играя. При этом изнутри научной игры мир видится, как некая конструкция из мороженного дерьма. Как бы мировоззрение обитателей Содома.
А что можно сказать о дерьме? (Посмотрим взглядом трансцендентального феноменолога). Можно увидеть вот что: это такая вещь, которая заведомо несовместима с чем-либо святым. (Мы усматриваем, что можно назвать сущностью).
Значит, в научной картине мира, представляющей мир конструкцией (постройкой) из застывшего дерьма, невозможно что-либо святое. И обратное: если назначение человека - какое-то святое служение, творение святого, то науке и технике не будет места. Попробуйте на месте священника в храме представить автомат для причастия.
"Святое" происходит не от корня "свет", а от корня со значением "чужое", "отделенное", сообщает словарь.
Какие же мы знаем примеры святого по жизни?
Дом. Храм. Очаг. Хлеб, стол. Семья, брак. Онанист может сказать: разве я не хозяин своего тела? Оказывается, нет. Не твое. Почему не мое? Мы помним из Библии: "по образу и подобию Божию". Еще святые книги.
Кстати, Иисус в Евангелии называет себя женихом, участником брака. Кто-нибудь задумывался, о каком браке там говорится? Как говаривал Мамардашвили, читать надо с той презумпцией, что писавший - не глупее нас.
(При этом мы знаем, что проблема невнятности Писаний - очень острая. Все с этим сталкиваются, кто пробует читать всерьез. Лев Толстой ею мучился. И Людвиг Витгенштейн, который, кстати, Толстого очень ценил. И, возможно, все хорошие люди.)
(Я сказал о хороших людях и вспомнил, что Мамардашвили тоже высоко ценил Толстого - мыслителя).
Значит, когда Иисус говорит о своем браке, то в этом надо найти Его мысль, а не просто считать фигурой речи.
Мы договорились нашу сторону в картине мира называть имманентным, а сторону Бога - трансцендентным.
А теперь я скажу следующую вещь, и вам придется со мной согласится: святое не может быть имманентным, и святое не может быть трансцендентным.
Если святое трансцендентно - то мы стоим на точке зрения науки. Мир, следовательно, полностью десакрализован (осквернен). Получается - гипотеза мороженного дерьма (то, что мы назвали на одном из прошлых занятий мертвым, механическим мифом. (Я, с вашего позволения, не буду говорить, на английский манер, "механистическим".) Помните, что у нас ассоциировалось с мифом науки? Однополость (или бесполость - я цитировал Мандельштама).
Тогда святое имманентно. А из этого что получается? Язычество. Значит, кумиры. А какие мы сегодня знаем кумиры, то есть имманентные синтезы? Произведения искусства.
Но был один кумир, который еврейские пророки не могли, в буквальном смысле, сокрушить. Самый главный, первый. Это - имманентный синтез мира. На языке греков - космос (корень тот же, что в слове "косметика".)
У нас в России, по причинам, о которых легко догадаться, нет массового движения зеленых. А на Западе, в свободном мире, есть. И, как во всяком массовом движении, тон, как правило, задают люди низкой умственной культуры. Скажем, есть пошлая, но устойчивая идея, производящая антиэкологичность сегодняшнего общества из акосмизма библейских пророков (как известно, библейское Откровение - это мышление пророков. Духовно близких нам лично людей. Надеюсь, все понимают, что Откровение не получается путем "автоматического письма" или "медиумизма".)
Почему эта идея пошлая, а значит, ложная?
У греков первым акосмистом был родоначальник философии - Сократ. В философии греки пытались решить ту же проблему, над которой бились еврейские пророки. Конечно, известно, что до Сократа жили замечательные мыслители, так же как из Библии мы знаем, что до евреев существовали священники Всевышнего Бога. Почему же мы имеем право считать начало философии от Сократа? Сократ выносит космос за скобки. Говоря языком ХХ века - совершает трансцендентальную редукцию. И - с чистого листа - начинается философия. С чего начинается, по Сократу? С того, что я понимаю, что ничего не понимаю. (В русских текстах Платона перевод часто тенденциозный, и вместо "знаю" следовало переводить "понимаю"). А почему это не нигилизм? Поотому что - всерьез, ценой жизни и ради жизни. Жизнь, как мы знаем, у Сократа забрали. А если не всерьез, тогда - игра. И будет нигилизм. Потому что в жизни ты идешь на редукцию перед лицом трансцендентного Бога, чтобы приблизится, пробиться к Богу. А в игре ты сам с собой без Бога. Потому что игра - это твое внутреннее дело.
Значит, редукция может произвести нигилиста. Например, такое случилось с самым талантливым учеником Гуссерля. Сократ умер, как известно, в 70-летнем возрасте. А нигилист гибнет, как личность, задолго до физической смерти. Я не знаю точно, чем руководствовался предавший Учителя апостол. Но из истории раннего христианства известно, какой чумой для апостолов были люди, которые не жили, а игрались. Как написал однажды в сердцах Иммануил Кант, избави нас, Боже, от наших друзей, а уж с врагами мы как-нибудь справимся.
Значит, Сократ - акосмист. И пророки Библии - акосмисты. Оказывается, греки и евреи занимались, до Иисуса Христа, одним и тем же. Вопросом святого.
И вот приходит Мессия, Иисус Христос. Мы знаем, как напряженно его ждали. И что Он делает? Решает вопрос о мире. Как решает? Практически, на себе.
Мы знаем, что Иисус был человеком. Какой же опыт Он совершает на Себе, Собой? Опыт Сына Божьего.
Мы говорили, что по Платону Сын Божий - это мир, космос. Поэтому Иисус выполнил опыт мира. Цель была в том, чтобы смысл мира открылся.
Вы можете сами, поразмыслив, убедиться, что произведения искусства бессмысленны. Вопрос о смысле предмета искусств не работает. Значит, космос, как произведение искусства (демиурга, в терминологии Платона), абсурден. И с этим ничего поделать не могли. А Иисус смог. Как? В статусе Сына Божьего. Или, другими словами, в статусе мира. Совершает преодоление абсурда.
Если святое - имманентно, то мы обречены на абсурд. Жизнь становится неразличима с искусством, а в искусстве, мы видели, смысла нет. Значит, впадаем в безумие. Из которого только смерть нас выводит. Смерть - трансцендентное. Находясь в игре искусства, мы ее не чувствуем, но она рядом.
Иисус, как вы знаете из Евангелия, готовит себе брак. А кто Его невеста? Невеста Агнца - смерть. Если не умру, говорит Он, то и цели Своей не достигну. Так почему же - брак?
Мы сегодня упомянули брак, когда говорили о святом. Брак - святое. Сын Божий, или - трансцендентальный Бог (человек в статусе мира), должен освятиться своей смертью. Сравните, я беру пример из Евангелия, с жертвенным животным. Значит, святое возможно только как брак, как союз или встреча двух сторон, человека и Бога, которые мы договорились различать. А оказывается, только там, где они встретились, там святое.
Мы говорили, что мир - трансцендентальный Бог. Коррелят Самого Себя, как трансцендентного Бога. А теперь мы увидели, что смысл мира открывается в Его (Бога) убийстве. Иисус это показывает, совершая опыт Самим Собой. Следовательно, трансцендентальный Бог существует, как убиваемый.
Еще раз: Бог, говорим мы, - трансцендентен. А если Он рождается в имманентном, то - на смерть. Можно сказать - на аборт. Если есть космос (имманентный синтез), то всякое продолжение исключается, абортируется. Нельзя продолжить произведение искусства. Оно, как кристалл, выпало из времени. Или другой образ: закольцованное время, бегущее по кругу. А дети, ребенок - это продолжение времени. Стрела, а не кольцо. И если мир существует, как космос, то всякое продолжение будет отсекаться. Поэтому на античной культуре висит проклятье инфантицида, детоубийства.
Мы говорим, что Средние Века сменились Возрождением. А раз возродился античный взгляд на мир, как на космос, значит, будут аборты. Например, свобода отношений между полами, которую мы ощущаем по литературе (вспомним "Декамерон"), безусловно подразумевает аборт. Хотя бы потому, что нет 100%-ной контрацепции.
Значит, Евангелие сказало античному (или: позднеантичному) миру: если есть космос, мир как космос, то это аборт истинного (иного) мира, который - трансцендентально - Бог. Вы думаете, что вы своих детей абортируете, а вы и Бога абортируете.
Таким образом, мы запомнили: иной мир - это реальность, реальные вещи, а не предмет фантазии.
Дальше, дети - это, как известно, будущее. А всякая цепочка в философии документа должна чем-то завершаться. Так какой же итог нашего людского будущего? Что в конце пути?
Концом человека может быть только Бог. Если ты - человек, то цель твоя - это Бог. Который по Аристотелю, причина всех и цель всех.
Значит, не только в начале человечества - Адам, но и в конце - точка схождения, собирания всех. Нет, выходит, никакого космоса, никакой остановки. Если останавливаемся, то - аборт. Убиваем детей, убиваем Бога. Гераклит, как передают, сказал: Бог и ребенок - одно. Конечно, не какой-то там архетип ребенка, выдуманный в темном ХХ веке темными людьми, имелся в виду. А просто ребенок - Бог. Или Бог - ребенок. Просто ребенок - то, что соединяет нас с конечной целью.
Значит, в детях есть святое. То есть присутствует брак, союз имманентного с трансцендентным.
Мы думаем, что смысл брака - в союзе полов, но это неверно. Соединение полов бессмысленно само по себе. Почему? А мы тогда полностью окажемся заключены, замкнуты в имманентном. Отсюда следует, что все восхваление, прославление любви гуманистами целиком фальшиво. Оказывается, там вообще нет бытия. Почему? Отказываясь от, абортируя ребенка, мы выпали из времени. Променяли Царство Божие на космос.
Значит, брак освящается трансцендентно - имманентным единством. То есть детьми. Потому что, говорит Иисус, их есть Царство Небесное. А что такое Царство Небесное? Это то, куда мы живем.
Итак, евангельская жертва упразднила космос. Упразднила открытием смысла жизни. Оказалось, что мы живем умиранием Бога. То есть дорогой ценой, как выразился Павел (если верить русскому переводу). [Первое послание к коринфянам. Главы 6 и 7.]
Таким образом, если мы думали, что литургия совершается в церковной службе, это была иллюзия. Литургия совершается или - не совершается, но это наш выбор - на вещах мира. На умирающем за нас Боге.
Суммируя сказанное: если мы христиане (культурный человек, как заметил Мандельштам, не может не быть христианином), то космоса нет, а есть литургия. Мы обретаем право на труд. (Труд, как мы узнали, это молитва).
А если мы - не христиане, то какой у нас выбор? Между однополостью (это наука) и абортом (это гуманитарная установка). Но и то и другое будет игрой, противоположностью жизни.
Космос существует ценой аборта. И взорвать эту языческую машину убийства (а абортируя ребенка, мы выносим себе смертный приговор, отсекая себя от имманентно-трансцендентной, святой цели), Иисус мог, только сам став равным миру, став целым миром.
На протяжении веков люди искали соприкосновения с мировой душой, Вечной Женственностью, Софией. Русским философам эта тема была особенно близка. И все это - от философской малограмотности. Мировая душа - это смерть. Говоря о браке, Иисус говорил о Своей невесте - смерти. Смерть - одно из обличий времени. Художники, как мы знаем, изображали время в ипостаси смерти. Своей смертью Иисус сокрушил античный космос. Человеку была открыта перспектива реализации, исполнения себя. Евангелие открыло человеку мир. Подлинный, истинный мир вещей, который и есть "мир иной" для нас, обмороченных ложным "вульгарным" миром.
Так человек, исполнивший Собой опыт мира, стал тем Откровением, за которое мы можем держаться. Так как, в сущности, это все, что у нас на сегодня есть.
Возможность Евангелия - в том, что вещь не меньше целого мира. Во всякой вещи присутствует Бог целиком. Иисус показал это на Себе. Но это справедливо и для каждой вещи мира. Евангелие - это не книга, или не только книга, это и реальность, в которой мы живем, те вещи, на которых выражаем, запечатлеваем свое понимание, свою философию.
Значит, евангельское Откровение говорит: космоса нет, а мы живем умиранием Бога.
Античность была сильнейшим опьянением игрой. А почему, собственно, игра - это так плохо? Дети играют - и это прекрасно.
Приведу очень грубый пример.
Представим ребенка в самом невинном возрасте, оставшегося случайно без присмотра, который занят игрой своими фекалиями, размазывает их. Это вызовет у нас, если мы не невротики, определенную гамму всецело положительных чувств.
А теперь представим взрослого человека за аналогичным занятием. Совсем другие чувства это у нас вызовет, правда? Это - иллюстрация к вопросу об игре.
Значит, Евангелие выводило античность из опьянения. Говоря языком ХХ века - открывало экзистенциальный момент жизни. А что наступает при выходе из опьянения? Сильнейшая "ломка". И всевозможная мистика, прораставшая во все прошедшие с того времени века - это пути возвращения в игру. Вернуться на иглу игры. Следовательно - измена, предательство мысли. Поэтому огромная религиозная литература, созданная за две тысячи последних лет, вызывает смешанные чувства. Слишком легко свеча мышления гасла под напором мистики и психологии. А в настоящей мысли нет психологии.
Что еще мы можем почерпнуть в христианском Откровении?
Вы знаете, что в христианстве исторически утвердился монашеский идеал, по образцу буддизма. А еще какой вызов мысли заложен в христианской традиции? Непорочное зачатие. Мы чувствуем, что материнство не вызывает у нас смущения. Матери гордятся своими младенцами. Беременность в человеческом обществе не постыдна. И в то же время само зачатие - принципиально осквернено. Настолько, что слова "непорочное зачатие" звучат, как парадокс. Откуда в христианстве целибат, обязательный (в католической церкви) для духовенства? Да очень просто: если я не могу половую сферу очистить от порока, просветить, да я лучше откажусь от функции рода, выправить которую мне не по силам.
Но Евангелие не требовало установления монашества. (Хотя и монашеству человечество многим обязано). Оно говорит другое: зачатие должно стать непорочным. Новые люди, все новое. Как известно, основа жизни человека - брак. Значит, зачатие, сочетание полов, должно стать чистым. А что такое чистота, мы все прекрасно знаем. То, что люди не стесняются. Например, дети, младенцы. Я говорю о нормальных людях, а не об инвалидах с атрофией чувства стыда, стыдливости. Если нормальные люди стесняются ходить без штанов, то это вследствие понимания, что в сфере человеческого рода что-то всерьез не в порядке. И если ты этого не понимаешь, то нет повода этим гордиться, ведь это просто значит, что ты глупее большинства людей.
Во всяком вопросе возможны фальшивые решения. Давайте не будем стыдиться - вот фальшивое решение. Решение для тех, кто избегает мыслить.
А настоящее решение - парадокс. Мы вроде бы не понимаем, как это возможно. А Евангелие требует. В чем коренная сложность?
Перед Богом мы не стыдимся. А где нет Бога? В игре мы можем от Него спрятаться. Значит, половая игра - это путь порочного зачатия. А непорочное, чистое зачатие, по Евангелию, экзистенциально. Евангелие требует - зачинайте детей перед Богом. А как - перед Богом? В страхе. Обычно человек сексом глушит свои страхи. А Евангелие говорит - мы страхом Божьим можем вырваться из рабства. В чем наше фундаментальное рабство? В автоматизме. Мы, во-первых, совокупляемся, производим детей, как автоматы, но и живем, и действуем автоматически. А Евангелие зовет: проснись.
Мы говорили, как отличить сон от бодрствования. Во сне невозможно мыслить. Значит, дети не должны появляться во сне. Почему? Потому что, по Евангелию, дети - это мысли. Не слова, не книги, а наши дети - те, что не от похоти плоти, не от похоти мужа , а от Бога.
Вы, наверное, знаете, что у Платона и Аристотеля была дискуссия о проблеме отдельного существования идей. Поскольку идея человека - это его душа, то как отдельно существует душа? (Сейчас мы будем погашать философские облигации).
Душа человека - это его жена (трансцендентально, первично, человек - мужчина). Жена, или - дом. Что, видимо, одно и то же. То, что у него внутри. Мы представляем мир, как внешнее пространство, где человек трудится, действует, а дом как будто бы занимает место в мире, но на самом деле пространство дома у человека внутри. По отношению к пространству мира оно - обратное.
Значит, идея существует отдельно, как женская особь. (Напомню, что идея - то, что порождает). И внешний мир, в котором я действую, я воспринимаю через свою душу, трансцендентально. То есть через свою жену, через свой дом. И тогда я полноценный, и мне в мире есть место. А если у меня нет души (при этом юридически я могу состоять в браке), то в мире я - разрушитель.
И что мне тогда делать? Я должен родиться. Вторым, духовным рождением. Вторым рождением человек рождается от девы, девушки (это тема Кьеркегора). Почему? Потому что в чистоте девы воплощается воскресший Бог. Или Дух Святой. Дух истины, деторождения, брака. (Как известно, женский блуд обозначается словом, которое переводится, как "ложь"). Значит, в чистоте человеческих дев можно почувствовать Царство Божие, конечную точку человеческого пути. Чтобы пройти путь, я должен цель увидеть в начале. Поэтому цель, смысл - в чистоте живой девушки. А путь - брак. Брак, деторождение в экзистенциальной ясности, а не монашество. Значит, если мне повезет родиться от девы, я стану мужем, философом. И тогда - могут родиться мысли. А что такое наши мысли? Это - Бог отвечает на наш труд.
Если женщина - дом, то мужчина - это мир. Мы говорили прежде, что мир открывается, как умирающий Бог.
Теперь обратим внимание, что в Новом Завете вроде бы два учения. Одно, от Иоанна Предтечи, о Царстве божьем. Другое - о воскресении мертвых во Христе. Но ведь это - одна мысль. Бог-мир умирает, чтобы в воскресении исчезла противоположность мира и дома, мужского и женского. Царство Божье, будущий мир - это одновременно и мир, и дом.
В мире будущем различение мужского и женского исчезает, а в теперешнем мире женщина (я перечисляю синонимы) - это жизнь, дом, душа, кровь. И еще одна вещь: грубо говоря, время и жизнь - одно. Поэтому, когда говорят, что с математической модели мира отсутствует подлинное время - это то же, что сказать, что отсутствует жизнь. (Объекты математики, например числа, бескровны, это как бы прозрачные хитиновые оболочки. Математика - это отрицание женщины).
Когда ребенок становится женщиной, это выражается в регулярной месячной кровопотере.
Когда ребенок становится мужчиной, он начинает проливать темя во время сна.
Темя и кровь церковь выражает хлебом и вином, - это восходит к отрывкам о Мелхиседеке (в книге Бытия и в 110-м псалме, который во времена Иисуса Христа воспринимался как мессианский, говорящий о грядущем Христе).
Нет ли в наших построениях произвола ?
Давайте задумаемся о зле. В мужской ипостаси зло - это убийца, проливающий кровь. В женской - это блудница, проливающая человеческое семя.
В Царстве животных темя встречается с кровью в период течки. Для человека, вырванного из природного мира, - ему больше нет места там, где у лисиц есть норы, а у птиц - гнезда, - схождение с менструирующей женщиной строжайше запрещено, табуировано во всех культурах. Подробнее развивать эту тему я не могу, потому что изо всех сил стараюсь говорить ровно столько, сколько знаю, не больше.
Мы говорили, что время и жизнь - по всей видимости одно и то же. Есть и еще одно слово, обозначающее то же самое - сознание. (Конечно, слова не имеют четких, объективно закрепленных значений, скорее значение слова напоминает, говорит Витгенштейн, свет от настольной лампы, не имеющей четко выраженных границ).
В XX веке в философии было два гения. Гуссерль всю жизнь пытался дать аккуратное непредвзятое написание сознания. А Витгенштейн все время был как бы его не явным оппонентом, основывая дело своей жизни на гениальной догадке, что сознание целиком, а ни частично, выражает тебя в языке, а следовательно, в словах уже все есть, и никаких дополнительных наблюдений сознания не требуется. Значит, слово - это жизнь, время, кровь, душа вещей. Именно обыденное слово. Поэзия - совсем другое дело. Мы говорили кратко на первом занятии, что поэзия, пролитие крови вещей, есть по сути убийство, - убийство, во-первых, времени-сознания, а может быть - и будущего мира (аборт).
Будущий мир - это, конечно, дети. Слава Богу, Евангелие сохранило прямую речь Христа, так что не будем делать вид, что открыли Америку.
Вещи по книге бытия, происходят от слов Божьих. Это мы, похоже, теперь понимаем.
Откуда же взялась, берется смерть ? (Смерть - это математика, грубо говоря, пространство или число).
Кстати, вопрос о происхождении объектов математики стал началом пути Гуссерля, как философа; по сути, он всю жизнь за него отвечал; сам его ответ, однако, мы должны отвергнуть.
Прежде всего, нетрудно видеть, что смерть заложена в нашей природе. Человек, по-видимому, находится к своему телу в том же отношении, что пчела, севшая на цветок (человеческое тело - действительно цветок на дереве земной жизни). Значит, математическое "откровение" человек черпает из своей телесности (оно, выходит, не такое уж априорное, как думалось Канту). Христианство, как видим, ничто иное, как преодоление математики (победа над смертью).
Правда, мы рискуем немедленно запутаться, смешивая сознание собственного тела (которое, как и всякое сознание, привязано к телу), с механико-математическим муляжом своего тела, принадлежащим миру "объективно существующих физических предметов" (этот объективный внешний мир на самом деле - навязчивый призрак математической модели, подстерегающий нас всюду, где мы выпускаем пташку сознания).
Значит, тон разума рождает чудовище "объективного внешнего мира", а пребывать в сознании (как еще иногда говорят - "в бытии") - постоянное усилие.
Так что же нам делать в сегодняшнем мире ?
Я не сомневаюсь, что многие тысячи молодых и немолодых людей повсему миру самостоятельно приходят сегодня к проблемам, которые мы обсуждаем. Ведь сладко живется на свете рабам, не обремененным ответственностью. Сегодня мы обречены на эту подготовительную работу, пока путь прямого действия еще невозможен: мы все еще во мраке. Но будем готовы встретить рассвет.
В конце концов, математика (число, пространство) - это всего-навсего пролитое вне дома темя. Сила научно-технической церкви (так и хочется назвать ее, по выражению апостола, синагогой сатаны [Апокалипсис] ) - в нашем страхе. Это прежде всего страх смерти, хотя она может выступать в обличиях голода, болезней, катастроф.
Семя в доме - это смерть и воскресение. Семя вне дома - просто смерть. Пророки научной веры - бездомные люди, не знавшие семьи (Галилей, Декарт, Спиноза, Ньютон). Сегодня мы еще во тьме и не видим пути спасения, но мы уже знаем, что это за путь: это та любовь, которая преодолеет страх. Нам трудно расстаться с предрассудком твердости, надежности научной, математической и логической достоверности. Это опора, которую мы обретаем в принципах работы памяти. (Если бы прав был Гуссерль, решительно отвергавший, начиная с I тома "Логических исследований", то есть где-то с сорокалетнего возраста, происхождение математики из принципов человеческого устройства, то надо было бы в самом деле считать математическое знание Откровением, а не (используя условный термин) умозрением. Здесь был прав к своей критике современник и оппонент Гуссерля Лев Шестов. Мы вернемся к этому более подробно на следующем занятии, когда будем говорить об интенциональности.) Эта твердость чисел, однако, в высшей степени мнимая, поскольку доступна лишь ценой отказа от времени (то есть жизни-сознания). На деле же истинная твердость в нашей памяти называется Бог.
Мы идем к преодолению страха любовью, чтобы обрести мир, - это и есть христианство, до которого можно не дорасти, но которое нельзя перерасти, - христианство, подлинность которого обнаруживается в преодолении науки.
Но точно так же необходимо очистить дом, душу от животности, которая, очевидно, нам, как людям. Не позволена. Выбирая жизнь, тем самым отрекаемся от животности. Я снова возвращаюсь к смыслу поэзии.
Уже говорилось здесь, что стержень, ось семьи - страх Божий. Эротизация сознания, имманентная искусству - это кровотечение в доме. Во всех человеческих культурах менструирующая женщина отселялась из дома. Нам суждено вернуться к этой мудрости веков, мудрость крови и семени. Только первое сочетание, кладущее началу браку, остается кровавым - словно каждая пара в этот момент читает книгу Бытия. У животных, кстати, нет анатомически оформленной девственности.
Давайте же всерьез бояться животности, чтобы мы смогли перебороть страх смерти и рожденное им рабство.